Корзина полная персиков в разгар Игры

– А если индейцу и вовсе лысый попадался? – попробовал отшутиться Глеб, – А каковы размеры банд краснобородых?

– От нескольких головорезов и до сотни-другой. Чаще всего – человек до сорока. Большему числу тоже не просто в лесах скрываться.

Потом Стрельбицкий рассказал и подробности своей экспедиции и о своих предшественниках на севере Кореи – Джеймсе, Фулфорде и Янгхасбэнде, а за ними и о пути экспедиции Звегинцева:

– Кстати, русская экспедиция не имела права мыть золото в Корее, а лишь проводить географические исследования и мы это свято выполняли.

– А Вы лично знакомы со Звегинцевым?

– Встречал в этих краях его. Экспедиция Александра Ивановича началась через два года после окончания нашей. Впечатление Звегинцев производил бравое. Окончил некогда Морское училище, но служил во флоте недолго и, вдруг, подался в кавалергарды. Звегинцев лично проводил все астрономические наблюдения в ходе работы экспедиции. Есть одна странность во всём этом. Был в рядах экспедиции ещё и некий Михайловский, ставший публицистом и даже известным литератором. Подписываться он стал «Гарин-Михайловский». Возглавлял он одну партию Звегицовской группы, но почему-то, в своих

заметках, описал всё так, что имя Александра Ивановича не звучит вовсе. Словно и не было у них начальника экспедиции. Надо признать, что партия Михайловского имела самостоятельное задание, действовала независимо, но всё же не слишком любезно, так описать. Вынужден признать, что этот Михайловский сразу мне чем-то не понравился. Слишком уж либерален, что ли. Наверное, в силу этой особенности, Михайловский недолюбливал Звегинцева, как известно, – представителя древнего рода, известного с шестнадцатого века. Сам вид щёголя Звегинцева в добротном тирольском костюме и белом пробковом шлеме с чёрной вьющейся бородкой – олицетворение колонизатора. При этом сам Звегинцев отнюдь не из числа стойких монархистов, вроде меня, и весьма либерально настроен. Казаков Михайловский недолюбливал и был нелюбим взаимно. Но, следует признать, что бравый инженер-путеец-литератор весьма отважен. Попадал в нешуточные переделки с краснобородыми. Впрочем, мало что знаю о путешествии его партии. Читал записки Михайловского, по ним и сужу. Под его началом, кроме техника Борминского и десятника Пичникова, было ещё трое отставных русских солдат – людей бывалых и умевших прекрасно обращаться с оружием. У Михайловского были также переводчики с корейского и с китайского: русский кореец Ким, учитель, и некий подданный Китая, которого русские звали Василием Васильевичем. Иногда Михайловский нанимал ещё и местных корейцев в качестве проводников. Багаж экспедиции, включавший запасы провианта, в начале путешествия был настолько велик, что для его перевозки понадобилось ещё и три арбы с быками, помимо многочисленных лошадей. После нападения хунхузов, лошадей у них осталось мало и пришлось бросить почти весь багаж. Михайловский особенно сожалел о потере «великолепных постелей». Комфорта, как видите, хватало. Гарин делал лишь пробы на содержание золота, то есть – не мыл, а пробовал… Слышал, что Звегинцев уж года два, как вышел в отставку и поселился в своём воронежском имении.

– Премного Вас благодарю, мне, наверное, пора. Да и Вам уж подобало бы ко сну, наверное, – смущаясь молвил Глеб, опуская часы в карман.

– Пора, конечно, да только Вы оставайтесь ночевать у меня, а то завтра надо будет очень рано выйти, чтобы казаков на месте застать. Да и гулять по городу в темноте без нужды не очень желательно.

С рассветом, за чаем, полковник Стрельбицкий ошарашил гостя:

– Лежу вчера и пытаюсь уснуть. Чувствую, что какая-то мысль подспудно лезет в голову и никак не может родиться. Сосредотачиваюсь и вспоминаю кое-что не о Желтугинской, а другой не признанной «республике». Один раз мне показывали банкноту, якобы выпущенную для внутреннего пользования в старательской «республике» Цзяпигоу, что вроде Желтуги, выросшей в истоках Сунгари. Там краснобородые заправляют всем. Так вот, помимо соболя и лосося, изображённых на ней неумело, там было нечто очень странное. Сейчас я уже совсем уверен в том, что это была косточка персика, ведь она достаточно характерна и спутать с чем-то иным её сложно…

– А когда Вы видели банкноту, и когда она была выпущена?

– По-моему, показали мне месяца три назад. Когда именно деньгу намалевали, сказать не могу. Но уж больно явная косточка была, как сейчас вижу… Вообще-то Цзяпигоу означает «Соболиная падь» и поначалу была местом сбора охотников. Уже в 70-е годы туда прибыло с десяток тысяч старателей. Некий Хань Юйбяо ввёл там свои законы и порядки, чем нарушил заповедь хунхузов и позволил своим жениться, чтобы привязать их к Пади, создал «армию» под руководством отставного немецкого офицера. Лет пять назад они успешно разгромили китайский правительственный отряд, посланный разогнать нелегальную добычу золота. Имеют они и пушки… Недавно Юйбяо сменил его внук Хань Дэнцзюй. Около двух лет назад хунхузы Хань Дэнцзюя приняли к себе преследуемых русскими китайских солдат, участников «боксёрской заварушки», и убили двоих русских подданных, после чего на Падь были брошены отряды генералов Ренненкампфа и Фока 67 , но оба потерпели неудачу, попав в окружение в тайге. Вскоре Хань Дэнцзюй сдался в плен генералу Каульбарсу, а Фок дошёл до «столицы республики», Золотого Лагеря, и рассеял хунхузов. Сама же «республика» преспокойно существует и по сей день… Но, нам пора идти.

67

Оба генерала печально прославились: Фок – чуть ли не изменой в Японскую, а добросовестный, но не владевший методами ведения новой войны Ренненкампф – неудачами в Первой Мировой.

Навстречу им шёл по улице уже знакомый по вокзалу офицер стражи, при той же папахе с кокардой развернутой на затылок.

– Гм, похоже, что этот тип не случайно одел папаху наоборот, – обратился к спутнику Глеб, – я его и вчера приметил, подумал, что он по ошибке.

– Не удивляйтесь. Все казаки «гвардии Матильды» носят фуражки и папахи задом на перед. Дело в том, что кокарды и петлицы их додумались украсить жёлтым китайским драконом, ну а сами понимаете, «змей басурманский» не может быть люб казаку нашему. Тем паче, уральцу. Заявили: «так что иначе не желАм!» и всё тут. Так и носят, зная, что за спарывание кокард их могут назад отправить уже по этапу. Говорят казачки, что мол, «печать антихристову не на затылок, а на лоб ставят, стало быть на затылке можно».

– Ясно. Но почему же «Матильды»?

– Матильда Ивановна это супруга господина Сергея Юлиевича Витте, как бы отца КВЖД. Кадровые военные иронизируют таким образом. За этим кроется наша зависть, ведь стражники получают более крупное жалование и вооружены получше. А служат в страже тоже далеко не последние из офицеров: и Александр Гучков и Лавр Корнилов и Антон Деникин, а командует знаменитый полковник Гернгросс 68 . Руководит КВЖД сам генерал Хорват.

68

Гернгросс Александр Алексеевич (1851-1925) имел дворянское происхождение, образование получил в Смоленской гимназии. Окончил Рижское пехотное юнкерское училище. Участник Русско-турецкой войны 1877-78, где был контужен и стал штабс-капитаном за боевые отличия. Председатель комиссии по поверке имущества Закаспийской железной дороги. Командир Геок-Тепинского резервного батальона (Туркмения). Главный начальник Охранной Стражи русской железной дороги через Манджурию 1897-1901. Участник подавления Боксёрского восстания 1900 года. За оборону Харбина награжден орденом Святого Георгия.

В очередном встречном из рядовых стражников Глеб заметил ту же особенность: его фуражка с медной овальной кокардой была развёрнута козырьком назад. На кокарде красовался дракон.

– Здравия желаю, Вашескородье! – встретил Стрельбицкого басом коренастый крепко сбитый мужик с бородой лопатой в пёстрой ситцевой рубахе навыпуск, который выпрямился в струнку, показывая военную выправку. Одевать форму стражника в свободные дни казаки избегали, а на территории Кореи не имели право её использовать.

– Вот и наш Олсуфьев, – отдавая честь, представил Глебу казака Иван, – ну а где друзья наши Кунаковсков со Смоленко, урядник Олсуфьев? Надо бы помочь нашего гостя на Ялу забросить. Справитесь?

– Отчего же нет, Вашескродь! Мы тут артель Шкоро поведём туда, вот заодно, милоШти просим, и барина доШтавим! – отвечал урядник, выговаривая букву «эс», в некоторых случаях, на уральский манер.

– Да какой-же я барин, Олсуфьев, я простой служащий, Глеб Гордеевич Охотин, – смутился служитель Московского сыска.

Через несколько часов были найдены двое других казаков, и Стрельбицкий представил им всем Глеба, как своего московского друга. Из забайкальцев родом, влившийся в молодое Уссурийское казачество, Кунаковсков оказался мелковатым, но очень жилистым малым лет под сорок с обветренным смуглым широким лицом с узким разрезом глаз и мясистым веком жителя Сибири, а кубанец Смоленко, будучи несколько помоложе, выглядел рядом с ним сущим великаном, но с некоторым избытком жирку. Но и он немного уступал ростом огромному Охотину Второму. Было заметно, что все трое «матёрых дальневосточника» относятся к своему бывшему начальнику с глубоким почтением, которое в некоторой степени перенесли на Охотина.

– Не извольте беспокоиться, Вашскродь, гоШподин Охотин будет в Шрок на Ялу доставлен в целоШти и сохранности, – отчеканил за всех Олсуфьев, бывший за старшего, – А выходит артель, которую мы охранять по Штавлены, Господь даст, через два дня. Вот только продукты закупят, да упакуют – и вперёд.

– Посоветовал бы Вам, Глеб Гордеевич, приобрести новинку, доступную здесь – многозарядный карабин системы Маузера. Если, конечно, средства позволяют – не дешево. Очень может пригодится, – сказал на прощание Иван Иванович, протягивая сухую руку.