Корректор

– Прости мое сквернословие. Мне ещё воздастся за этот грех. И всё же, ты начал с яблока. (Алекс скривился от боли) Если это важно, если имеет для тебя такое значение, то я очень хочу понять. Объясни.

– Далось тебе это яблоко… – Алексу не хотелось говорить об этом, и некоторое время он молчал. – Понимаешь, Джулия. Падающее яблоко в нашем мире являет некий знак. Символ важнейшего научного открытия.

Джулия напряженно слушала, и в лице ее читалось удивление странным миром Алекса, где яблоко имеет такое значение.

– Но, если бы только яблоко, – продолжил Алекс. – Ты еще упомянула тяготение. Почему? Что ты имела ввиду?

– Закон, – тихо ответила Джулия. – Научный закон всемирного тяготения.

Алекс подскочил, как ужаленный.

– Кто?! Кто его открыл?

– Синьор Аристотель. Великий ученый дохристианской эры. Согласно его учению, все тела притягиваются к центру мироздания. Но также очевидно, что тела притягиваются к Земле. Следовательно, Земля и есть центр мироздания. Это подтверждает библейские писания и не оставляет места измышлениям Коперника.

Едва Джулия начала говорить, как Алекс скривился, приложил ладонь ко лбу и медленно сел на край ванны.

Блин, блин! Конечно! Я ведь когда-то знал. Физика Аристотеля. Она господствовала до Коперника и Ньютона.

Всё становилось на свои места, принеся Алексу облегчение. Краткое облегчение, тут же сменившееся тягучей тревогой. Потому что возвращало его в исходную, а точнее, безысходную точку.

– Александр… Александр, – взволнованный голос Джулии приходил со стороны. – Тебе нездоровится? Надо вызвать лекаря. После кровопускания тебе полегчает.

– Я в порядке, Джулия, – поднявшись, улыбнулся Алекс.

Приблизившись, Джулия прижала к зеркалу поднятую ладонь, и Алекс опустил на нее лоб. Вторую руку она прижала ниже, где их ладони сомкнулись. Алексу показалось, что холод был краток, а потом, из глубины зеркального мира он ощутил слабое тепло Джулии. Издав тихий стон, он покатал лбом по ее ладони.

– Милая… Что же ты делаешь со мной?

– Не больше того, что ты со мной уже сделал, Александр, – она заговорила с быстрым придыханием. – Как нам жить дальше? Ты видишь какой-нибудь выход? Ты старше, и ты мужчина, ты должен его найти. Заклинаю тебя, найди. И укажи мне этот путь… Ой! – Она отстранилась и прислушалась. – Меня хватились. Я должна идти. Близкие противятся нашим свиданиям, и теперь я хожу сюда тайно. Но ты не бойся, я продолжу приходить. Всё, милый, до встречи.

Чмокнув стекло и виновато улыбнувшись, она подняла подол платья и быстро ушла.

Алекс постоял, убрал нож на кухню, и поплёлся в спальню навстречу очередной бессонной ночи.

* * *

Выход? Какой тут может быть выход? Тут самому бы не загреметь в психушку или не сигануть в окно. Да и как можно думать о выходе, если я так и не понял, что представляет собой предмет моей дикой страсти: потустороннюю реальность или болезненный глюк?

Так размышлял Алекс, просиживая на работе. Именно, просиживая, потому что для Женьки он становился обузой.

Но, к чести Женьки, тот взял над Алексом некоторую опеку. Прикрывал его и даже пару раз оправдывал перед шефом. Он и сейчас был там. Буквально протоптал дорожку. Алекс уже знал, что скоро начальником группы станет Евгений Синельников.

И самое противное, что его это не терзало. Не подвигло рвать когти и грызть землю. Напротив, под Жекиным крылом он ощутил спокойствие и комфорт. Как в далеком детстве, когда Алекс был болезненным шибздиком, а Жека крепышом-боровичком. Да и ростом повыше.

В третьем классе, когда Жека болел, Инна Егоровна задала к 23 февраля придумать рассказ про отца. Детки вставали и хвалились, какой у них папа добрый, сильный и ловкий. А у девчонок еще красивый. Работал водителем, врачом, или служил в МЧС.

Потом Ленка Мазурина сказала, что её отец ушел в другую семью, а живут они с отчимом, и она не хочет об этом говорить. И села. Класс молчаливо замер. Училка пролепетала что-то сочувственное. Затем продолжили о сильных и ловких. А новенький, худой и курчавый, сказал, что папа их бросил. И вновь молчание.

В свой черед Алекс гордо заявил, что его папа геройски погиб на реке Енисей, в год, когда он родился. Училка непонятно сыграла бровями, послышались шепотки, а за спиной прогундел Вадька Яременко:

– Ага, полярник. Заливай.

Алекс ответил, что его папа был не полярник, а строитель мостов. Вадик подленько захихикал. Инна Егоровна выгнала его из класса.

Если бы Алекс сказал, что у него нет папы, обошлось бы молчанием. Но папа-герой выглядел слишком борзо. На перемене Вадик не унимался. Дразнил, говорил, что всем, у кого нет отца, матери врут про полярников и героев. Алекс схватил его за пиджак и ударил в плечо – слабо и неумело. Зато Вадик вернул как надо, с подсечкой, и уже лежачему добавил ногой по заднице и спине. Плакал Алекс не от боли, а от обиды.

На другой день пришел Жека. Он выбросил портфель Вадика в окно, а самому дал хорошего пендаля. Вадик Жеку побаивался и молча побежал во двор. После этого Алекс записался на бокс. Через год перерос Жеку, и вскоре уже стоял на физкультуре вторым.

* * *

Светка после командировки изменилась. Возвращалась недовольной и раздражительной. Ходила грустная. А еще стала молчалива и необщительна. Что вполне объяснимо, когда твой муж из здорового активного мужика вдруг за несколько недель превратился в тень отца Гамлета. Да еще и слова из него не вытянешь.

Следующий вечер выдался длинным и утомительно тяжелым, как и всякий вечер без Джулии.

Она появилась через пару дней, когда Алекс, боясь спугнуть этот слабый, уже знакомый душевный подъем, буквально на крыльях летел домой. И оказавшись там раньше Светки, коршуном пронесся в ванную.

Изумрудные глаза Джулии полыхнули радостью. Она уже стояла вплотную.

Приблизившись, Алекс поднял ладонь. Джулия улыбнулась робко и счастливо. Подняла свою белую, будто точеную, ладошку ему навстречу. Осторожно, словно боясь спугнуть этот миг, они подносили трясущиеся ладони друг другу. Холод стекла на миг отрезвил Алекса. В ее глазах тоже мелькнул испуг. Но каждый тут же ощутил слабое, на грани чувств, тепло с другой стороны. До скрипа поелозив ладонями и сближая лица, они уже знали, что холод губ будет краток.

Когда милые черты Джулии слились в его взгляде, а губы едва коснулись преграды, Алекс услышал ее тихий чувственный стон, стон страстного желания.

– О боже, как это жестоко…

Разгоряченные, они не ощущали стекла. Прикрыв глаза, терлись щеками, катались лбами, вновь сливались губами, пытаясь растопить собой зеркальную грань. Изредка, точно в бреду приоткрывая глаза, убеждались в синхронности своих движений. И, словно ощутив ее приоткрытый рот, Алекс, с мычащим стоном крупно мазнул языком стекло.