Королевство свободных

— О чем?

— О том, что сила для тебя отнюдь не средство, а цель. Вот это страшно, это должно тебя пугать. Потому что даже оружие твоих бывших соплеменников не так страшно, как то, что ты стремительно меняешься. Ты уходишь в тень не потому, что ты склонен ко злу, а просто потому, что это более простой и понятный путь. Во всяком случае, тебе так сейчас кажется. Но это ошибка, и ты со временем поймешь это. Рано или поздно все придут к моему Учителю, вопрос только в том, насколько долго им придется идти и как страшен и долог будет этот путь.

— Ты хочешь сказать, что все будут прощены?

— Только люди способны не прощать своих детей. Ты ведь знаешь об этом.

— Знаю.

— Ты все-таки решил идти своим путем. — Он снова не спрашивал, он утверждал.

Я молчал и смотрел на него.

Боль в руках и пояснице. На щеке могильный холод мраморной плиты. Неужели это был всего лишь сон? Самый обычный сон усталого паломника и не больше? Может быть, это всего лишь моя совесть говорила со мной? Я огляделся. В дальнем углу пещеры сам собой — сам собой ли? — открылся проход, ведущий еще глубже.

Да, еще тогда, читая хроники, я догадался, кто эти древние боги народа вандов. Они не требуют жертв и молитв. Они не требуют поклонения. Мои бывшие соплеменники лишь управляют историей, при этом нередко используя осколки истории, которая уже где-то совершилась. Здесь все хранило печать тех, кто был мне слишком хорошо знаком. Предметы и обстановка, совершенно не похожие на этот мир. Такие вещи здесь будут делать очень, очень нескоро. А все, что незнакомо, непонятно, будет называться магическими артефактами, реликвиями.

Реликвия. Небольшой, продолговатый, гладкий темный камень на серебряной цепочке. Дитя умельцев, которые где-то в другом мире сумели скрестить силы природы и искусственный разум. Мне трудно об этом думать на местном языке, не хватает слов. Поэтому я называю его просто реликвией. Камень и цепочка холодят тело под туникой.

И я начинаю нет, не слышать, чувствовать этот предмет. Он говорит со мной, он объясняет мне, как он работает. Голос монотонный, лишенный эмоций. Ему все равно, кто будет им владеть. Меч может сжимать любая рука. Теперь я понимаю своего предшественника. Почти понимаю. Но я уношу реликвию с собой. Потому что кресты уже нашиты на плащи и у меня нет уверенности, что хватит своих собственных сил.

— Ильяш йалла ил ла ми! — Как давно я не говорил на родном языке… Но его не слышит никто кроме меня да разве что апостола Петра, лежащего на дне саркофага.

Проход закрывается за мной. Интересно, а на каком языке приказывал хранилищу затвориться умерший от ран король-ванд? Это было не так важно. Я понимаю. Но как давно, Боже, как давно я не говорил на родном языке!

Из книги Альберто д'Лумаро «Сны о Саране»

…И, несомненно, реликвию саранских государей можно поставить в один ряд с другим величайшим мистическим артефактом средних веков — священным Граалем. Однако, в отличие от Грааля, который упоминается лишь в рыцарских романах позднего средневековья, реликвия для жителей Сарана времен правления Ательредов была не неким недосягаемым предметом, на страже которого стоят ангельские силы, а вполне реальной вещью, который носили на шее саранские государи.

Реликвия действительно упоминается в хрониках Саранского королевства. Впервые — в дошедших до наших дней, к сожалению не полностью, хрониках арианского священника Софрания, повествующих о правлении первого короля вандов.

Однако в хрониках этих немало мистицизма, причем не только христианского, но и языческого. Так, согласно хроникам, реликвия была последним даром древних вандских богов.

Это весьма примечательный для истории средневековых артефактов случай, поскольку тот же Грааль — исключительно христианское предание. Различные версии о языческих корнях легенды о Граале, в том числе о соотнесении Грааля с рогом изобилия, я считаю более чем сомнительными.

По легенде, в эту чашу собрал кровь Христа Иосиф Аримофейский, позже он отвез эту чашу на Альбион, где она долгое время хранилась в аббатстве Глонсбери. Однако, что примечательно, в хрониках раздробленных королевств Альбиона, королевства Уэльс, а также самого большого — Соединенного королевства Ирландии и Шотландии, не говорится о том, что короли имели доступ, а тем более владели этим артефактом. Что лишний раз доказывает мистическое происхождение Грааля как одной из апокрифических ветвей христианских текстов, составленных ориентировочно до второго Вселенского собора.

С реликвией все гораздо интереснее. Дальнейшую судьбу реликвии, после того как она была отвезена в Сан-Пьетро-де-Компастелло, мы можем проследить уже по хроникам времен короля Ательреда II. В первую очередь по самой обширной хронике — арианского священника Матвея — и уже более поздней, анонимной, очевидно, написанной спустя как минимум десять лет после эпидемии чумы.

Пока же прервем историю о судьбе реликвии и попробуем понять, какими волшебными свойствами наделяли и в каком виде представляли ее современники Ательреда II. На самом деле этот вопрос весьма сложен, поскольку Грааль в большинстве средневековых рыцарских романов описывался в виде чаши, а о какой-то конкретной форме реликвии не говорится нигде, кроме того, что ее можно было носить на шее.

Волшебные свойства Грааля описаны достаточно четко. В качестве наиболее яркого примера можно привести роман ирландского средневекового писателя Малькома О'Браина «Галахат, или исцеление Короля-рыбака», где рассказывается о том, как с помощью святой чаши был исцелен легендарный Король-рыбак, правитель Логрского королевства.

Никакими лечебными свойствами реликвия не обладала. Разве что к целебным свойствам можно отнести неуязвимость в бою короля, когда он носил ее. Но это уже относится к функции удачи. Кстати, Ательред I погиб сразу после того, как отвез реликвию в гробницу святого Петра.

Вышеперечисленные хроники саранского королевства удивительным образом не противоречат друг другу и утверждают, что, во-первых, реликвия хранила короля во время битвы, во-вторых — и это, несомненно, уже влияние архаичных языческих воззрений (не будем забывать, откуда была получена реликвия), — могла вызывать в бою божественных неуязвимых воителей, но, правда, на небольшой промежуток времени, которого, впрочем, было достаточно, чтобы внушить страх противнику и обратить его в бегство.

К непобедимым воинам мы еще вернемся, когда будет говорить о Крестовом походе против саранской ереси. Сейчас же все-таки рассмотрим версии о том, что же представляла собой реликвия. Самой очевидной и самой распространенной версией является несомненно медальон. Про то, что реликвия носилась на шее, говорят в один голос все без исключения саранские хронисты. Но в чем была ее священная ценность — что было на ней изображено, написано или вмонтировано в нее (по обычаю того, как вставлялись мощи в оружие, медальоны, кресты и пр.) нам, увы, неизвестно.

Версию о фрагменте мощей святого Петра, так активно культивируемую современными историками, стоит поставить под большое сомнение — не будем забывать, кем был подарен медальон. Однако же есть и другая, не менее примечательная и оригинальная версия, и ее мы рассмотрим подробно.

Глава IX. Благородная донна Агнесса де Касталлоне, супруга дона Рамиро де Касталлоне, наследного герцога Касталлоны

Талбек, столица королевства Саран, канун дня святой Бланки Праведной, лето Господне 5098 от сотворения мира.

Я люблю его! Я ощутила это сразу, едва он зашел в душные чертоги крипты после той бойни, коию он учинил с гвардейцами и людьми дона Лумо. Я люблю его! Это ведь так просто: любить, смотреть на то, как он взъерошивает вспотевшие волосы, как его глаза блестят во мраке крипты. Чем отличается влюбленная женщина от женщины, коия лишь плотски вожделеет мужчину? Мне кажется, что любовь не терпит никаких мировых. Любя, ты становишься рабой своей любви, но упаси Господь снять с меня эти оковы, потому что тогда грядет скорая и мучительная смерть. Там, на моей родине, откуда меня привез муж, в Корадове, умеют любить. И я любила своего мужа. Любила до тех пор, пока не родилась дочь, а потом — сын. После этого будто что-то случилось.

Да, я по-прежнему возлегала с ним и ублажала его так, как, наверное, не смогла бы ублажить его самая изощренная в ласках куртизанка. Но он был холоден и уд его был холоден. Видно, его семени хватило лишь на то, чтобы зачать детей. Древняя касталлонская кровь совсем сошла на нет, иссякла. Я мирилась со своей участью, со своей судьбой и с долгом, как добрая и праведная арианка, как святая Альберта, коия умерла не дойдя трех шагов до врат монастыря, где хотела остаться до скончания своих дней, когда узнала, что муж ее погиб, защищая родную землю от жестоких басков, коих много тогда еще было на наших землях.

Что может быть горше для женщины, чем знание того, что муж ее никогда более не вспашет ее лоно? Только то, что в объятиях других женщин его меч снова выходит из ножен и снова готов к ночным битвам. Как же так? — думала я. Или я не самая красивая придворная дама Сарана? Или не пахнут мои черные как смоль волосы жасмином, запах котего он наипаче всего любит? Или не упруги мои пышные груди, не круты бедра, не стройны ноги? Мне всего-то двадцать три года, и я полна сил и готова ублажать его до петушиного крика.

И если бы можно было признать, что те женщины (а мое любопытство все-таки смогло выведать их имена) были действительно красивы! Ибо гордыня женская — грех тягчайший и орудие Темного. Да, есть более красивые женщины из благородных, хотя и неведомы они мне. Но эти дворцовые потаскушки, коих щупал каждый заезжий рыцарь, пока их старые мужья лечили подагру и геморрой! Чем они взяли его? Уж не статью своей и не жарким шепотом. Или, быть может, мысль о том, что они никому не принадлежат, и каждый волен их брать, если равен им по рождению, возбуждает его чресла?

Что ж, если таков мой рок, я могу стать и продажной кабацкой девкой, чтобы бородатый купец-йехуди или грубый скэлдинг сжимал мои груди и дышал на меня чесноком и кислым вином. Но нет, это не поможет — я это чувствую.

Видимо, слишком покойно было ему в моих объятиях, и сладкие сдобные булки он решил променять на прогорклую перченую лепешку, коими торгуют на рынке за один мараведи [30] три штуки. Все может быть. Но не стоит винить себя, ибо я была доброй женой и верной дщерью святого Ария, потому как есть дети, коим нужна моя любовь, а муж пусть греет свой уд в лонах дворцовых потаскух, лишь бы было ему хорошо, и был он счастлив. Такова моя доля.

30

Мараведи — мелкая медная монета.

Что же до государя, то я лишь спустя несколько дней поняла всю греховность своих помыслов. Быть честной пред собой, а равно и пред Господом, коему ведомы все наши помыслы, я всегда считала великой правдой. Посему, я сама себе призналась в том, что даже если бы муж мой по-прежнему любил меня и возлегал со мной, это ничуть не изменило бы моих помыслов и первых порывов, направленных на нашего государя.

Государь есть государь, и в том нет большого греха, что среди прочих мужчин женщины предпочитают его. Право сказать, еще тогда, в крипте, поняла я, что многие благородные да и простые, равно девицы и замужние женщины захотят возлечь с ним и ублажить его чресла. Но знала я также, что среди прочих дам нашего двора я не только более всех отличаюсь красотой и страстностью, но и обладаю почти мужским умом. А достоинство это или же недостаток — судить не мне, но Господу нашему.