Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)

«Он просто стоял там, — говорила она, — с опущенными руками, нагнув голову, как боксер перед боем». Она замерла на крыльце, слишком напуганная, чтобы уйти. Потом он повернулся, и выглядело это так, словно он был пьян. Одна его нога двигалась, другая оставалась на месте, и он едва не упал. Она говорила, что он смотрел прямо на нее, а она уронила корзину с бельем, и оно вывалилось и все перепачкалось.

Она сказала, что его глаза... были как мертвые и словно присыпанные пылью, Луис. Но он видел ее... и ухмыльнулся... и она сказала, что он говорил с ней. Спросил, целы ли у нее еще пластинки, и не хочет ли она, чтобы он зашел к ней вечерком. Тут она вбежала в дом и не выходила оттуда всю неделю.

И еще многие видели Тимми Батермэна. Почти все они уже умерли — миссис Страттон и другие, — но остались еще старики вроде меня, которые могут рассказать тебе... если только захотят.

Мы видели, как он ходил туда-сюда по Педерсен-роуд, милей восточнее дома его отца или милей западнее. Так он ходил целыми днями и, как многие знали, ночами тоже. Мятая рубаха, бледное лицо, свалявшиеся волосы, и этот взгляд... этот...

Джуд прервался, чтобы зажечь сигарету, и посмотрел на Луиса сквозь облако синего дыма. И хотя вся эта история была до безумия невероятной, лжи не было в глазах Джуда.

— Ты слышал все эти истории — не знаю, сколько в них правды, — о гаитянских зомби. В фильмах они всегда такие неуклюжие, смотрят прямо вперед и двигаются медленно, да? Но там было что-то большее. За его глазами что-то было, что ты мог видеть, а мог и не видеть. Что-то за пределами его. Я не могу это объяснить. Не хочу.

Эта штука, за ним, могла шутить. Как в его разговоре с миссис Страттон, когда он пытался заигрывать с ней. И мне кажется... мне кажется, Луис, что это был уже не он, не Тимми Батермэн. Это было как... радиосигнал, который откуда-то приходит. Ты смотрел на него и думал: «Если он тронет меня, я закричу». Что-то вроде этого.

Так он ходил туда-сюда, и вот однажды, когда я пришел с работы, — по-моему, это было 30-го июля или где-то так — у меня на крыльце сидел Джордж Андерсон, почтмейстер, ты его не знал, попивая чай со льдом, и с ним были Ганнибал Бенсон, член городского управления, и Аллан Пуринтон, пожарник. Норма тоже сидела с ними, но в разговор не вступала.

У Джорджа вместо правой ноги была деревяшка. Он потерял ногу, работая на железной дороге, и в такие жаркие дни протез сильно мешал ему. Но он был здесь, несмотря на это.

«Это зашло слишком далеко, — сказал мне Джордж, — Мои почтальонши боятся ходить на Педерсен-роуд. К тому же, правительство подняло шум».

«Что ты имеешь в виду?» — спросил я его.

Ганнибал сказал, что ему звонили из Министерства обороны.

Какой-то лейтенант по фамилии Кинсмэн, чья работа — выявлять дезертиров. Четыре или пять человек прислали в Министерство анонимные письма, которым было трудно поверить. Если бы письмо было одно, они бы там просто посмеялись. Если бы их все написал один человек. Кинсмэн сказал, что он даже звонил в полицию в Дерри и выяснял, не известно ли им о психопате, одержимом ненавистью к семье Батермэнов. Но все эти письма писали разные люди — это было видно по почерку; и во всех сообщался невероятный факт — что Тимоти Батермэн, вместо того, чтобы лежать в могиле, разгуливает по улицам Ладлоу. Этот Кинсмэн требует, чтобы парень явился к нему, если не хочет сесть за дезертирство, закончил Ганнибал, и они там желают знать, кто же похоронен в могиле Тимми, если не он.

Ну вот, ты понимаешь, Луис, какое у нас было состояние. Мы просидели за чаем больше часа, толкуя об этом. Норма спросила, не хотим ли мы сэндвичей, но нам кусок в горло не лез.

Мы судили и рядили, пока не сговорились пойти к Батермэну. Я никогда не забуду той ночи, даже если проживу еще вдвое дольше. Было жарко, как в аду, солнце садилось за тучи, словно ведро с углями. Никто из нас не хотел идти туда, но мы пошли. Норма знала, куда мы идем. Она пыталась удержать меня дома под любым предлогом, и потом сказала: «Не позволяй им струсить, Джуд. Раз уж вы идете, разберитесь с этим делом».

Джуд смерил Луиса взглядом.

— Да, она так и сказала. И прошептала мне прямо в ухо: Но если что случится — беги. Не думай о других, пусть они заботятся о себе сами. Помни про меня и уноси ноги, если что случится».

Мы залезли в автомобиль Ганнибала Бенсона. Никто не болтал, но мы четверо дымили, как паровозы. Мы боялись, Луис, очень боялись. И тут вдруг Алан Пуринтон сказал Джорджу: «Билл Батермэн шлялся в эти леса к северу от дороги номер 15, и это мне очень не нравится». Джордж только кивнул.

Ну вот, мы пришли туда, и Алан постучал, но никто не отозвался, тогда мы зашли со двора. Билл Батермэн сидел там на крыльце с кувшином пива, и Тимми тоже стоял там, глядя на красное заходящее солнце. Все лицо его было оранжевым, будто с него содрали кожу. И Билл... он выглядел так, будто в него вселился демон. Одежда болталась на нем, и на вид он потерял сорок фунтов веса. Глаза его ввалились, и были, как пара зверьков, мечущихся в пещере... и рот все время дергался.

Джуд подождал, пытаясь успокоиться, и кивнул:

— Да, он выглядел, как бесноватый. Тимми взглянул на нас и ухмыльнулся. Потом он опять уставился на солнце. Билл сказал: «Я не слышал, как вы стучали,» — что было, конечно, откровенным враньем, поскольку Алан стучал достаточно громко, чтобы поднять... спящего.

Никто, казалось, не знал, о чем говорить, и тогда я начал: «Билл, я слышал, твоего парня убили в Италии?»

«Это ошибка,» — сказал он, в упор глядя на меня.

«Разве?» — спросил я.

«Видите, вот он стоит,» — сказал он.

«А кто же тогда лежит в гробу на кладбище?» — спросил Алан Пуринтон.

«Черт меня возьми, если я знаю, — сказал Билл, — и плевать я на это хотел». — Он ушел за сигаретами, оставив всех на крыльце, а потом сломал две или три, пытаясь вытянуть их из пачки — так тряслись у него руки.

«Можно провести эксгумацию, — сказал Ганнибал. — Ты этого не знал? Мне звонили из этого чертова министерства, Билл. Они хотят знать, не похоронили ли там какого-нибудь другого Тимми».

«Ладно, а мне-то что до этого? — сказал Билл громко. — Какое мне дело? Мой мальчик со мной, он вернулся. Правда, его контузило или что-то такое, он немного не в себе, но он поправится».

«Послушай, Билл, — сказал я, и тут меня прорвало. — Если они выроют этот гроб и окажется, что он пустой, то они опять заберут твоего парня, и не знаю, что ты им тогда скажешь. Я-то понял, в чем тут дело, и Ганнибал, Джордж и Алан тоже поняли, и ты тоже это знаешь, не прикидывайся. Ты сглупил насчет тех лесов, Билл, и принес много горя и себе, и всему городу».

«Я надеюсь, вы знаете, где выход, — ответил он. — Я ничего вам не собираюсь объяснять или оправдываться. Когда я получил эту телеграмму, я почуял, что жизнь уходит, просто выливается из меня. И я вернул своего мальчика. Какое они имели право забирать его у меня? Ему всего семнадцать лет. Это все, что мне осталось от его матери, и все тут законно. Плевал я на армию, и на Министерство обороны, и на все Соединенные Штаты, и на вас, ребята, тоже. Я его вернул. Он скоро поправится. Это все, что я могу вам сказать. А теперь убирайтесь».