Коррида на Елисейских Полях
Шрифт:
– В "Приморских соснах", в Нейи, на вилле, которая принадлежит Денизе Фалез, и куда вам было бы неплохо прогуляться, чтобы проверить мои слова.
– О! Да, я полагаю, там найдется, что проверить. Дениза Фалез! Она что, тоже участвует во всей этой истории?
– Ничто не говорит о том, что Дениза Фалез принимает в этом участие. Когда это было необходимо, они уж, конечно, сумели удалить ее.
– Тем лучше для нее. Но хочу вам заметить.... Я не знаю, была ли Моника, которую нашли в багажнике вашей тачки, убита в "Приморских соснах", но уж Рабастен точно был убит у себя дома. Очевидно, вам обо всем известно больше, чем мне...
– Не сердитесь, старина. Вы знаете, что Рабастен был убит в два приема, если можно так сказать. Сначала он получил хороший удар по кумполу, предназначенный для того, чтобы заставить его вести себя тихо. Но
– Гм... Гм... А Моника? Как вы объясните ее присутствие в багажнике вашей машины?
– Очень просто. Тело Моники хранится в "Приморских соснах" – в морозильнике, например. Почему бы и нет? И вдруг представляется случай сыграть со мной скверную шутку. Послушайте, при каких обстоятельствах. Я приезжаю к Ломье в студию. Мой визит застает его врасплох. Он мурыжит меня в приемной больше, чем это допустимо. А зачем? Чтобы иметь время предупредить и позвать к себе своего советника, лакея, а на самом деле своего хозяина – Жана, иначе говоря Жерома Бланшара. Тогда под наблюдением Бланшара он выдает мне историю мегеры-супруги и подозрения, которые питает в отношении меня. Я клюю, потому что в тот момент мне неизвестно, что его супруга с января находится за границей. Не знаю уж, убедились ли они в том, что я ничего конкретно не ищу, но какие-то подозрения у них остались. Во всяком случае, раз я представляю опасность, есть возможность нейтрализовать меня. Если в моей тачке обнаружат труп, то полицейские, с которыми я далеко не всегда нахожусь в хороших отношениях, изымут меня на некоторое время из обращения. Бланшар ничего не боится: этот тип принимает быстрые решения. Без лишних разговоров он покидает студию. Затем звонит Ломье, чтобы тот задержал меня как можно дольше. Красный, потеющий Ломье справляется с этой несложной задачей. Я прошляпил в этом случае. В это время за рулем моей тачки Бланшар жмет к "Приморским соснам", укладывает труп Моники в багажник и возвращается поставить машину на то же место, откуда он ее взял – во двор студии. Цербер студии выходит из спячки, лишь когда появляются посторонние студии лица. Ломье, заболев от страха и измученный нервным напряжением, прерывает съемки своего фильма. А я уезжаю ... с Моникой позади себя, в качестве тайной пассажирки. Когда же я возвращаюсь в свои пенаты, у меня такое впечатление, что я тащу за собой запах трупа, подобранный в квартире Рабастена.
– Гм... – снова произносит Фару. – Но кража вашей машины? Или ее не было?
– Кража была. Но Вентури и компания не имеют к этому никакого отношения. Когда вы изловите того типа с отпечатками пальцев, Пуарье или Помье [11] ...
– Помье.
– Вы увидите, что вор – это он. В какой-то момент он заметил, что таскает с собой, и предпочел все бросить.
– Это потрясающе, – сказал Марк Ковет.
– И неожиданная удача для Бланшара, – продолжал я. – Разбивает все подозрения. Однако вчерашнее мое посещение "Приморских сосен" беспокоит его. Он охотно избавился бы от меня, но компания блаженных молодых балбесов не отрывает глаз от виллы в надежде заметить кусочек тела Денизы Фалез.
11
Пуарье – грушевое дерево, помье – яблоня (фр.).
– А где же она, эта Фалез? – спросил Фару.
– На Лазурном берегу. Ее похитил Монферье... И я объяснил зачем.
– А ваша история на площади Альма?
– Нет сомнения, что это дело рук Бланшара. Он хотел возместить свою послеполуденную неудачу.
– Гм... Итак, по вашему мнению, Бланшар и Ломье были компаньонами?
– Да. Бланшар жил незаметным в иной среде, в тени Ломье. Это ничуть ему не мешало сохранять связи с блатным миром за границей. И искать там покупателя на свой запас. Ломье, конечно, воображал, что плоды этой операции позволят ему противостоять Монферье и всем остальным продюсерам, обеспечивая исключительные права на стереоскопическую съемку. Но тут он ошибался. У меня такое впечатление,
что для Бланшара человеческая жизнь в счет не идет. Короче говоря, арест Мельгано поставил все под угрозу, а вмешательство Нестора Бюрмы в эту заварушку не уладило дела. И теперь, комиссар, вы достаточно в курсе, чтобы перейти к действиям?– Гм... – проворчал он. – Все это прекрасно, но придется провести кучу проверок. Что же касается действий...
Он встал и подошел к окну.
– Уже ночь, – сказал он. – Прошло законное время для этого рода упражнений.
– Законное время? Они выскользнут у вас из рук, Фару. В конце концов, мне наплевать... Но я думаю, что у вас здесь есть также часы, выверенные по Центральной Европе или Южной Америке, показывающие только законное время, исключительно законное время...
– В самом деле, – улыбнулся он, – у меня есть двое или трое таких часов. Но ими мы пользуемся лишь в исключительных случаях. В конце концов, ночь стоит тихая и прекрасная... полицейскому не грех ею воспользоваться. Поехали, прогуляемся по Булонскому лесу. Это может пригодиться.
И это пригодилось.
В безлунном небе мерцали миллионы звезд. Мы тихо катили по направлению к "Приморским соснам". Нас было четверо в машине префектуры: Марк Ковет, Флоримон Фару, инспектор Фабр и я, грешный. За рулем был инспектор Фабр. Вдруг мы чуть не врезались в какую-то машину. Право, аварии меня подстерегали на каждом шагу. Счастье еще, что тип, ехавший нам навстречу, вилял из стороны в сторону. Он въехал в канаву и перегородил дорогу. Инспектор Фабр настойчиво засигналил, на что тот не ответил. Пришлось остановиться.
– Что это еще на шутки? – проворчал Фару. – Сейчас я скажу пару слов этому пьянчуге.
Он вышел и направился к машине. Я пошел за ним. Это была машина марки "ведетта" [12] . Тип, который сидел за рулем в бессознательном состоянии, был той же марки.
– Боже мой, Нестор Бюрма! – воскликнул комиссар. – Кажется, ваш клиент.
– Да, – сказал я. – Это – Тони Шарант.
– Что он тут болтается?
– Об этом его нужно спросить.
Я открыл дверцу машины. Круглая металлическая коробка от кинопленки выкатилась мне под ноги. Я подобрал ее, положил на сиденье рядом с Тони и принялся трясти актера.
12
Ведетта – "звезда", "ведущий" – ведущий музыкант, кинозвезда и т. д. (фр.)
– Что это у него на щиколотках? – спросил инспектор Фабр, который подошел вместе с Марком Коветом.
Я посмотрел вниз:
– Веревка. Порванная веревка...
– Однако, он не на съемках фильма, – заметил журналист.
– До чего же мне осточертели эти киношники, – отрезал Фару.
Я продолжал трясти дамского любимца. Он открыл один глаз, потом другой, снова закрыл их и застонал.
– Кловиса больше нет на свете, – сказал я, – но все же любители дубинок остались.
Тони Шарант полностью открыл глаза и посмотрел вокруг себя ошеломленным взглядом. Потом поднес руки к голове:
– Гнусный холуй. Но и врезал...
– Вы меня узнаете? – спросил я. Он зевнул:
– Привет, Бюрма.
– Мы едем нанести небольшой визит Ломье.
– Не говорите мне об этом типе.
– От вас разит спиртным.
– Ну и что? Verboten [13] ? Всегда verboten?.. (С усилием Тони вылез из машины. Под мышкой он сжимал коробку с пленкой). Как хорошо дышать, – сказал он, что было так же оригинально, как и те диалоги, которые он привык произносить.
– Что это такое? – спросил Фару, указывая на коробку, которую, быть может, принял за камамбер.
13
Запрещено (нем.).
– Руки прочь! – неожиданно злобно заворчал актер. – Это работа Ломье. Катушки с его фильмом. Там в вилле, в углу, их целая куча. Я стянул у него две или три, когда удирал, и оставил его на светском приеме. Сцапал по пути. Глядите, вот что я сделаю с его работой. Вот что я сделаю с его дерьмовыми фильмами!
И прежде чем мы смогли ему помешать, он открыл коробку, желая уничтожить пленку. Металлическая крышка покатилась по дороге, с шумом подскакивая по булыжникам.
– Что это такое? – поперхнулся Тони Шарант, откликаясь с запозданием на реплику Флоримона Фару.