Короли блефа

Дальнейшая судьба ящиков отправителя не волновала. Скорее всего ящики будут стоять длительное время там, куда они прибудут, вызывая раздражение почтовых служащих, ведь их никто не востребует. А когда терпение служащих лопнет, они заявят в полицию. С разрешения начальства ящики будут распечатаны и вскрыты. Что последует далее – смех или удивление, – это зависит от ситуации. И можно с большой долей уверенности констатировать, что рассылка таких ящиков с «готовым бельем» будет сочтена за дурацкую шутку. Полицейские в сердцах сплюнут и удалятся, не располагая никакими зацепками и желанием проводить по поводу пустых ящиков расследование. Ведь за ними никто не явится, а значит, обманутых нет. И даже если найдется среди полициантов какой-нибудь дотошный служака и потянет за ниточку следствия, то конец ее непременно оборвется. Ибо приведет такая ниточка к мещанину уездного города Васильсурска Казанской губернии Степану Ферапонтовичу Жадину, какого в природе не существует, а ежели и существует, то он к афере с ящиками – ни сном ни духом.

С такой суммой разводку графа Тучкова начинать уже было можно.

* * *

Дом на Покровской улице возле церковной ограды был построен, наверное, пару веков назад. Двухэтажный, каменный, со стенами толщиной в два аршина, он стоял недалеко от крепости-кремля и имел большой яблонево-вишневый сад, правда, довольно запущенный.

Службы во дворе, о которых было писано в объявлении, тоже были старинной постройки, и ежели дом подвергался кое-какому ремонту, то служебные строения скорее всего так и не трогались со времен царя Алексея Михайловича Тишайшего и выглядели весьма древне.

Собственно, то, что дом и постройки крепко старые, – было только на руку Всеволоду Аркадьевичу: и для задуманной аферы это хорошо, и цена всего этого хозяйства не должна быть велика. Хозяин усадьбы, Александр Михайлович Лазаревский, отставной поручик, герой Дрезденского сражения, воевал с Наполеоном в Пруссии и Саксонии и брал Париж в четырнадцатом году. После ранения он был вынужден выйти в отставку и вернулся в Казань. К настоящему моменту силы оставили старика и вдовца, и он надумал перебраться к младшему сыну в древнюю столицу. Для того и продавал дом. Ну, и еще, чтобы не быть обузой.

– Двенадцать тысяч, такова моя цена, – заявил Долгорукову отставной поручик, когда осмотр усадьбы покупателем был произведен. – Не дорого, я полагаю. Если бы не мой скорый отъезд, менее чем за пятнадцать тысяч я бы вам дом не отдал.

– Понимаю, – кивнул головой Сева. – И, не буду кривить душой, не дорого, согласен, – добавил Всеволод Аркадьевич. – А как насчет обождания суммы?

– Половину суммы мне надобно сразу, а половину я готов обождать год или два, – сказал старик Лазаревский. И быстро поправился: – Лучше год, потому как мало ли… Я стар, и мой век сделался ныне короток.

– Хорошо, – не стал спорить со стариком Долгоруков. – Шесть тысяч сразу, шесть через год под вексель.

– Семь, – сказал старик.

– Что семь? – не понял Сева. Или как бы не понял.

– Через год – еще семь тысяч.

– Позвольте, вы же сказали, что дом стоит двенадцать? – напомнил старику его слова Долгоруков.

– Двенадцать, – согласился старик.

– Ну, так я вам отдаю сейчас шесть тысяч и через год – еще шесть.

– Через год – семь, – упорствовал отставной поручик.

– Почему семь?

– А проценты?!

– Ах да, – словно только что вспомнил пропечатанные в «Казанском телеграфе» условия продажи дома Сева. – Хорошо, по рукам. Так я зову нотариуса?

Первый шаг в афере по надувательству графа Тучкова был сделан. Всеволод Аркадьевич Долгоруков стал владельцем усадьбы на Покровской, а старик Лазаревский отбыл в Первопрестольную с шестью тысячами целковых и долговым векселем в семь тысяч, который Сева обязался погасить до первого августа восемьдесят первого года. Но ведь давать обязательства и выполнять их – разные вещи, правда?

Теперь надлежало сделать второй шаг. И он был произведен, когда Сева открыл дверь винного подвальчика на Грузинской улице, где, судя по объявлению, продавались помимо прочих коллекционные вина и коньяки.

– Здравствуйте, – произнес Долгоруков, когда звук дверного колокольчика смолк.

– Здравствуйте, – ответил ему хозяин подвальчика, оглядев посетителя оценивающим взглядом и убедившись, что тот вполне платежеспособен. – Чем могу служить?

– Мне нужна бутылочка коллекционного вина, – заявил Всеволод Аркадьевич, оглядывая прилавок. – У моего дяди юбилей, и я бы хотел сделать ему хороший подарок.

– Он коллекционирует вина? – поинтересовался хозяин.

– Да, – ответил Сева. – Он большой любитель коллекционных вин.

– А возраст? – спросил хозяин.

– Дяди?

– Нет, вина, – усмехнулся хозяин.

– Чем старше, тем лучше, – ответил Долгоруков.

– У нас имеются в продаже преимущественно вина «бордо». Есть «Шато Лафит Ротшильд» урожая пятьдесят девятого и шестьдесят второго годов. Еще советую обратить внимание, – хозяин достал бутылку с глубокой выемкой на донышке, – вот на это.

– Прошу прощения, я не очень разбираюсь…

– Это тоже «бордо». «Шато Брион» урожая шестьдесят девятого года. Виноград произрастал в очень благоприятный сезон на склонах речной долины. Осталась одна-единственная бутылка.

– А что-нибудь постарше возрастом у вас есть? – с надеждой спросил Долгоруков.

– То, что я вам предложил, – самые старые вина, – сказал хозяин винного погребка.

– Жаль, – разочарованно произнес Сева.

Повисла печальная пауза.

– А ваш дядя коллекционирует только вина? – спросил вдруг хозяин.

– А что? – с надеждой спросил Всеволод Аркадьевич. И добавил наугад: – Он еще коллекционирует и коньяки.

– Вот! – воскликнул хозяин. – Могу предложить вам нечто замечательное, – понизил он голос, тем самым, очевидно, стараясь придать своей фразе исключительную значимость. – Просто из ряда вон.

– Да, и что же это? – с интересом спросил Долгоруков.

– Раритет, – произнес хозяин с благоговением. – Мечта. То, от чего ваш дядя будет несказанно счастлив.

– Да говорите же, не томите, – почти простонал Сева, подыгрывая виноторговцу.

– Коньяк «Кло`д Крайфер» – произнес хозяин, уже перейдя на шепот. – Одна бутылка. Исключительно для вас.

– Да вы что?! – искренне удивился Долгоруков.

– Именно!

– Какого года?

– Одна тысяча семьсот восемьдесят восьмого, – восторженно ответил виноторговец. – Закупорена еще до Французской революции…

– Не может быть, – прошептал Сева восхищенно. – А можно на нее посмотреть?

– Извольте.

Хозяин ушел в заднюю комнату, скрипнула металлическая дверь (похоже, раритет содержался в несгораемом шкафу), и через минуту виноторговец вышел с бутылкой «Кло`д Крайфера» в руках. Держал он ее бережно, так заботливая мать держит едва народившееся дитя.