Королевство на грани нервного срыва

— Я, — сказал Люций. — Я пришел мстить за мир, который вы уничтожили.

— Месть припоздала. Этот мир не возродить.

— Да я знаю, как и не вернуть к жизни мою сестру Оливию. Но сделать хоть что-то — лучше, чем ничего не сделать.

Люций моргает — и жук разлетается на куски. Золотистый червячок, укрытый в этих бутафорских доспехах, пытается сбежать, но Люций давит его:

— Прощайте, ваше величество.

И тут же все насекомые начинают умирать. Они рассыпаются в прах и пыль, расползаются по швам. Поднимается сильный ветер и сгоняет прочь эту пыль, а когда ветер утихает, планета чиста от захватчиков, искорежена, изуродована, но чиста.

— Люди! — машет рукой Люций, прижимая к себе Собаку. — Их больше нет! Совсем нет!

Видно, как силовые купола над последними прибежищами людей исчезают, и люди выходят на свою, теперь уже точно свою планету.

— Люций! — мама и папа бегут к своему невероятному сыну, но обнять его боятся — он все еще раскален, как металлическая плашка. Вместо этого они обнимают Собаку: — Смотри, Собака, какой он удивительный.

Поздним вечером этого дня на планете все еще светло. Люди празднуют свое освобождение, танцуя и сидя у многочисленных костров, поглощая консервированные продукты и вина.

— Люций, — мама ласково гладит сына по спине. — Ты герой. А у героев своя дорога. Куда ты хочешь уйти от нас? Я ведь это чувствую.

— Я пойду по параллельным мирам, — говорит Люций. — Я буду искать девушку, похожую на мою сестру, и уничтожать инсектоидов, если они где-то захватили мир. Мне будет очень одиноко без вас, но остаться я не могу. Словно у меня крылья, и они зовут меня в путь.

— В путь, — повторяю я и просыпаюсь.

Салли тоже не спит и смотрит на меня чудесными глазами цвета крепкого чая с искорками-золотинками.

— Люция, — говорит она. — На свете нет столько благодарности, сколько в моем сердце.

— Да ладно тебе. Скоро нас здесь уже не будет, и ты увидишь мир, в котором есть место прекрасным вещам. Например, салату оливье. Кстати, я ужасно голодна.

— Эй, — кричу я. — Кормить нас собираются?

— А как же — входит толстопузый охранник, — вот, пожалте, суп-пюре из курицы, жюльен, окорок…

— Неплохо. Мы тут поедим.

— А когда изволите осмотреть нашу обитель скорби?

— После обеда.

— Ах! А это Дырявая Салли? Вы ее исцелили! Матушка-вседержительница, у меня жена к постели двадцать лет прикована, что хотите отдам, только исцелите.

— Хорошо. Но ведь это надо ехать в город?

— Да, это мы организуем.

— Голубчик, мы только пообедаем. Энергия восполнения требует.

— Как же, как же. — Но при этом толстопузик не ушел. Прислуживал при обеде и просто ел меня глазами.

Потом нас представили коменданту, он тоже был потрясен видом Салли, быстро соорудили баркас, комендант поехал с нами, и мы договорились, что пока я буду жить в семье охранника.

Конечно, я исцелила его жену. Там со спинномозговой жидкостью были проблемы. Она так плакала от радости, что я еле ее успокоила. Заодно я вылечила коменданта крепости: у этого симпатичного мужчины было уродство — огромное багровое родимое пятно. Я свела его за секунду, и комендант — звали его Маттео Пострео — стал ходить за мной как привязанный.

А ходить приходилось много. И принимать у себя больных. Прошел месяц, прежде чем я смогла собраться домой. Со мной ехали Салли и комендант, сложивший полномочия и безумно в меня влюбленный. Помню, как это было:

— Госпожа моя! — отбросив зеркало и рыдая, он пал к моим ногам. — Я твой раб до последнего вздоха и твой верный пес. Не гони, позволь служить тебе!

Он так рыдал, что мне стало неудобно:

— Мессер Маттео, полно вам. А кто же комендантом будет?

— Король назначит! А я увольняюсь. Все! Отныне я ваш телохранитель и не позволю волосу упасть с вашей головы!

— Я лысая.

— Все равно. Донна Люция, повелевайте мной!

Тогда же он провел для меня экскурсию по камерам.

— Дражайшая донна, — начал свою экскурсию мессер Маттео. — Кастелло ди Долороза был возведен на этом крошечном каменном островке триста лет назад. Его строителями были первые заключенные, чьи кости перемешались с цементом и проклятиями. Каждый год замок рос, каждый год в нем прибавлялось камер и осужденных. Как видите, он представляет собой спиральную конструкцию, и на каждом витке спирали располагается несколько камер. Те, что ближе к уровню моря, уже давно никто не занимает — холод и сырость в них такие, что человек может прожить в них лишь час.

— Откуда вы знаете, что час?

— Король так казнит самых опасных государственных преступников. Вопли их страданий таковы, что мы иногда до того, как поместить преступника в камеру, даем ему отвар ядовитой травы, сокращающий его муки.

— Мне что-то страшно, — прошептала я.

— Не бойтесь, моя дражайшая донна, — пылко прошептал мессер Маттео. — С вами ваш верный пес.

— Просто я раздумала насчет экскурсии. Я возьму с собой Дырявую Салли и…

— Может быть, тогда, Мальчика с Собакой?

— Кого?!

— Рядом с вашей камерой есть глубокая ниша в стене. Обычно мы ставим туда гробы для заключенных. И вот однажды…

— Это было с полгода назад, команданте…

— Да, в это примерно время ниша осветилась ослепительным голубым светом. Когда же свет погас, мы увидели, что в нише лежит мальчик лет двенадцати, обнимая собаку. Они словно вырезаны из камня, но иногда кажется, что они дышат.

— Покажите мне их!

Когда я подошла к нише, то увидела Мальчика и Собаку из своих снов.

— Люций! — коснулась я холодной головы мальчика.

— Собака! — потрепала я холку пса.

И вспышка света ударила меня в лицо так, что я отлетела к стене, прикрывая собою толпящихся людей. В ушах у меня выло, тело едва не обуглилось, как тогда, при встрече с Хеленой. Это был пространственно-временной взрыв, по-другому сказать не могу.

Когда я пришла в себя, то оказалось, что крепко сжимаю в объятьях мессера Маттео. Или наоборот. Наши спутники стонали, стискивая головы.

— Что это было, донна? — Маттео не выпускал меня из объятий и лишь крепче прижимал к себе.