Королевский зал
Шрифт:
Но самый удивительный камень - это всё-таки кахолонг. Света почти не нашла о нём никаких сведений в специальной литературе и поэтому не знала о его свойствах, полезных для человека. Однако глядя на него, она испытывала странное чувство - как будто этот камень пришёл к ней из её далекого калининградского дества. Всё дело было в том, что его невероятный, ни с чем другим несравнимый белый цвет очень напоминал ей белые стены и колонны Королевского зала. Теперь ей казалось, что там она тогда видела не мрамор, не кальцит, а именно кахолонг, причём в таких немыслимых количествах, каких, судя по научной литературе, просто не существуют в природе...
Разумеется, в ячейках лежали только учебные образцы, и студентам нужно было лишь выучить наизусть их названия. Но о каждом камешке Света
Сегодня она принесла с собой свой кристалл, чтобы определить его. Но это у неё пока почему-то никак не получалось. Из сотен образцов фиолетовый цвет имел только аметист, на который светин кристалл, действительно, был очень похож. Но всё-таки это не аметист. Многие народы мира называют фиолетовый цвет символом мудрости, поэтому перстень из аметиста даёт мудрость его обладателю. Он освобождает душу и тело от тягот, депрессий. С ним хорошо заниматься медитацией. Считается также, что аметист мешает злодею отравить владельца этого волшебного камня, усиливает мужскую силу и излечивает некоторые женские болезни. Самое интересное, что по гороскопу - аметист это талисман людей, рождённых в феврале, а ведь Света как раз и была февральским ребёнком.
Однако цвет аметиста - спокойный, умиротворяющий, в то время как светин таинственный кристалл всё время находится в движении. Это, несомненно, камень, но, тем не менее, он всё-таки живой, потому что вечно переливается изнутри, его узоры постоянно, хотя и очень медленно, меняются, как будто он наполнен каким-то тяжёлым газом, не знающем покоя. И, к тому же, он, действительно, всегда немного теплее, чем окружающие его неживые предметы - это Света хорошо чувствует собственной ладонью.
Может быть, этот волшебный фиолетовый кристалл - какой-нибудь неизвестный людям новый элемент таблицы Менделеева? Может быть, это пока не открытый наукой минерал, обладающий бесценными для человечества свойствами? Проще всего, конечно, показать его преподавателю и спросить, но этого Света как раз и боялась больше всего: во-первых, преподаватель мог его просто отбрать для кафедральной коллекции или научного изучения. Ну и, во-вторых, Света хотела определить свой кристалл самостоятельно, без чьей-либо посторонней помощи. К тому же, а вдруг она была на пороге какого-то потрясающего открытия? Тайны мироздания бесконечны, а, значит, такое тоже вполне возможно. И она хотела сделать это открытие сама...
В кабинет зашёл её сокурсник - наглый и самодовольный Виктор Хряков. Света его терпеть не могла, в то время как многие девушки были от него просто без ума. Кажется, его фамилия удивительно ему соответствовала: у Виктора были маленькие глазки на массивном круглом лице и крупная, не по летам округлая фигура. Себя он с большой претензией называл на французский манер - с ударением на последнем слоге своего имени, что ещё больше отталкивало Свету. Однако со Светой он вёл себя совсем не так, как со всеми остальными девицами. Дело в том, что он был к Свете очень и очень неравнодушен.
– Свет, опять сидишь за образцами? Уж кто-кто, а ты-то всегда любой зачёт сдашь с первого раза! Пошли, сходим в столовую.
– Некогда. Я уж потом, дома наемся и за обед, и за ужин. Зачёт, конечно, сдам, но я ещё не все образцы наизусть выучила. Это во-первых. А во-вторых - мне это самой надо, знать на зубок все породы и минералы, а не для зачёта. Я, в отличие от тебя, для себя учусь, а не для преподавателя - ему-то, собственно говоря, на самом деле всё равно. Так что, иди Хряков, и иди, не морочь мне голову.
– Слушай, а завтра на физфаке студенческий вечер. У меня там приятель учится, он может пригласительные билеты достать. Пойдём? У них всегда самодеятельность обалденная. А потом танцы будут.
– Ты что?! Когда мне по вечерам ходить, мне до дома больше двух часов добираться. Я ведь не в Москве живу, а в пригороде. До пяти часов - занятия. Потом библиотека. А у нас в Люблино знаешь как страшно поздно ходить - полно пьяной шпаны, ко всем цепляется. Без конца кого-нибудь убивают. После библиотеки бегом домой побегу.
– Всегда ты так. Могла бы и на вечер сходить, и на ночь у девчонок в общежитии
остаться, что у тебя подруг нету, что ли?– У меня и подруги есть, и свой дом, кстати, тоже. Ну ладно, иди, иди, не мешай!
Виктор и сам удивлялся, чем эта девчонка его так зацепила? Другие на шею вешаются, а эту он никак уломать не может. Наверное, дело отчасти в том, что задето его самолюбие, а также и в том, что уж очень она красива, хотя не осознаёт этого. И одета плохо, не как факультетские модницы: так и ходит в старой коричневой школьной форме, и ей, повидимому, просто всё равно, во что она одета. Если бы её нарядить так же, как этих факультетских проституток, то они бы ей и в подмётки не годились!
Света кончила заниматься и вышла из кабинета. Было уже довольно поздно, а ведь она будет дома не раньше, чем через два часа! Ужасно хотелось есть - и так каждый день: в двадцатиминутный перерыв между лекциями поесть в студенческой столовой просто невозможно - там всегда огромные очереди. А после лекций - вечная спешка: библиотека, потом дорога домой, преступно отрывать от занятий минут тридцать-сорок на какой-то там борщ с котлетами.
На следующее утро Дирк Вагнер, мехматовский студент-второкурсник из ГДР, подошёл к книжному прилавку на первом этаже главного здания университета. Прилавок, как всегда, был облеплен студентами, которые листали, а иногда и покупали интересующие их книги. Дирк взглянул на плотную толпу и в противоположном углу случайно увидел девушку, внимательно изучающую какую-то нестандартно большую книгу типа художественного альбома, непохожую на обычный учебник или научную монографию.
Дирк мельком взглянул на лицо девушки и вдруг испытал что-то вроде шока. Больше он не мог отвести глаз от этого лица. Таких иконописных лиц он не видел ни на старинных портретах, ни на фотографиях мировых кинозвёзд. Типичное славянское лицо, огромные тёмнокарие украинские очи, точёный нос, облако каштановых кудрявых волос, ладная спортивная фигурка, бедное коричневое платьице и, самое главное - удивительная строгость, праведность, цельность сильной, глубокой натуры, что интуитивно угадывалось и в лице, и во всём её облике. Она была именно из тех, о которых какой-то русский поэт девятнадцатого века сказал потрясающие слова: "коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт", и что-то ещё вроде того: "пройдёт - словно солнцем осветит, посмотрит - рублём подарит", если, конечно, Дирк правильно запомнил то, о чём в прошлом году говорилось на уроках русского языка для иностранцев.
Дирк стоял и смотрел на девушку, но она этого не замечала - всё так же листала и рассматривала свою книгу. Дирк забыл, куда и зачем шёл, весь мир вокруг просто исчез для него, ему хотелось только одного - вот так стоять и смотреть на её лицо вечно. Девушка вздохнула, положила книгу обратно на прилавок и направилась к лифтам. Разумеется, Дирк пошёл следом за ней. Густая толпа студентов, спешивших на занятия, не позволяла девушке догадаться о том, что её кто-то преследует.
Света вошла в огромную аудиторию - сегодня была общая лекция по научному атеизму для всего первого курса. Дирк, устремившись следом за ней, поднялся по лекционному амфитеатру на один ряд повыше и сел как раз за светиной спиной на следующий ярус деревянных откидных стульев. Он следил за каждым движением девушки, одетой в слишком скромную коричневую школьную форму. Тем временем Света вынула из своего чемоданчика толстую общую тетрадь, ручку и положила их перед собой. На обложке тетради Дирк прочёл: Мартова Светлана. 1 курс, 8 группа. Научный атеизм.
Не помня себя от счастья, Дирк вышел из аудитории и направился к расписанию всех курсов и всех групп, висевшему на стене рядом с учебной частью геологического факультета. Там он тщательно списал все часы занятий и все аудитории восьмой группы - теперь он не только знал имя и фамилию этой необыкновенной девушки, но и все её ежедневные перемещения в течение первой половины дня, кроме, разумеется, воскресенья. Затем он спустился снова на первый этаж и подошёл к книжному киоску. Занятия вот-вот должны были начаться, и теперь у киоска уже почти никого не было.