Кортни. 1-13

Все трое: Блэйн, Шаса и Сантэн – молча, неподвижно сидели в ревущей, поющей, колышущейся толпе. Они не смотрели друг на друга, только Сантэн пошевелилась, поправив платье в блестках, и прикусила нижнюю губу, чтобы не дрожала.

На ринг вышел чемпион. Ян Рашмор был на дюйм ниже Манфреда, но шире в плечах и в груди, с длинными, обезьяньими мускулистыми руками и такой толстой и короткой шеей, что голова, казалось, сидела прямо на плечах. Густые черные волосы курчавились в вырезе его майки, он казался сильным и мощным, как дикий кабан.

Прозвенел гонг, толпа кровожадно заревела, и боксеры сошлись в центре ринга. Сантэн невольно ахнула, услышав гулкие шлепки перчаток о плоть и кости. По сравнению с легкими ударами маленьких легковесов в предыдущих боях этот бой напоминал бой гладиаторов.

Боксеры обменялись страшными ударами. Их кулаки наталкивались на сплошной заслон из перчаток и предплечий, и Сантэн ни за одним не видела преимущества. Бойцы снова начали раскачиваться, уклоняться, обмениваться ударами. Толпа вокруг Сантэн ревела в безумной ярости.

Все кончилось так же неожиданно, как началось, боксеры разошлись по своим углам. Секунданты в белом заботливо суетились вокруг них, обтирая губками, разминая мышцы, обмахивая, делая массаж и что-то шепча.

Манфред сделал глоток из бутылки, которую протянул ему большой бородатый тренер. Сполоснул рот, повернулся и снова посмотрел на Сантэн, выделил ее из толпы своими янтарными глазами и нарочно выплюнул воду в ведро у ног, не отрывая от нее взгляда. Она знала, что он делает это для нее – выплескивает свой гнев. Вздрогнула и едва расслышала слова Блэйна:

– Этот раунд я бы определил как ничью. Деларей ничего не добился, а Рашмор его опасается.

Боксеры снова вскочили, начали кружить, обмениваясь ударами кулаков в перчатках, тяжело выдыхая, как быки, когда получали или наносили удары; тела их сверкали от пота, и на них там, куда пришелся удар, расцветали ярко-красные пятна. Это продолжалось, и Сантэн почувствовала, что от их первобытной свирепости, от звуков, запахов, от вида насилия и боли к горлу подступает тошнота.

– Этот раунд за Рашмором, – спокойно и негромко сказал Блэйн, когда наступил перерыв, и Сантэн просто возненавидела его за это спокойствие. Она чувствовала липкую испарину на лице и с трудом могла подавить тошноту, а Блэйн продолжал: – Деларей должен закончить бой в следующих двух раундах. Если он этого не сделает, Рашмор измочалит его. Он с каждой минутой становится все уверенней.

Ей хотелось вскочить и выбежать из зала, но ноги ее не слушались. Снова прозвенел гонг, и боксеры опять сошлись в ослепительном свете прожекторов; Сантэн попыталась отвести взгляд и не смогла – она смотрела, как заколдованная, и увидела, как это произошло, увидела во всех подробностях и поняла, что никогда этого не забудет.

Она увидела удар, услышала хруст – что-то ломалось: зуб, кость или порвалось сухожилие – и закричала, но ее крик потонул в буре звуков, вырвавшихся из тысячи глоток; Сантэн обеими руками зажала рот, а удары продолжали сыпаться так быстро, что сливались для глаза, так быстро, что их звуки сливались в один звук, с каким взбивают яйца, и плоть под ними превращалась в красное месиво. Она продолжала кричать, потому что видела ужасный убийственный желтый свет в глазах родного сына, видела, как мальчик превращается в страшного зверя, как человек перед ним дрогнул, откачнулся, словно его ноги лишились костей, упал, задергался и, перевернувшись, застыл на спине, ослепшими глазами глядя на яркие огни; из его разбитого носа прямо в рот густой струей текла кровь. Манфред Деларей плясал вокруг, все еще одержимый убийственным гневом, и Сантэн казалось, что он вот-вот откинет голову и завоет, как волк, или бросится на раздавленное существо у своих ног, сорвет окровавленный скальп и, непристойно торжествуя, примется размахивать им.

– Уведи меня, Блэйн, – всхлипнула Сантэн. – Уведи меня отсюда.

Его руки помогли ей встать и увлекли в ночь.

Кровожадный рев у нее за спиной стих. Сантэн жадно вдохнула сладкий ночной воздух высокого вельда, как будто спаслась, едва не утонув.

* * *

«Лев Калахари выписал себе билет в Берлин» – кричали заголовки газет, и Сантэн вздрогнула от воспоминаний, уронила газету на край кровати и потянулась к телефону.

– Шаса, когда мы сможем улететь домой? – спросила она, услышав его сонный голос, и из ванной гостиничного номера вышел Блэйн с намыленными щеками.

– Ты решила? – спросил он, едва она повесила трубку.

– Нет смысла даже пробовать заговорить с ним, – ответила она. – Ты же видел, как он смотрел на меня.

– Может, в другой раз… – хотел он утешить. Но увидел отчаяние в ее глазах, подошел и обнял.

* * *

В первый день отборочных предолимпийских соревнований Дэвид Абрахамс почти на секунду улучшил свой результат на дистанции двести метров. Однако на второй день в беге на четыреста метров ему удалось выиграть у соперников лишь метр. Тем не менее его имя стояло в самом начале списка, составленного по результатам пятидневных состязаний и оглашенного на заключительном банкете, и Шаса, который сидел рядом с ним, первым пожал ему руку и похлопал по спине. Дэвид отправлялся в Берлин.

* * *

Две недели спустя в клубе «Инанда» в Йоханнесбурге состоялись отборочные игры в поло, и Шаса вошел в команду Б – запасных, – которой предстояло сыграть с возглавляемой Блэйном командой А, более вероятными претендентами на поездку; матч между ними должен был проходить в последний день.

Сидя высоко на трибуне, Сантэн наблюдала за тем, как Шаса проводит один из своих лучших матчей. Но в глубине души она понимала, что этого недостаточно.

Шаса в первых пяти чаккерах ни разу не ошибся на перехвате, ни разу не промахнулся по мячу, а однажды даже подхватил мяч под носом у пони Блэйна, проявив при этом такую смелость и искусство наездника, что на трибунах все вскочили. И тем не менее она знала, что этого недостаточно.

Клайв Рамси, оспаривавший у Шасы место номер два в команде, которому предстояло отправиться в Берлин, всю неделю играл хорошо. Этот сорокадвухлетний мужчина со значительным списком спортивных достижений выступал с Блэйном в качестве второго номера более чем в тридцати международных матчах. Его карьера игрока в поло только что достигла пика, и Сантэн знала, что отборочная комиссия не предпочтет ему более молодого, возможно, более смелого и одаренного, но несомненно менее опытного и потому менее надежного игрока.

Она почти видела, как они мудро кивают головами, затягиваясь сигарами и соглашаясь: «Молодой Кортни получит свой шанс в следующий раз», – и заранее ненавидела их, не делая исключений и для Блэйна Малкомса. Но толпа вдруг разразилась криками, и все окружающие вскочили.

Шаса, хвала Господу, в этом не участвовал: он скакал вдоль боковой линии, готовый принять передачу от своего первого номера, еще одного драчливого молодого игрока, который в центре поля противостоял Клайву Рамси.

Вероятно, это произошло случайно, более вероятно, это было проявление безрассудного стремления блеснуть, но при столкновении товарищ Шасы по команде сбил пони соперника на колени, выбросил Клайва из седла, и тот, перевернувшись в воздухе, ударился о твердую, как камень, землю. В тот же день рентген подтвердил: в бедре Рамси многочисленные трещины, и хирургу пришлось вскрывать бедро и вставлять стальную проволоку.

– Никакого поло по меньшей мере на год, – приказал он, когда Клайв Рамси пришел в себя после наркоза.

Поэтому когда собралась отборочная комиссия, Сантэн ждала их вердикта с новой надеждой. Как и предупредил Блэйн Малкомс, он вышел, когда назвали имя Шасы. А когда его позвали обратно, председатель сказал:

– Итак, молодой Кортни заменит Клайва в основном составе.

Блэйн испытал волнение и радость: Шаса Кортни был для него почти как родной сын, которого у него не будет.