Коррупционер

На барахолке было все как обычно. Сбор в семь часов утра в Ленинской комнате Дорожного РОВД, инструктаж, проверка, чтобы все взяли с собой спецсредство ПР-73, так как огнестрельное оружие в местах массового скопления людей применять категорически запрещено. В половину девятого утра, нас, злых и сонных выгрузили у двухэтажного домика администрации вещевого рынка. Затем, на виду хихикающих граждан, новое построение и инструктаж, после чего нас отправляют на бесконечное хождение по плотным рядам торгующих граждан. Нырнув в плотную толпу, пристроившись за спиной какого ни будь крупного человека, бредущего вдоль бесконечного ряда продавцов, с красивыми, импортными упаковками в руках, начинаем бессистемное задержание спекулянтов с особо крупными сумками. А это почти каждый второй. Огромные горы импортного дефицита каждое утро завозится сюда, продаваясь за две-три, пять государственных цен, чтобы на следующее утро опять ввести через ржавые ворота новых товаров на миллионы- миллионы рублей. И люди едут в Город со всех ближайших областей, потому, что такого выбора, как на вещевом рынке Города, нет во всей Западной Сибири. А мы как ужас, летящий на крыльях ночи, как неумолимый и слепой рок, останавливаемся напротив очередного спекулянта, и предлагаем гражданину последовать с нами. И люди идут, наверное, сохраняя в душе частичку надежды, что эта сумка, полная косметики или джинс, останется с ними. Человек заходит в комнату дежурного народного судьи, чтобы через пять минут выйти оттуда без товара, но с постановлением о наложении административного штрафа. Все шло по накатанной. Толпы народу, съехавшегося со всех окраин, мощными волнами втекали в широко распахнутые многочисленные ворота вещевого рынка, захлестывая тонкие ручейки счастливчиков, нашедших, в бесчисленных живых торговых рядах, то, что им нужно для счастья. А так как купить в государственных магазинах что-то ценное было невозможно, если не считать магазины столицы нашей родины — города-героя Москвы, то здесь продавали все — от лекарств до автомобилей. Я выкатился из административного здания, сдав на правеж мужика с большой спортивной сумкой, полной, якобы, польской губной помадой и двинулся в дальний угол рынка, где торговали авто- мототехникой. Вдруг впереди раздались крики, народ, как испуганные мальки при появлении щуки, рванули в разные стороны. На освободившемся заасфальтированном пятачке, разбросав руки, лежал, беспорядочно мотая головой из стороны в сторону, молодой, прилично одетый мужчина. Не понимая, что произошло, я бросился к пострадавшему. Глаза мужчины закатились под лоб, черты лица периодически искажали судороги, зубы то сжимались в мертвой хватке, то начинали беспорядочно выстукивать дробь. Окружающие в ужасе, молча смотрели на ужасающую картину, не понимая, что случилось. Растолкав людей к лежащему подскочили молодая пара, упали рядом с ним на колени. Мужчина попытался что-то вставить рот больному, но с криком боли отдернул руку. По его пальцам побежали густые струйки крови. Женщина беспомощно оглянулась и закричала:

— У него эпилепсия! Здесь есть врач? Помогите!

Я толкнул стоящего передо мной, с открытым от любопытства ртом, парня и показал ему на домик администрации рынка:

— Давай туда, там есть телефон. Вызови скорую, давай, не стой! — а сам подошёл поближе месту событий. У больного изо рта уже пошла пена, судороги продолжали сотрясать крупное тело, голова билась об асфальт.

— Чем могу помочь? — я тронул за плечо покусанного парня, баюкающего кровоточащую ладонь. Тот недоуменно посмотрел на меня.

— Не знаю! Ему надо что-то в рот вставить, чтобы он язык себе не откусил!

— Понял, сейчас сделаем. Дайте мне место — я отпихнул покусанного, встал над лицом страдающего падучей человека, и, уловив момент, вставил ему конец дубинки в приоткрывшийся, на мгновение, рот. Челюсти больного, мгновенно, попытались сомкнуться, но было поздно. Зубы впились в черную резину, но, перекусить массивный жезл, сил, даже у нервнобольного не было.

Я не знаю, сколько я простоял в такой позе. Я внимательно следил, за положением конца дубинки, чтобы она не нырнула слишком глубоко, раздавив человеку небо, или что там, у людей, во рту, над языком. И, нельзя было держать палку слишком высоко, чтобы больной не выплюнул из рта вонючий кусок резины. Постепенно судороги стали затихать, человек успокаивался.

— Все, можете вынимать. Спасибо вам. — девушка подняла на меня заплаканные глаза.

— Вы с ним? — мне надо было определится, что делать дальше с лежащим без движения эпилептиком.

— Я его сестра, а это мой муж — девушка кивнула на искусанного мужчину:

— У брата давно приступов не было, мы и потеряли его не пару минут из вида. — Сейчас «скорая» будет — к нам гордо подошел зевака, которого я посылал к телефону: — уже должна подъехать.

— Да, дождитесь «скорую», да и вашему мужу надо руку перевязать — я кивнул на продолжавшую течь кровь.

— Да, нет, спасибо, у нас поезд через полтора часа, все у нас в порядке будет — парень с девушкой подняли на ноги бледного родственника, и подставив ему плечи, осторожно повели в сторону трамвайной остановки. Я проводил их взглядом и пошел в администрация барахолки отменять вызов «скорой». Оставшиеся до отъезда домой время я потратил на ликвидацию следов зубов на конце резиновой палки, который выглядел, как будто, его собаки рвали Купив в ряду, где торговали всяким скобяным товаром и электрикой, металлическое полотно от ножовки по металлу, я просто отпилил от ПР-73 сантиметров пять и немного шлифанул место спила обрывком шлифовальной бумаги. Так, в хлопотах, не заметно, наступил обед, и мы стали собираться у администрации рынка, намекая отцам-командирам, что, сегодня, все-таки, наш законный выходной день, и пора ехать домой. Благо, в понедельник у меня начиналась сессия.

Понедельник-вторник ушли на установочную лекцию и консультацию. Первый экзамен был назначен на одиннадцать утра среды.

В среду я проснулся от телефонного звонка ротного, еще не зная, что я стал знаменитым, правда в достаточно узких кругах.

— Давай, быстро в отдел приезжай.

— Здравия желаю, товарищ майор. А вы помните, что я в учебном отпуске.

— Приезжай быстро, у тебя залет — и ротный бросил трубку.

Наскоро почистив зубы, одев костюм и накинув на шею заранее завязанный Аллой галстук, я прихватил с собой зачетку, решив, что с неприятностями я, до одиннадцати часов, разберусь.

В коридоре отдела, когда я шагал в наш подвальчик, меня отловила секретарь

Начальника РОВД, и впихнула в его кабинет, где сидел десяток наших небожителей.

— Разрешите, товарищ полковник.

— Видите, товарищ полковник, он даже к вам приходит, как отдыхающий в санатории — змеиное шипение замполита сразу объяснило, что просто не будет.

— Громов, почему ты не в форме?

— Извините, товарищ полковник. Я в учебном отпуске, ехал на экзамен, и узнал, что вы мен вызываете.

— Кто тебе подписал этот отпуск? — взвился политический руководитель.

— Кому положено, товарищ майор, тот и подписал — замполит, что, считает меня идиотом, что я к нему вызов на сессию пойду подписывать.

– Товарищ полковник, я все-таки настаиваю, чтобы все отпуска у меня визировали — заместитель по политической части, аж, пятнами пошел.

— Потом поговорим, Борис. Давай, показывай, для чего мы его вызвали — начальник РОВД недовольно мотнул головой.

Замполит, улыбаясь, как будто выиграл в лотерею ДОСААФ тысячу рублей подтолкнул в мою сторону, уже изрядно зачитанную, многостраничную газетку:

— На предпоследней странице посмотри.

Газета областного комитета ВЛКСМ «Юная Сибирь», по вектору редакционной политики, была аналогом журнала «Огонек», то есть разоблачала, искореняла и открывала глаза. Под мрачными чёрными буквами заголовка «Кого же охраняет наша милиция» привольно раскинулась большая статья, посвящённая неспособности органов внутренних дел выполнять свои задачи в новых условиях демократии, гласности плюрализма. Статью дополняла качественная фотография, где, над лежащим, обессилевшим человеком, лежащим на земле, стоял, широко расставив ноги милиционер со знакомым мне лицом. С выражением лица садиста, отрывающего крылышки бабочке, милиционер ковырялся во рту беспомощной жертвы огромной черной дубинкой. Фотография была сделана мастерски, моё орудие и моя жертва, а также, мое лицо маньяка, были сняты хитрым объективом выпукло и четко, а всё остальное, что нас окружало, кто-то старательно размыл, не давая возможности рассмотреть, где и когда это происходит. И хотя в самой статье обо мне не было сказано ни слова, но, любому было понятно, что если милиционер, среди беда дня засовывает советскому труженику резиновую палку в рот, то этот милиционер и есть символ грязного и отвратительного наследия тоталитарных времен.

— Товарищ полковник, это я на барахолке мужчине помощь оказывал, чтобы он язык не откусил...- я растерянно замолчал. Присутствующие смотрели на меня, как на заговорившую гниду, даже не слушая мой лепет.

— Борис, проведешь тщательную проверку и принесешь мне заключение — начальник подвинул к замполиту пару бумажек под скрепкой: — Как Громов выйдет с сессии, будем решать вопрос.

Я развернулся и вышел, не слушая, что мне в спину орет замполит. В результатах проверки сомневаться не приходилось.

Глава 27

На время сессии дома я не жил, чтобы не давать замполиту возможность, раньше времени, отозвать меня из отпуска. Вечером я забирал Аллу от магазина, и мы ехали по забитому Народному шоссе в сторону поселка Гидростроителей, где, сразу за городской чертой, находилась доставшаяся мне от деда дача — небольшой дощатый домик на четырех сотках черноземной земли. Земля была конечно хорошей, но из-за того, что душа моя к земле не лежала, там росли, в основном, ягодные кусты, и урожаи сорняков, "радующие" меня до бешенства. Приласкав охранявшего участок Демона, я брал лопату и шел бороться с сорняками, которые перли, как на дрожжах на любом участке земли, а Алла готовила ужин. Покопав до заката солнца, и собрав сорную траву в очередную кучу, я долго отмывался в возле бочки с водой. Потом мы садились ужинать и пить чай, заваренный на молодых листьях смородины, и рано ложились спать. Подъем обычно проходил в шесть утра, после чего мы, наскоро умывшись и позавтракав, выезжали в сторону Города, где Алла высаживалась у своего магазина, а я ехал либо на экзамен, либо в научную библиотеку. Отстояв очередь из научных работников, я обкладывался учебниками для средней школы милиции, и готовился до закрытия. Почему учебники для средней школы? А потому что, весь необходимый материал в этих учебниках по объему занимал в три-четыре раза меньше страниц, чем тот же самый материал, но изложенный в толстенных монографиях для студентов ВУЗов и аспирантов, авторы которых, казалось, соревновались друг с другом, кто сложнее изложит в общем то, примитивные вещи. Учитывая необходимость постоянно ссылаться на ПСС (полное собрание сочинений) В.И. Ленина, которого я уже изрядно забыл — сессия не была для меня самой легкой. Но, тем не менее, зачетка постепенно заполнялась, и до встрече с замполитом, оставалось не так много времени. Правда, кое что я уже успел сделать. Заполнив на пишущей машинке запрос, украшенный парочкой заранее поставленных печатей, я смотался в центральную диспетчерскую «скорой медицинской помощи» на улице Первого главнокомандующего, где заставил недовольных сотрудниц службы «03» найти запись первоначального вызова на вещевой рынок, пострадавший — парень лет тридцати, припадок и конвульсии, сопровождаемые потерей сознания и пеной изо рта. Через десять минут в магнитофоне зазвучал мой, полностью неузнаваемый голос, где я, представившись, отменил вызов экипажа «скорой» на вещевой рынок, по причине, что больной эпилепсией, при помощи двух сопровождающих, самостоятельно покинул место происшествия. Попытка перезаписать аудиозапись с помощью выносного микрофона на, прихваченную с собой, кассетную магнитолу «Романтика -306» успеха не имела, перезаписываемую речь различить не удавалось. Тогда я, сбегав за вафельным тортиком «Север», воспользовался возросшей, под влиянием сладкого, лояльностью медицинского персонала ко мне, составил акт, куда дословно занес содержание обеих аудиозаписей и скрепил бумагу подписями трех сотрудников в белых халатах. Это было, конечно, замечательно, но, явно недостаточно, для моей полнейшей реабилитации. Парень, подвергшийся, согласно снимка, поруганию с моей стороны, на эпилептика похож не был, а казался типичной жертвой ментовского произвола. Значить, теперь необходимо поработать с автором снимка. Фамилию его я запомнил, Чугунов Михаил, фотокорреспондент. Осталось только выяснить, где его искать.