Короли локдауна

— Потому что этот последний удар гарантирует, что они не вернутся в поисках продолжения. Это удар, который дает им понять, что я мог бы продолжать бить ногами до тех пор, пока они не умрут, если бы эта идея захватила меня, и они ни хрена не смогли бы сделать, чтобы остановить меня. Это действительно единственное, что имеет значение во всем бою.

— Вау, Киан, это так красиво, это как поэзия. Может быть, тебе стоило подарить мне к этому букетик цветов, — насмешливо произнесла она.

— Ах, да? И какие цветы хотела бы избалованная маленькая богатая девочка? Какая-нибудь причудливая орхидея, находящаяся под угрозой исчезновения, которая, без сомнения, будет стоить дороже, чем некоторые автомобили.

— Пфф, вряд ли. Но если ты купишь мне цветы, я возьму незабудки.

Я рассмеялся прямо ей в лицо и повернулся к ней спиной, чтобы она могла развязать веревку, стягивающую мои запястья.

— Если ты ищешь парня, который купит тебе цветы, то ты серьезно ошибаешься со мной, детка. Я поведу тебя в нелегальные боксерские боксы и напою тебя под столом грязным виски. Я буду играть на твоем теле, как на гребаном инструменте, и заставлю тебя испытать такое наслаждение, которое ослепит тебя. И я заставлю твое сердце биться так быстро, что ты все время будешь задыхаться. — Узел развязался, и я повернулся к ней с веревкой в руке. — Но сердечки и цветы? Не-а. Таким я никогда не буду.

— Не отказывайся, пока не попробуешь, — беззаботно сказала она.

— Когда-нибудь тебе захочется последовать собственному совету, — небрежно ответил я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я знаю, в какую игру ты играешь со мной и другими Ночными Стражами. — Я скрутил веревку между руками хорошо отработанными движениями, когда она выгнула бровь, глядя на меня, пока я с ловкой точностью завязывал узел наручников.

— Что это за игра? — Спросила она, ее взгляд упал на веревку, когда я делал из нее две петли.

— Это идеально продуманное соблазнение, которое ты готовишь для каждого из нас.

Она усмехнулась в притворном возмущении, прищурив глаза.

— Я не хочу соблазнять вас. Никого из вас, — прорычала она. — Вы все монстры, которые поставили перед собой задачу сделать меня несчастной за то, за что я даже не несу ответственности.

Я долго смотрел на нее, оценивая ее откровенность, прежде чем кивнуть в знак согласия.

— Тогда ладно.

— И это все? — Спросила она.

— Чего ты еще хочешь? Я тебе не нужен. Ты не хочешь быть частью нашей семьи. Так чего же ты все-таки хочешь? — Я закончил завязывать узел, и она посмотрела на петли так, будто размышляя о том, почему именно у меня так хорошо получается завязывать именно этот вид узла.

— Честность, — выдохнула она. — Ты хочешь, чтобы я увидела тебя настоящего? Тогда дай мне что-нибудь настоящее. Дай мне то, что делает тебя собой. А не это чудовищное дерьмо, которое ты показываешь всем остальным.

Я несколько секунд смотрел в ее голубые глаза, и гнев, который я таил в себе по отношению к ней, смягчился, когда я подумал об этом. Я был зол из-за правды, которую она увидела во мне без моего разрешения. Но, возможно, предложить ей часть этого на моих собственных условиях было бы не так уж плохо.

— Ты хочешь обменяться со мной правдой, детка? — Я спросил ее тихим голосом.

— Почему я должна верить всему, что ты говоришь? — Спросила она, но выражение ее глаз говорило о том, что она хотела верить.

Я взглянул на окружающую нас толпу и дернул подбородком в сторону деревьев, прежде чем скрыться в них. Я не знал, последует ли она за мной, но я ничего не предлагал публике. Если у нее были вопросы, которые она хотела мне задать, то она могла последовать за мной в темноту, чтобы задать их.

Я вошел в лес, и тихие шаги подсказали мне, что она идет за мной.

Я шел дальше, пока свет костров едва не достиг нас, и повернулся, чтобы подождать ее у высокого дуба.

Она прислонилась к нему, ожидая услышать, что я собираюсь сказать, и меня охватило желание доминировать в ее пространстве. Я ничего не мог с собой поделать. Что-то просто притягивало меня к ней и не хотело, чтобы я уходил. И с веревкой, все еще скрученной между моими пальцами, было трудно помешать моему разуму вызывать в воображении образы того, как бы я хотел прижать ее тело к своему.

— Ты делаешь все это только для того, чтобы попытаться напугать меня? — Спросила она, оглядываясь на деревья.

— В чем дело, детка? Тебе не нравится быть здесь, в темноте, с большим плохим мудаком?

— Дело не в этом. Я просто думаю, что ты делаешь такие вещи, потому что это часть твоей игры.

— Игры? — Я усмехнулся. — Детка, если ты пытаешься обмануть себя, думая, что я не такой плохой, каким кажусь, тогда подумай еще раз. Я продукт дизайна, гарантированного ДНК.

— Из-за твоей семьи? — Спросила она, и я замер, скручивая веревку с узлами между разбитыми костяшками пальцев.

— Да. Мы действительно обмениваемся здесь правдой, или ты просто хочешь заглянуть под колпак моего мозга?

— Что ты хочешь знать? — Спросила Татум, слегка нахмурившись, что говорило о том, что она не была уверена, что хочет, чтобы я что-то знал.

— Прямо сейчас? Я думаю, что лучше свяжу тебя и буду делать с тобой плохие вещи, чем спрашивать о том, почему ты не хочешь верить, что твой папа такой плохой, каким его считает весь мир.

Ее губы приоткрылись от этого предложения, и она уставилась на меня так, словно мои слова шокировали ее. Но я и раньше говорил ей гораздо худшие вещи, и ее тело тоже не раз было в моей власти. И когда моя кровь разогрета от драки, а она стояла там и вот так смотрела на меня, многое из этого устремилось на юг.

— Тогда ладно, — выдохнула она, сбрасывая свое теплое пальто, чтобы мне было легче добраться до ее запястий, и мои брови поползли вверх, когда я понял, что она говорила серьезно. — Ты можешь… связать меня в обмен на правду из твоих уст.

Я обдумывал это всего мгновение, прежде чем сократить расстояние между нами, протягивая петли в узел, который я завязал, чтобы она могла просунуть через них свои запястья.

Я посмотрел ей прямо в глаза, когда схватил конец веревки и сильно дернул его, петли затянулись вокруг ее запястий, и вздох сорвался с ее полных губ, когда я удерживал ее.

— Тогда давай, детка, — промурлыкал я, придвигаясь к ней так близко, что мог ощутить ее дыхание в воздухе, разделяющем нас. — Спрашивай прямо сейчас.

Я держал веревку зажатой в кулаке и поднимал ее руки над головой до тех пор, пока ее руки не выпрямились и я не смог прислониться предплечьем к дереву над ее головой, чтобы удержать ее там. Она тяжело дышала, когда я удерживал ее, ее глаза искали мои в темноте, пока я упивался ее видом.

— Ты ненавидишь свою семью? — Наконец спросила она, и пространство между нами заполнилось ее вопросом.