Корректировка 2.0
Шрифт:
– Здесь не живет никто, – пояснил Стас, – отселили, говорю же, затопление.
Я стоял и как дурак хлопал глазами. Точно же помню… куры кудахтали, собаки лаяли… свет в окнах горел. Куда всё делось?
Я позвал Еву. Раз, другой, третий – молчание в ответ. Не хочет общаться? Ну и соратница мне досталась – ноль внимания, фунт презрения!
А если бы меня сейчас, того, утопили бы в этой луже?
– Кир!
Рыжий котяра нарисовался в тот же миг.
– Да, босс!
– Что сейчас было? Кто такая Мира? Откуда она знает мое имя?
– Не ведаю,
– Ага! Значит, что-то все-таки знаешь? Не по твоему, а по чьему?
Кот сконфуженно мявкнул, сел на хвост, по-человечески развел лапками.
– Ну, предположить хотя бы можешь? – не унимался я.
– Предположить могу, – согласился тот.
– Ну давай же уже, не тяни себя за хвост!
– Должно быть, Евины дружки шалят.
– Откуда у неё здесь дружки? С чего ты взял?
– Иначе, она бы вмешалась.
– А может её того, ликвидировали… что-то она не отзывается…
Кот хихикнул укоризненно.
– Нельзя ликвидировать то, что находится в состоянии суперпозиции: одновременно – есть и одновременно – нет.
– Ничего не понимаю.
– И не надо, – легко согласился Кир, – живи босс, как жил. Придет время, что-нибудь, да поймешь. «Воображение важнее знаний». Знаешь, кто это сказал? Эйнштейн, между прочим.
И он растворился в воздухе, как обычно по частям, оставив напоследок зубастую улыбку.
– Эй ты чего?! – Стас пощелкал пальцами у меня перед носом.
– Чего?
– Стоишь в пустоту пялишься, как одеревенел.
– Одеревенеешь тут… пошли Стас, домой.
Дома мы выпили по кружке домашнего айвового вина, вяло о чем-то поговорили и отправились спать. Завтра на рыбалку – рано вставать.
* * *
Проснулся я на удивление легко. Только-только стало светать, но хозяева уже встали и ходили по дому туда-сюда, громко переговариваясь и топая ногами, как слоны в прериях. В стареньком приемнике играл дивный иранский джаз, наводя на хорошие мысли.
Споро позавтракали остатками вчерашнего пира, запив их минералкой из холодильника. За воротами просигналил председательский «газик», и мы отправились на рыбалку.
Вдоль дороги тянулись чинары, кипарисы, чайные поля. Красота!
* * *
Сразу надо сказать: непосредственно в рыбной ловле моё участие не предполагалось. Она осуществлялась промышленным способом. Мы тут были, как бы на экскурсии, с последующим вкушением её плодов.
Сели в баркас и отчалили. Пейзаж сдвинулся с мертвой точки и медленно поплыл вдоль борта.
Ветра практически не было.
Негромко тарахтел мотор, толкая нашу старую посудину по ровной до самого горизонта серо-зеленой воде, упиравшейся в розовеющее небо.
Рыбаки негромко переговаривались между собой по-азербайджански, вода шуршала под днищем, орали чайки чуя поживу. Мы со Стасом удобно развалились на пропавших рыбой сетях. Берег убегал все дальше, а с ним поселок и одинокая пограничная вышка.
Солнце выскочило из моря, как поплавок, и вишневым диском повисло над горизонтом, сделав край моря багряным.
Шли мы так часа два. День между
тем, разгорелся, стало жарить уже вовсю. Раздевшись, мы со Стасом остались в плавках. Рыбаки поглядывали на нас с усмешкой – штафирки сухопутные, пассажиры, что с них взять. Время от времени кто-нибудь из них вставал и мерил глубину шестом в местах особенно мелких.* * *
Кефаль в Ленкорани ловят с лодок, как и сотни лет назад. Проверенные веками приемы, отлично подходят к местным условиям.
Море тут мелкое. Такое мелкое, что и в добром десятке километров от берега можно стоять в воде не рискуя утонуть – глубина меньше двух метров.
Наконец, мы достигли места лова. Морскую гладь бороздили десятки других лодок.
Один из наших рыбаков, как был в одежде, спрыгнул в воду, и с другой лодки нашей бригады ему протянули шест с привязанной сетью – гигантским зеленым шлейфом шириною не больше метра при многометровой длине. Рыбак воткнул шест в илистое дно и забрался обратно на борт.
Вторая лодка, стравливая сеть в воду, стала неторопливо описывать на веслах широкую, метров двести, подкову. После этого с раскрытой стороны подковы стала шнырять взад-вперед третья лодка. Те, кто были в ней, колотили по бортам и по воде досками и чем попало, запугивая кефаль в помеченную поплавками ловушку.
Стас объяснил мне что, заслышав такой адский концерт, рыба пугается и, оставляя на поверхности выпуклый след, темной тенью несется к сети.
Вторая лодка, меж тем, двигаясь по концентрической окружности, все плотнее замыкала кольцо и наконец, добралась до нашего баркаса. Сеть с запутавшейся в ней кефалью стали помаленьку подтягивать и выбирать.
Мокрую сеть укладывали в одно отделение лодки, вынутую рыбу – в другое, белое кольцо поплавков делалось все уже…
Вся операция заняла часа полтора, и финал ее был сказочен.
Застиранное голубое небо, туго натянутое над головой, жжется раскаленной серебряной монеткой солнце.
Контрастируют выбеленные водой деревянные лодки и черные лица рыбаков. Ритмичные движения загорелых рук, вытягивающих сеть и выбирающих из нее улов. На дне баркаса уже порядочно рыбы.
Скоро совсем сузился круг поплавков. Кефаль, почуяв гибель, делала гигантские прыжки, бросаясь от края к краю. Порой, особо крупным и энергичным рыбинам удавалось перепрыгнуть белую цепочку и оказаться на воле, их пенистые торпедные следы веером разбегались от лодки.
Кольцо плена становилось всё меньше, меньше. Все… Нет!
Тут-то и случилось самое фантастическое зрелище!
Вода буквально вскипела, как если бы в сети попал бешено вращающийся пароходный винт. Море вокруг лодок вспучилось, синим и красным сверкали среди белой пены рыбьи спины и плавники, брызги фонтанами взлетали вверх, мутные потоки воды заливали лодку, и… и – все!
Грузная, трепещущая, переполненная рыбой сеть оторвалась от поверхности моря – и пленницы лишившись родной стихии, разом потеряли силу. Они струились в лодку, живой несметной грудой покрывая то, что по наивности я уже считал уловом.