Корона от обороны

Так, освежая в памяти родословную фон Шифов, фрейлина добралась до библиотеки и остановилась перед последней картиной, висевшей перед входом в нее. Этот портрет она тоже помнила -- на нем были изображены двое мужчин с особенно торжественными лицами. Франц фон Шиффен, родоначальник этого семейства, и герцог Мариус, предок герцога Эдвина. Портрет Мариуса, где он был изображен почти с таким же выражением лица, висел и в доме семьи Эльке. Там он был изображен с сестрой, юной Инессой, за год до ее свадьбы с Леонардом фон Эльке.

«Надо будет спросить Рудольфа, помнит ли он всех этих предков на картинах, -- подумала Мафальда.
– - Наверняка ведь его уже мучили этим! А может быть, заставляли запомнить и нашу с Эрвином родословную -- чтобы гордился еще и родством с правителем. Хотя какое там родство, шесть поколений назад!» Усмехнувшись, она вошла в библиотеку и уселась за стол, на котором ее дожидалось сразу три книги со свисающими из них кожаными закладками. Мафальда открыла одну из них, но внезапно поняла, что читать ей тоже расхотелось. Словно что-то мешало ей сосредоточиться на книге, какая-то промелькнувшая и упущенная мысль...

Это ощущение преследовало фрейлину весь день. Она ждала ночи, чтобы попробовать разобраться с ним, когда все лягут спать и никто не будет отвлекать ее от раздумий, но эти надежды не оправдались: поздним вечером в поместье фон Шиф прискакал курьер герцогини Эвелины. Еще только увидев его, Мафальда знала, о чем он сообщит ей: либо ее госпожа, заскучавшая без своей любимицы, зовет ее обратно под каким-нибудь надуманным предлогом, либо гроссгерцогу надоело охотиться под дождем, и он собрался вернуться в свою зимнюю резиденцию.

Через минуту выяснилось, что верны обе догадки Мафальды.

– - Господин гроссгерцог через три дня уезжает из охотничьего поместья, и госпожа гроссгерцогиня просит вас вернуться завтра же, чтобы помочь ей собраться в дорогу, -- объявил курьер.

– - Конечно же, мой долг -- быть рядом с ее сиятельством, -- ответила Мафальда, не особенно скрывая саркастические нотки в голосе. Но курьер сделал вид, что ничего не заметил.

Собралась фрейлина быстро и оставшееся до отъезда время потратила на разговор с сыном. Маленький Рудольф, хоть и огорчился, что мать уезжает раньше, чем ему было обещано, держался стойко и с понимающим, почти взрослым выражением лица кивал, слушая ее последние наставления. Правда, когда Мафальда велела ему не слишком сильно озорничать в ее отсутствие, ребенок пообещал это с такими хитрыми глазами, что стало ясно -- они очень по-разному понимают слова «не слишком сильно».

– - Я постараюсь вести себя хорошо!
– - улыбнулся Рудольф и, чуть понизив голос, добавил.
– - Все равно госпожа Альда нас теперь не ругает и не наказывает...

– - Разумеется, она вас больше не ругает. А знаешь почему?
– - спросила Мафальда.

Мальчик отрицательно помотал головой, и в его глазах вспыхнуло любопытство:

– - Почему же?

– - Потому что на самом деле ей не хотелось наказывать своих внуков -- они же ей родные, и она их любит, -- объяснила ему мать.
– - Поэтому она и тебе теперь благодарна -- потому что ты заступился за ее родных.

Рудольф с сосредоточенным видом покивал и до самого отъезда Мафальды обдумывал ее слова. Сама же фрейлина, усевшись вместе с курьером в экипаж, тоже задумалась о своем. Что же все-таки за мысль пришла ей в голову, когда она рассматривала портреты? Точнее, не все портреты, а только последний, где был изображен ее с герцогом общий предок?..

Глава XI

Померанцы заставили себя ждать. Солнце уже клонилось к закату, когда на раскисшей, разбитой колесами и копытами дороге появились первые колонны измученных, мокрых и голодных солдат Кабюшо.

– - Артиллерии не видно, -- прокомментировал увиденное через подзорную трубу фон Эльке.
– - Будем надеяться, что застряла.

Откуда-то издалека донеслись звуки стрельбы, нестройной, разобщенной, и тут же заговорили штуцеры егерей фон Штоца. Несколько померанских солдат упало, однако остальные продолжили свое движение по тракту как ни в чем не бывало, а в сторону бранденбуржских стрелков развернулось полсотни вражеских улан, на ходу растягивающихся в лаву.

Егеря тут же начали изображать ретираду, постреливая по преследователям (без особого, впрочем эффекта -- ссадили всего пару всадников), кавалеристы пришпорили коней, торопясь взять на пики неудачливую засаду, поравнялись с фольварком, и получили дружный залп из мушкетов эзельбургцев. В тот же момент гагахнула спрятанная у ветряной мельницы восьмифунтовка, проложив ядром кровавую просеку в одной из колонн, а бойцы фон Штоца остановились, и начали отстреливать немногих уцелевших улан.

Померанцы немедленно развернули против Захуэра три баталии из тех, что шли самыми первыми, а откуда-то из тыла появился и замаячил, не спеша приближаться на огневую дистанцию, гусарский эскадрон, намеревавшийся добить эзельбургцев, когда они втянутся в перестрелку и расстроят свои ряды.

Восьмифунтовка, до того как померанская пехота приблизилась, успела послать свои ядра еще дважды, однако стрельба ее не была эффективной -- один снаряд упал в грязь у самых ног неприятеля, а второй просвистел над их головами, также не причинив никакого вреда.

Меж тем, егеря фон Штоца, вместо того, чтобы стрелять по пехоте, споро переместились на другой фланг Захуэра, и теперь тревожили огнем гусар, вынудив их отойти еще чуть далее. Померанские пехотинцы, в свою очередь, уже развернули свои ряды, проигнорировали сделанный эзельбургцами с предельной дистанции залп и приближались к фольварку, где солдаты Захуэра спешно перезаряжали свои мушкеты.

Раздалась барабанная дробь и команды офицеров, центральная баталия померанцев замерла на месте, готовясь ответить смертоносным свинцом... и тут же, прямо посреди их строя разорвалась граната.

Только того и ждавшие бранденбуржцы тут же оставили позиции и припустились наутек, взорвав бесполезную теперь восьмифунтовку. Солдаты Кабюшо, как пехотинцы, так и переставшие обращать внимание на обстрел гусары, ринулись следом, и тут разом произошло несколько событий.

Во-первых, те колонны, что следовали ранее за вступившими в бой солдатами авангарда вошли, наконец, в зону поражения орудий майора цу Заммен, чем последний и не преминул воспользоваться. Шесть выпущенных с завидной точностью ядер двенадцатифунтовок превратили изрядную часть передовой баталии в бифштекс по-татарски, смешав и обратив в бегство уцелевших. В эту же минуту, преследовавшая эзельбурцев правофланговая баталия, поравнялась с сидящими (в прямом смысле этого слова) в засаде мушкетерами бригады фон Эльке. Отрывистая команда молодого генерала, несколько кратких мгновений, и на фланге преследователей, словно из-под земли, появилась баталия бранденбуржцев, незамедлительно давшая по врагу залп. Возможно, не самый эффективный в истории современных войн, но всяко неожиданный и ошеломляющий.

При виде нового противника затормозилась и центральная баталия из тех трех, что были посланы против Захуэра, а вот левофланговая вырвалась вперед, чем эзельбургский полковник немедленно и воспользовался, остановив своих солдат, и вступив в перестрелку с численно уступающим противником.

Померанцам оказалось довольно всего двух залпов, чтобы начать отступление, так что Захуэр, к прибытию гусар, как раз успел перестроить своих солдат в каре, приняв в его центр егерей фон Штоца.

Короткая, но кровавая встреча штыка с саблей завершилась не в пользу последней, после чего эзельбургцы, сохраняя строй, и пользуясь тем, что на них, до прибытия подмоги, померанцы наседать не спешат, начали отступление в сторону усадьбы.