Королевское зерцало

Ветер, могучий ветер, почему ты так свиреп? Уж не ты ли принес Харальду смертельную стрелу? Не мое ли былое счастье ты хочешь развеять по морям и долам? Ответь мне, ветер, ты слышишь угрозы моря?

Эллисив крикнула, но едва услышала собственный голос и не знала, что ее заставило крикнуть.

Но ей почудилось, что она услышала далекое эхо.

Ветер, могучий ветер…

Голос Предславы, ее кормилицы. Предслава умела говорить с ветром, заклинать его.

Она разговаривала и с землей, и со зверем, и с птицей, и с деревьями, и с цветами.

Ветер рвал платье Эллисив, ныли пальцы, вцепившиеся в холодный камень.

Рожаница, богиня судьбы, ты, простершая длань надо мной, когда я родилась, ты, направлявшая мою судьбу, зачем ты забросила меня сюда?

Нет! Эллисив сковал страх. Грех обращаться к языческим богам.

Она с трудом дошла до своей поварни.

Очаг излучал тепло, от запаха горящего торфа в доме было уютно. Ауд сидела за прялкой. Ингигерд играла с куклой, которую кто-то для нее смастерил. На лавке, где обычно сидела Эллисив, лежало оставленное ею шитье.

Эллисив опустилась на лавку, она не могла даже протянуть руки к огню, просто сидела, глядя на свои побелевшие пальцы.

Пресвятая Богородица, помолись за меня!

Но почему Богородица? Почему ей вспомнилось это славянское название Божьей матери? Почему не греческое — Теотокос?

Мысли ее вновь обратились к Предславе. Предслава с самого рождения была ей ближе матери, она последовала за Эллисив в Норвегию и там, вдали от родной Руси, нашла свою могилу.

Предслава могла одновременно помолиться и Пресвятой Богородице, и богине судьбы, языческой Рожанице, словно считала, что они слились в одно божество.

Предслава воплощала в себе тепло, утешение и заботу.

Пресвятая Богородица, помолись за меня. Помяни нас в своих молитвах, в своих помыслах. Помолись за нас, ты, возносящая землю и всех чад ее, всех своих чад к престолу сына своего, нашего Спасителя!

Пресвятая Богородица! Пусть камни на Борге превратятся в черную влажную землю!

Эллисив обхватила голову руками. Не надо больше рассказывать Олаву о прошлом. Она только вызывает призраков.

Но ей уже трудно остановиться. Да и он ждет продолжения. Нужно найти себе какое-то дело, чтобы занять руки и мысли. Она бросила взгляд на шитье. Нет, это не то.

Эллисив и прежде случалось искать себе дело, чтобы не лишиться рассудка. Тогда ей помогли монахи, они научили ее переписывать книги.

Но на Борге вряд ли найдутся книги и пергамент. Однако стоит попытать счастья у епископа Торольва…

Она заспешила, нельзя ждать ни мгновения.

— Королева Эллисив, неужто вы снова пойдете из дому в такую погоду? — Ауд осмелилась высказать свое опасение.

— Мне надо к епископу, — ответила Эллисив. Она закуталась в шубу и вышла.

Когда стихали порывы ветра, Эллисив чуть ли не ползком пробиралась вдоль стен, перебегала от одного дома к другому.

Епископ Торольв не смог скрыть своего удивления.

— Что вас привело ко мне в такое ненастье, королева Эллисив? — спросил он. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра и прибоя.

Все находившиеся в покоях епископа посмотрели на Эллисив.

У нее язык не повернулся прокричать в ответ, что ей нужны книги и пергамент.

— Разве ветер такой уж сильный? — Но шутка не удалась, ведь ей пришлось кричать.

— Несильный? — в недоумении переспросил епископ. — Вы называете такой ветер несильным? — Он жестом пригласил ее сесть на скамью рядом с собой.

Эллисив следовало объяснить, зачем она пришла, и теперь, рядом с епископом, уже можно было не повышать голоса.

— Я привычна к ветру. Мне пришлось много лет жить на голом острове среди моря.

—Вот как? Вам, наверное, что-нибудь нужно от меня?—спросил он.

— Да, — ответила Эллисив. — Мне необходимо чем-то занять себя. На том острове я переписывала книги, чтобы скоротать время. Может, и вам требуется переписчик?

— Кто научил вас этому искусству? — В голосе епископа звучало недоверие — он не собирался пускать на ветер дорогой пергамент.

— Там на острове жили монахи. Я у них научилась.

— Простите, что я спрашиваю, королева Эллисив. Но что это был за остров и что за монахи?

Его любопытство было таким откровенным, что Эллисив стало неприятно.

— Это Сэла, — сказала она, — остров возле Стада, что на норвежском берегу. Его еще называют островом святой Суннивы. Ее рака и раки погибших с ней — их называют великомучениками с Сэлы — стоят в церкви. На острове есть святой источник. К нему приезжают пилигримы, особенно много их бывает летом. Поэтому на Сэле и живут три монаха — они следят за раками и принимают пилигримов.

Эллисив видела, что епископа так и подмывает спросить, как она попала на Сэлу, но он сдержался.

— Святая Суннива, — повторил он. — Я слышал о ней. Она была ирландка, ей пришлось бежать из своей страны, и она отдалась на волю Божью — взошла на корабль без паруса и весел и предоставила ветру и течению решить ее участь. Корабль прибило к острову, на этом острове она и погибла.

Эллисив удивилась, зачем он ей это рассказывает, ведь он должен понимать, что ей это известно. Может, хочет показать, что и он тоже знает про святую Сунниву?

— Все верно, — сказала Эллисив.

— Так вы прожили на Сэле много лет? Тамошние монахи принадлежат к ордену святого Колумбана?

— Нет. К ордену святого Бенедикта Нурсийского.

— Вы говорили о книгах, — вспомнил епископ Торольв. — У нас здесь есть кое-какие книги и небольшой дом, где мы их переписываем. Блаженной памяти Торфинн ярл позаботился и об этом.

Книгами и переписыванием ведает у нас Транд священник. Я уверен, что он охотно примет вашу помощь.

— Не правда ли, Транд сын Эльвира? — обратился он к Транду священнику, который сидел поодаль.

Транд не следил за их беседой, он подошел, и епископ объяснил ему, в чем дело.

Транд охотно принял предложение Эллисив.

— Неужели вы пойдете туда в такую бурю? — удивился епископ.

По лицу Транда священника скользнула улыбка.

— Разве ветер такой уж сильный? — сказал он.

Когда они вышли из покоев, им показалось, что ветер пошел на убыль, буря стихала. Дом, где переписывали книги, находился рядом с домом епископа, Эллисив и Транд без труда дошли до него.

Видно, в доме кто-то был совсем недавно — в очаге еще тлели угли. Священник подбросил торфа и проворчал, что безрассудно оставлять огонь без присмотра.