Кортни. 1-13

Она лежала без сна в темноте и думала: «Он приносит несчастья. Он погубит нас всех. Я тебя ненавижу, Манфред Деларей».

Она знала, что Рольф рядом с ней тоже не спит. Он взвинчен и нервничает. Медленно проходили часы. Она заставляла себя лежать неподвижно. Заплакал младенец, она взяла его в постель и дала грудь. У Сары всегда было много хорошего молока; ребенок наелся до отрыжки и снова уснул. Она вернулась в кровать, и, как только легла, Рольф потянулся к ней. Оба молчали; она собралась, чтобы принять его. Она ненавидела это. Так, как в те памятные мгновения с Манфредом, никогда не было. Однако сегодня Рольф был другим. Он быстро, почти грубо овладел ею, быстро кончил, хрипло вскрикнув, и сразу крепко уснул. А она лежала и слушала, как он храпит.

За завтраком она спокойно спросила:

– Где ты был вчера ночью?

Он сразу рассердился.

– Закрой рот, женщина! – крикнул он, использовав слово bek – пасть животного. – Ты мне не хозяйка.

– Ты ввязался в опасную глупость. – Сара не обратила внимания на его предупреждение. – У тебя трое малышей, Рольф. Ты не можешь позволить себе дурить…

– Хватит, женщина! – крикнул он. – Это мужское дело. Не суйся.

Не сказав больше ни слова, он ушел в университет, где преподавал на юридическом факультете. Сара знала, что через десять лет он получит кафедру, если раньше не ввяжется в какие-нибудь неприятности.

Прибравшись в доме и заправив постели, она усадила детей в большую двойную коляску и повезла по тротуару к центру города. Один раз Сара остановилась поговорить с женой другого университетского преподавателя и еще – купить леденцы на палочке старшим детям. Расплачиваясь за сласти, она заметила заголовки газет, лежавших на прилавке.

– Возьму «Бюргер».

Она перешла дорогу, села на скамью в парке и прочла о взрыве товарного поезда где-то в кару. Потом сложила газету и задумалась.

Рольф накануне ушел после ланча. Взрыв произошел около половины одиннадцатого вечера. Она сравнивала время и расстояние, и постепенно холод отчаяния охватил ее душу и стиснул желудок. Она снова посадила детей в коляску и направилась к почте. Остановила коляску у стеклянной телефонной будки, откуда могла их видеть.

– Центральная, пожалуйста, дайте мне главное полицейское управление в Кейптауне.

– Подождите.

Неожиданно на нее обрушилось осознание того, что она собирается сделать. Как она может выдать полиции Манфреда Деларея, не предав собственного мужа? И однако она знала, что ее долг – помешать Рольфу участвовать в страшных вещах, которые ведут к катастрофе. Ее долг перед мужем и детьми.

– Центральное управление полиции Кейптауна. Чем могу помочь?

– Да, – выговорила Сара. Потом: – Нет, простите. Неважно.

Она повесила трубку, выбежала из будки и решительно повезла детей домой. Потом, сидя за кухонным столом, она неслышно плакала, смущенная, одинокая и неуверенная. Немного погодя она вытерла глаза передником и сварила себе кофе.

* * *

Шаса остановил «ягуар» через улицу от дома Блэйна Малкомса, но вышел не сразу. Посидел, обдумывая, что собирается сделать.

«Вероятно, я снова выставлю себя дураком», – подумал он и наклонил зеркало заднего обзора, чтобы видеть себя. Провел расческой по волосам и старательно поправил повязку на глазу. Потом вышел из автомобиля.

По обеим сторонам Ньюленд-авеню бампер к бамперу были припаркованы машины. Прием давали большой, на двести-триста гостей: Блэйн Малкомс был большим человеком, а помолвка его дочери – важным событием.

Шаса пересек улицу. Несмотря на широко раскрытые парадные двери, войти в дом было трудно. Даже в вестибюле яблоку негде было упасть, веселье в полном разгаре. Цветной оркестр играл «ламбет-оук», и Шаса видел гостиную, в которой весело плясали гости. Он пробился к бару. Даже Блэйн Малкомс не мог угощать виски: его просто было не достать. Сегодня считалось патриотичным пить капский бренди, но Шаса заказал имбирный эль.

«Дни моего пьянства пришли и ушли», – сухо подумал он и со стаканом в руке принялся пробиваться через толпу, пожимая руки старым друзьям, целуя в щеки женщин, многих из которых он в свое время целовал совсем иначе.

– Как приятно снова видеть тебя, Шаса.

Они старались не замечать черную повязку у него на глазу, а он сразу двигался дальше в поисках Тары.

Она говорила в столовой с цветным поваром и двумя служанками: присматривала за приготовлениями к сложному ужину.

Подняв голову, она увидела его и застыла. На ней было легкое вечернее платье цвета «пепел розы», распущенные волосы падали на плечи. Он забыл, как блестят перламутром – серым перламутром – ее глаза.

Она жестом отпустила слуг, и Шаса медленно пошел ей навстречу.

– Здравствуй, Тара. Я вернулся.

– Да, я слышала. Ты уже много недель как вернулся. Мне казалось, ты мог бы… – Она замолчала и стала разглядывать его лицо. – Я слышала, тебя наградили. – Она коснулась ленточек на его груди. – И что ты был ранен.

Она откровенно изучала Шасу, не боясь посмотреть на левый глаз. Потом улыбнулась.

– С этим ты выглядишь ужасным удальцом.

– Но удальцом я себя не чувствую.

– Вижу, – она кивнула. – Ты изменился.

– Ты так считаешь?

– Да. Ты не такой… – Она покачала головой, досадуя, что не может найти подходящее слово. – Не такой дерзкий, самоуверенный.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он. – Серьезно.

– Ладно, – кивнула Тара. – В чем дело?

– Не здесь, – сказал он. – Не при всех этих людях.

– Завтра?

– Завтра будет поздно. Пойдем сейчас.

– Шаса, ты спятил? Это мой прием, моя помолвка.

– Я приведу «яг» к черному входу. Надень что-нибудь: снаружи холодно.

Остановив «ягуар» близко, у самой стены (здесь когда-то они подолгу прощались), Шаса выключил фары. Он знал, что она не придет, но тем не менее ждал.

Когда Тара открыла дверь и села рядом с ним, его удивление было искренним, а облегчение огромным. Она переоделась в брюки и свитер. Возвращаться на прием она не собиралась.

– Поехали! – сказала она. – Сматываем удочки.

Какое-то время они молчали. Шаса посматривал на нее всякий раз, когда они проезжали мимо уличного фонаря. Она смотрела прямо перед собой, чуть улыбаясь, и наконец заговорила:

– Раньше тебе никто и ничто не было нужно. Это единственное, чего я в тебе не выносила.

Он ничего не ответил.

– Думаю, теперь я нужна тебе. Я почувствовала это сразу, как только увидела тебя. Наконец я действительно тебе нужна.

Он все молчал: слова казались слишком поверхностными и ненужными. Вместо ответа он взял ее за руку.

– Теперь я готова, Шаса, – сказала она. – Отвези меня куда-нибудь, где мы будем одни, совсем одни.

Луна ярко освещала дорогу. Тара хваталась за него в поисках поддержки; они смеялись, задыхаясь от возбуждения, а на полпути вверх по утесу остановились, чтобы поцеловаться.