Коронованный лев

— Господин Пуаре совершенно прав. Сейчас в Париже никто не хочет ссориться с этими… — мэтр Аугустус выдержал какую-то борьбу с собой, но не смог найти более уважительного определения: — людьми. Понимаете, мир не должен быть подорван, всем строжайше запрещено затевать с ними ссоры.

— И? — вопросил я, не впечатлившись. Не я же первый начал безобразничать.

— И понятное дело, все споры рассматриваются в их пользу, — продолжил Теодор. — Тебе просто повезло, что ты еще не успел никому пустить кровь. Конечно, твою голову им бы вряд ли выдали, но неприятностей ты бы получил больше, чем можешь себе представить. — Я перехватил взгляд Дианы. Та незаметно подняла руку и многозначительно постучала себя пальцем над восхитительным золотым локоном, то бишь — по виску. Боже мой, какие все вокруг мудрые…

— Не преувеличивайте! — отмахнулся я. — Даже смешно.

Пуаре меланхолично покачал головой.

— Не так смешно как хотелось бы, поверь! Одна надежда, что скоро все это кончится и большая часть невесть что возомнившего о себе сброда уберется восвояси.

— Теодор, — сказал я с укоризной, — среди них отнюдь не только сброд!

Пуаре дернул плечом.

— Но хлопоты-то именно с ним, верно?

Изабелла, раз уж она вошла в лавку, с интересом рассматривала карты, не принимая участия в завязавшейся странной, немало удивлявшей меня беседе. Вдруг что-то привлекло ее внимание.

— Позвольте, мэтр Аугустус, — позвала она картографа, указывая на какую-то гравюру. — Но где же здесь Австралия?

Пуаре обратил на нее вопросительный взгляд. Мэтр Аугустус наклонил голову, будто плохо расслышал.

— Прошу прощенья, моя госпожа, где — что?..

Воцарилась тишина — с таким же чувством недосказанности и пустоты как белое пятно на карте, даже не помеченное надписью «Terra incognita» — по крайней мере, такая надпись предполагала бы, что какая-то «terra» там все-таки имеется. Те, кто еще помнил, что такое неоткрытая пока Австралия, затаили дыхание. Никаких еще бумерангов, никаких утконосов, никаких кенгуру и вомбатов…

— Аоста-Вэлли, — кашлянув, тихим, но твердым голосом произнесла Изабелла, на удивление бесстрашно и невозмутимо перехватив искательный взгляд жаждущего помочь картографа и спокойно перевела палец, указывая на совсем другое место.

— Ах, вот же она, — умиленно обрадовался мэтр Аугустус. — Аоста-Вэлли, она же Вэлли-д’Аоста!.. На севере Италии, — охотно прибавил мэтр Аугустус, хотя Изабелла показывала на новое место на карте абсолютно четко, так что в истинном местонахождении упомянутой области трудно было усомниться. — Она такая маленькая для такой большой карты, можно сразу и не заметить непривычным взором, — картограф снисходительно покачал головой с добродушной улыбкой, мягко глядя поверх очков. Так и захотелось исключительно дружески хлопнуть его каким-нибудь глобусом по черной шапочке.

— В самом деле, — с кроткой улыбкой согласилась Изабелла. — Благодарю вас, мэтр Аугустус, как же я сразу не разглядела.

Было уже хорошо за полдень, Пуаре оказался один, без своих мифических «ребят» и совершенно не занят. «До пятницы я совершенно свободен» — как сказал один сказочный персонаж из другого мира, и мы заглянули в одно из самых пристойных городских заведений, куда можно было податься в светском обществе и с благовоспитанными дамами — в «Золотую лампадку». Тут, на первый взгляд, ничего не изменилось, разве что было немного оживленней и шумнее обычного. Мы поднялись в отдельную комнату, чистую и аккуратную, со столом, застеленным белоснежной скатертью. Мэтр Жако, тщедушный, но бодрый благообразный старичок, проводил нас лично и с особой заботой препоручил своим внимательным домочадцам. Так что последующие несколько часов мы провели за светской и иной, которую нельзя было определить столь безмятежным словом, беседой. О новостях, в основном, рассказывал Пуаре, мы все больше помалкивали и слушали. Теодор, будто заведенный, перечислял творимые приезжими кальвинистами пока что мелкие бесчинства.

— Уже скоро месяц, как все это творится, — рассказывал Пуаре. — Дешевые гостиницы набиты битком. Все эти бедняки съезжаются заранее, чтобы «занять место»…

— Полагаю, что бедняки из обеих партий, — вставил я, рассеянно сжевав оливку.

Пуаре вздохнул.

— Да, но со своими-то хоть как-то справиться можно… Так вот, они съезжаются заранее. И понятно, что большинство их давно уже изрядно поиздержалось. Это же Париж. Здесь все дорого, а кругом соблазны. А значит — что? Остается единственный выход — вообще не платить. Что они, за милую душу, и делают. Жалоб больше, чем можно выслушать, даже если заткнуть уши!.. — Пуаре задумчиво повозил в блюде какой-то гриб, стрельнул глазами на невинно глядящую на него в ожидании продолжения Диану, так же невинно улыбнулся и продолжать не стал.

Пока мы сидели наверху, наслаждаясь воздушной запеченной форелью, снизу послышался какой-то шум. Мы послали узнать, в чем дело, но шум уже улегся сам собой — просто кто-то из кальвинистов настаивал на том, чтобы ему поднесли мясо, ну а в среду и именно в «Золотой лампадке», конечно, такого счастья было не дождаться. Трактирщик, правда, тут же пошел на уступку и всучил скандальному посетителю копченый окорок — свежего мяса у него нынче и не водилось. Посетитель посмотрел на окорок, решил, что это ему не подходит и, в итоге, покинул заведение.

— Как мне все это надоело, — вздохнул Пуаре, — вы просто не представляете! Я скоро буду бросаться на людей.

После трапезы мы проводили дам домой. Диана хмурилась и ворчала и, кажется, была не прочь продолжить поиски приключений, но, как ни крути, это было решительно невозможно.

По дороге мы натолкнулись на любопытную демонстрацию. Толпа людей в черных одеждах, перегородив улицу от края до края, хором пела псалмы. О вокальных данных многих из них можно было не вспоминать, но пение было громким, торжествующим и зловещим одновременно. Гимны, как водится, звучали хвалебные — о приходе в землю обетованную, о даровании победы над нечестивыми и торжестве правды в граде грешном.

— Отчего-то это будит во мне мысли отнюдь не благостные, а наоборот, возмутительно кровожадные, — философски сказал Рауль, неодобрительно хмурясь и немного отступая назад.

— Ну, если уж даже у нас… — пробормотал я.

— Ты хочешь лезть в эту кашу? — быстро спросил Рауль.

— Боже упаси, — сказал я категорично.

В одно из окон, распахнувшихся наверху, что-то выплеснулось. Тут же с десяток человек принялись выбивать внизу дверь дома.

— Как мне все это надоело… — протянул Пуаре.

И мы отправились в обход через квартал. Разговор как-то не клеился. Пуаре, кажется, распирало, но поглядев на девушек, он, едва начиная говорить, тут же замолкал. Дам мы доставили домой в целости и сохранности и, все-таки, без всяких приключений. Ни отца, ни Огюста и Готье на месте не было, мы оставили дам на попечение всех слуг и камеристок, а сами отправились пошататься немного вокруг да около вместе с Пуаре. И вот тут-то он разговорился не на шутку. Если при дамах он и впрямь говорил о каких-то мелочах, то теперь речь пошла хоть и о чем-то же подобном, вроде грабежей, но если можно так выразиться, в неадаптированной версии.

— Грабят даже продажных девок, — угрюмо ворчал Пуаре. — А что, нечестивицы же! — но при том услугами их не брезгуют, за что потом и убить могут, мол — во грех ввели. А все для того же — чтобы обчистить. И знаешь, как убивают? — он в упор глянул на меня.

Я слегка мотнул головой, так как он этого ждал.

— Животы им вспарывают. Мол, там все грехи сидят!

— А… — не то, чтобы сильно, но немного я все же ошалел, помимо обычных военных историй, неизбежно припомнив никогда не виденный мной, но все равно незабвенный Уайтчеппел конца девятнадцатого века. — И что, много таких случаев?