Королевы и монстры. Шах

Присаживаюсь на диван, где проснулась, и уютно подбираю под себя ноги.

– Вопрос: почему я выпрыгнула из машины?

Деклан посматривает на мои сложенные ноги и хмурится.

– Стоило тебе только увидеть наручники, которые Киран собрался на тебя надеть, и ты совершила прыжок веры.

Да, такое могло быть. Это я надеваю наручники на мужчин, а не наоборот.

– Это было до или после того, как я сломала ему нос?

Он поднимает брови. Теперь меня испепеляет пара горящих голубых глаз. Затем произносит низким, напряженным голосом:

– Видимо, из-за сотрясения ты забыла правило номер два.

Я на секунду задумываюсь.

– А какое было правило номер два?

– Молчи, пока тебя не спрашивают.

– А, точно, извини. У меня не очень хорошо с правилами.

– Или с выполнением приказов.

– Я не хотела нарочно тебя разозлить, – делаю паузу. – Если только немножко. Но ты меня похитил!

Он снова кидает взгляд на мои ноги. На его лице написано омерзение. Оскорбившись его взглядом, я спрашиваю:

– В чем проблема?

– Не сиди так.

– Как?

Он пренебрежительно взмахивает рукой, указывая на мою позу.

– Как будто сидишь на земле в детском саду и ждешь, когда воспитательница начнет читать сказку.

– На полу.

– Что, прости?

– Ты имел в виду на полу, не на земле. Земля на улице. Пол в помещении.

Он смеряет меня убийственным взглядом, но я не смущаюсь. Наоборот – улыбаюсь. Он реагирует:

– Каким же идиотом был тот, кто убедил тебя, что ты очаровательна.

– Ой, да ладно тебе. Признай это. Ты уже главный фанат.

У него такое лицо, будто его сейчас вырвет. А потом он вспыхивает и огрызается:

– Что за женщина, которая не боится своих похитителей?

– Та, что много времени провела рядом с представителями твоей профессии и знает их образ действий.

– И каков же он?

– Таков, что они наяривают на иерархию и субординацию еще хлеще, чем военные. Ты уже сказал, что ничего мне не сделаешь. А это значит, что, когда твой босс приказал тебе меня сцапать и отвезти к нему для разговора, он также велел позаботиться, чтобы я не пострадала. А это, в свою очередь, значит, что ты примешь все меры, чтобы я не выразила ему недовольства по поводу твоего обращения со мной во время поездки. Можно мне, пожалуйста, стакан воды? А то у меня во рту пересохло.

Мы буравим друг друга глазами бесконечно долго. Он будто наслаждается тщетными попытками вызвать у меня страх.

Наконец молчание прерывается. Ослабляя узел галстука, он мрачно произносит:

– Этот рот тебя однажды погубит, Динь-Динь.

Он срывает галстук и наскакивает на меня.

У меня успевает вырваться лишь испуганный вскрик, прежде чем он опрокидывает меня на спину и пихает мне колено между ног. Мы ненадолго сцепляемся, пока я пытаюсь спихнуть его с себя, – но это невозможно, этот ублюдок сильный, – и вскоре ему удается закинуть мне обе руки за голову. Потом я вижу блеск металла, а затем – щелчок – наручники на моих запястьях.

Яростно кричу:

– Ты, сукин…

Он вставляет мне в рот галстук, несколько раз оборачивает вокруг подбородка и завязывает сзади.

Теперь на мне кляп.

Тяжело дыша через нос, гневно гляжу на него. Немного утешает то, что он тоже тяжело дышит.

– Так-то лучше, – теперь уже он улыбается, психопат!

Я пытаюсь заорать «Свинья!», но получается сдавленное мычание. Хотя, думаю, посыл был ясен.

Цокая языком с деланым огорчением, он приговаривает:

– Как же так, что за выражения для такой очаровательной юной леди? Вас в пансионе благородных девиц разве не учили, что ругаться – это неподобающе?

Еще один риторический вопрос, и я отрежу тебе яйца.

Этот мудак тошнотворно доволен собой. А я, в свою очередь, так зла, что меня почти трясет.

И он все еще с меня не слез.

Он упирается локтями в диван по обе стороны от меня. От таза до груди, всем телом он лежит на мне. Его торс теплый и тяжелый и пахнет мятой и чем-то пряным, и я надеюсь, что это пистолет у него в кармане, потому что, черт побери…

Наши взгляды встречаются. Его улыбка исчезает. Тень чего-то иного, чем презрение, мелькает в его холодных голубых глазах.

Одним быстрым движением он соскальзывает с меня и встает.

Я вижу, как у него напрягаются плечи, когда он поворачивается ко мне спиной, проводит рукой по темным густым волосам и резко обращается ко мне:

– Мне никто не запрещал тебя трогать, так что лучше не испытывай меня.

Его голос звучит глухо и хрипло, будто он наглотался камней. Не знаю, кто из нас сейчас больше выбит из колеи.

Я сажусь на диване. Он оборачивается и смотрит на меня с такой гримасой, будто я Гарри Поттер, а он – Волан-де-Морт.

Почему этот мужчина такой противный?

Хотя, плевать на это. Мне просто хочется пнуть его в голень. Нет – лучше в какое-нибудь более чувствительное место.

Прежде чем я успеваю закидать его новой порцией невнятных ругательств сквозь кляп, он хватает меня за запястья, поднимает, оттаскивает на пару шагов назад и швыряет в кресло, где сидел сам. Он застегивает ремень безопасности, туго затянув его на моих бедрах. А потом нависает надо мной – весь такой мускулистый и смертельно опасный.

Он произносит:

– У тебя есть выбор, подруга. Либо ты тихо сидишь здесь до конца полета, либо продолжаешь испытывать мое терпение. Если выберешь второе, последствия будут тяжелые.

Видимо, язык тела передает мое сомнение в его угрозах, так что он уточняет:

– Я позову сюда ребят, чтобы они посмотрели, как я сорву с тебя эту твою нелепую пачку и буду хлестать по голой жопе, пока не покраснеет. Потом они проделают то же самое по очереди. А потом… – многозначительное молчание. – Я позволю им по очереди делать все, что хочется.

Господи Иисусе, хотелось бы мне знать морзянку – я бы этому козлу сейчас таких кошмарных угроз наморгала, что он бы до конца жизни спать не смог.

Что-то в моих глазах вызывает у него улыбку. Как же мерзко, что он заряжается от моей ярости.

– Ну так какой вариант? Первый или второй?

Он вскидывает бровь и ждет моего ответа. Не разрывая зрительный контакт, я поднимаю связанные руки и выставляю один палец.

Средний.

В его челюсти дергается мускул. Он медленно выдыхает через нос. Какое-то время играет желваками – это, видимо, его фишка, – а потом расправляет плечи и смотрит на меня как на кусок дерьма, прилипший к подошве.