Кортни. 1-13

Он был так толст, что она не могла охватить его пальцами, горяч и тверд, как стержень из черного железняка, лежащий на горячем полуденном солнце.

Тара опустилась на толстый шелковый ковер, увлекая за собой Мозеса.

* * *

Теперь с каждым днем опасность обнаружения росла, и они оба понимали это.

– Может Шаса тебя узнать? – не раз спрашивала Тара Мозеса. – Становится все труднее делать так, чтобы вы не столкнулись нос к носу. Несколько дней назад он спрашивал о моем новом шофере.

Очевидно, Изабелла, движимая своекорыстием, привлекла внимание Шасы к новому работнику. Тара могла бы разбранить ее. Но это могло еще более укрепить представление хитрой и изобретательной девочки о важности нового человека, поэтому Тара оставила ее поступок без замечаний.

– Может он тебя узнать? – не успокаивалась она, и Мозес задумался.

– Это было давно, еще до войны. В его детстве. – Мозес покачал головой. – Обстоятельства были совсем другими, место такое далекое – и все же на короткое время мы сблизились. Мне кажется, мы произвели друг на друга глубокое впечатление – возможно, просто из-за невероятности таких отношений: черный мужчина и белый мальчик знакомятся и даже становятся друзьями. – Он вздохнул. – Однако во время суда он наверняка прочел полицейские донесения обо мне и знает, что есть ордер на мой арест. Кстати, этот ордер до сих пор действителен. Не знаю, свяжет ли он разыскиваемого преступника и революционера с другом своего детства, но рисковать нельзя. Нужно как можно скорее сделать то, что мы должны сделать.

– За последние пять недель Шаса ни одни выходные не провел дома. – Тара в досаде прикусила губу. – А теперь, когда мне нужно, чтобы он уехал, он весь день торчит в Вельтевредене. Сначала проклятое поло. – Аргентинская команда по поло ездила по стране, и Шаса принимал ее в Кейптауне; на поле Вельтевредена должен был состояться первый товарищеский матч. – Сразу после этого приезжает английский премьер-министр Гарольд Макмиллан. Шаса уедет из Кейптауна не раньше чем в конце месяца.

Она смотрела на задумавшегося Мозеса в зеркало машины.

– Мы рискуем в обоих случаях, – негромко сказал он. – Откладывать так же опасно, как поспешить. Нужно точно выбрать момент.

Оба молчали до самой автобусной остановки. Мозес остановил «шевроле» на противоположной стороне улицы. Потом выключил мотор и спросил:

– Когда будет этот матч по поло?

– Пробный матч в пятницу во второй половине дня.

– Твой муж будет играть?

– Состав южно-африканской команды назовут в середине недели, но Шаса почти точно будет играть. Его даже могут выбрать капитаном.

– Даже если не выберут, он хозяин. Он должен быть там.

– Да, – кивнула Тара.

– Пятница… у меня будет целый уик-энд. – Он принял решение. – Тогда и сделаем.

Несколько мгновений Таре казалось, что она задыхается, словно медленно погружается в зыбучий песок, но неизбежность делала ее страх не важным. Спасения все равно не было, и она почувствовала, что успокаивается.

– А вот и автобус, – сказал Мозес, и в его голосе слышались слабые отголоски волнения. Это была одна из тех редких минут, когда он позволял себе проявлять личные чувства.

Когда автобус подходил к остановке, Тара увидела на задней площадке женщину с ребенком. Оба пристально смотрели на стоящий «шевроле», и когда Тара замахала, ребенок выпрыгнул из автобуса и побежал через дорогу. Автобус отъехал, Мириам Африка осталась на задней площадке и глядела на них, пока автобус не свернул за угол.

Бенджамин бежал к машине, его личико выражало волнение ожидания. Он подрос, и Мириам всегда так хорошо его одевает: чистая белая рубашка, серые шорты, начищенные черные ботинки. Светло-коричневая кожа была тщательно вымыта, густые курчавые волосы подстрижены и стояли аккуратной шапкой.

– Разве он не великолепен? – выдохнула Тара. – Наш сын, Мозес, наш родной сын.

Мальчик открыл дверцу и уселся рядом с Мозесом. С сияющей улыбкой посмотрел на него снизу вверх, и Мозес на мгновение обнял его. Потом Тара наклонилась с сиденья, поцеловала сына и коротко, но страстно обняла. В присутствии посторонних она не могла проявлять чувства, и по мере того как мальчик рос, их отношения становились все более трудными и неясными.

Ребенок по-прежнему считал Мириам Африку матерью, но ему было уже почти шесть лет, он рос умным и чувствительным мальчиком. Тара знала, что он подозревает о существовании между ними тремя каких-то особенных отношений.

Бенджамину сказали только, что они близкие друзья семьи, но даже в своем юном возрасте мальчик понимал, что они нарушают социальное табу, ведь все его существование было проникнуто сознанием, что белые и черные совершенно отличны друг от друга и от него, светло-коричневого, и иногда он удивленно смотрел на Тару, как на существо из волшебной сказки.

Тара ничего не могла придумать, кроме как взять его на руки и сказать: «Ты мое дитя, мое родное дитя, и я люблю тебя так же сильно, как твоего отца». Но она не могла даже позволить ему сидеть рядом с ней, чтобы их не увидели вместе.

Они проехали через Кейп-Флэтс в сторону Западного Сомерсета, но, не доезжая этого поселка, Мозес свернул на боковую дорогу, проехал через густой ивняк, и они оказались на длинном пустом изогнутом берегу; перед ними зеленели воды залива Фальс-бей, а по обе стороны горные отроги образовывали рога залива.

Мозес остановил «шевроле», достал из багажника корзинку для пикника, и они втроем прошли по тропе вдоль берега к своему любимому месту. Отсюда за полмили был виден всякий, кто приближался по берегу, а экзотическая растительность вставала почти непроницаемыми джунглями. Здесь могли появиться только рыбаки, охотящиеся в прибрежных водах на кобов и зубанов, или влюбленные, ищущие уединения. Здесь они чувствовали себя в безопасности.

Тара помогла Бенджамину переодеться в плавки, и все трое, взявшись за руки, пошли к окруженному камнями бассейну, в котором мальчик стал плескаться, как щенок спаниеля. Когда он наконец устал и посинел от холода, Тара растерла полотенцем его дрожащее тело и снова одела. Потом помогла Мозесу развести костер среди дюн и поджарить на угольях сосиски и свиные отбивные.

После еды Бенджамин снова захотел поплавать, но Тара мягко запретила ему.

– Не на полный желудок, дорогой.

Он стал искать ракушки на песке у границы прилива, а Тара и Мозес сидели на вершине дюны и смотрели на него. Тара была счастлива и довольна, как никогда, пока Мозес не нарушил молчание.

– Ради этого мы и работаем, – сказал он. – Достоинство и возможность счастья для всех обитателей этой земли.

– Да, Мозес, – прошептала она.

– За это ничего не жалко отдать.

– О да, – страстно согласилась она. – О да!

– Тем более не жаль казнить виновника нашего несчастья, – резко сказал он. – Я еще не посвящал тебя в это, но Фервурд должен умереть, и все его приспешники с ним. И судьба назначила меня его палачом… и преемником.

Тара побледнела; она испытала такое потрясение, что онемела. Мозес со странной и необычной мягкостью взял ее за руку.