Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)

Да, хорошо... но скажи, ты видел когда-нибудь в Мэне такие растения? В Мэне или где-нибудь еще? Что это такое, скажи, ради Христа?

Не думай об этом, Луис. Иди и все».

Он снова пошел, глядя на влажную, пружинящую под ногами землю, переступая с одной кочки на другую, от одного поросшего травой холмика к другому — «мы принимаем силу тяжести за аксиому», вспомнил он слова школьного учителя физики, врезавшиеся ему в память сильнее, чем любые лекции по психологии и философии.

Он принял за аксиому способность индейского кладбища воскрешать мертвых, и шел теперь по Чертову болоту с сыном на руках, не оглядываясь и не глядя вниз. Теперь эти болотистые дебри были шумливей, чем тогда, в конце осени. Птицы перекликались в зарослях тростника, и их голоса казались Луису чужими и неприветливыми. Временами слышалось громкое «ква» одинокой лягушки. Что-то раз двадцать с жужжанием пролетело рядом... может быть, летучая мышь.

Вокруг него начал клубиться туман, вначале скрыв туфли, потом штанины, и в конце концов заключив его в светящуюся белую капсулу. Ему казалось, что свет сделался ярче, пульсируя, как чье-то могучее сердце. Он никогда раньше так явственно не ощущал присутствие природы как единой силы, почти существа... и возможно, мыслящего. Болото жило, но, если бы его попросили определить род и суть этой жизни, он бы не смог. Он знал только, что оно могущественно и переполнено силой. Луис рядом с ним чувствовал себя маленьким и слабым.

Тут раздался звук, который он хорошо помнил: высокий, всхлипывающий смех. Потом молчание, и снова смех, восходящий до истерического хохота, оледенившего кровь Луиса. Туман сонно сомкнулся вокруг. Неведомый насмешник пропал, оставив только легкое колебание воздуха. А был ли он вообще? Нет, конечно, это какие-то атмосферные явления. Если ветер подует сильнее, он унесет этот туман прочь... но Луис не был уверен, что он хочет видеть то, что может открыться после этого.

«Ты можешь услышать звуки наподобие голосов, но это лишь птицы, летящие на юг. Это они кричат. Вот и все».

— Птицы, — сказал Луис, с трудом узнав надтреснутый, пугающий звук своего голоса. Но он звучал забавно.

Черт возьми, действительно забавно.

Он немного отдохнул и продолжил путь. Как будто наказывая его за промедление, одна из кочек тут же скользнула под его ногой, и он едва не потерял туфлю, погрузившись в грязную, липкую жижу.

Голос — если это был голос — послышался вновь, на этот раз слева. Потом спереди... потом сзади, так близко, что, казалось, стоит ему повернуться — и он увидит в футе от себя нечто леденящее кровь, с оскаленными зубами и сверкающими глазами... но Луис не стал медлить. Он шел вперед и не оглядывался.

Внезапно туман померк, и Луис осознал, что перед ним в воздухе висит лицо, растянутое в злобной ухмылке. Его глаза, раскосые, как на классических китайских картинах, были грязно-желтого цвета, запавшие, блестящие. Рот с тонкими губами полуоткрылся, нижняя губа отвисала, обнажая редкие коричневые зубы, сточенные почти до корней. Но больше всего Луиса поразили его уши, которые были вовсе не ушами, а большими изогнутыми рогами... не как у черта, а как у барана.

И эта жуткая, парящая в воздухе голова, казалось, что-то говорила. Ее рот двигался, хотя отвисшая губа так и не вернулась на место. В венах пульсировала темная кровь. Ноздри раздувались и выдыхали белый пар.

Луис отшатнулся, увидев вывалившийся изо рта язык. Он был длинным И пятнистым, того же грязно-желтого цвета. Его покрывали чешуйки, и, пока Луис смотрел, из-под одной из них, как из люка, выполз жирный белый червяк. Кончик языка спустился к тому месту, где должно было помещаться адамово яблоко чудовища... и оно смеялось.

Он прижал к себе Гэджа, будто желая предохранить его от опасности, и его ноги запнулись и соскользнули с травянистой кочки.

«Ты можешь видеть огни святого Эльма, которые моряки зовут злыми огнями. Они иногда принимают странную форму, но это не страшно. Если посмотришь на них подольше, их форма изменится».

Голос Джуда в голове подсказал ему средство спасения. Он начал медленно двигаться вперед, сперва пошатываясь, потом восстановив равновесие. Он не смотрел по сторонам, но заметил, что лицо — если, конечно, это не был продукт его воображения или причудливый сгусток тумана, — казалось, движется за ним на том же расстоянии. Но через пару минут оно растворилось в тумане.

«Это были не огни святого Эльма».

Нет, конечно. Это место было просто создано для духов. Можно было оглянуться и увидеть такое, что тут же свело бы тебя с ума. Но он старался не думать об этом. Ему не нужно было об этом думать. Не нужно...

Что-то двигалось.

Луис застыл, прислушиваясь к звуку... звук приближался. Рот его открылся, челюсть отвисла, будто мускулы ее отказались служить.

Он никогда еще не слышал подобного звука — звука, издаваемого чем-то живым и громадным. Где-то рядом, все громче, трещали ветки. Подлесок хрустел под невообразимых размеров ногой. Вязкая земля у ног Луиса начала дрожать. Ему показалось, что он застонал,

(о Господи, Боже мой, что это что это что это такое там в тумане?)

и он еще сильнее прижал Гэджа к груди, ему почудилось, что и птицы, и лягушки замолкли, пропали; почудилось, будто сырой воздух наполнился удушливым зловонием тухлого мяса.

Что бы это ни было, оно было громадным.

Искаженное ужасом лицо Луиса задиралось выше и выше, как у человека, следящего за траекторией взлетающей ракеты. Это прошло рядом, и там раздался треск повалившегося дерева — не ветки, целого дерева, — упавшего где-то неподалеку.

Луис что-то увидел.

В какой-то миг в тумане мелькнуло нечто темно-серое, причем его размытый, нечеткий контур был больше шестидесяти футов высотой. Это был не призрак, не бесплотный дух — Луис мог чувствовать колебание воздуха, мог слышать грохот его мамонтовых ног, дрожь земли, где он проходил.

Ему показалось, что высоко над ним промелькнули две желто-оранжевые вспышки. Что-то вроде глаз.

Потом звук начал удаляться. Тут же закричала птица. Ей откликнулась другая. Третья вступила в разговор, четвертая превратила его в дискуссию, а пятая и шестая — в настоящий митинг. Звук медленно (но не мгновенно; хуже всего было это чувство постепенности, естественности происходящего) удалился на север. Тише... тише... исчез.

Наконец Луис смог пошевелиться. Его плечи и спина невыносимо ныли. Одежда насквозь пропиталась потом. Первые весенние москиты, голодные и злые, обнаружили его и устремились на пир.

«Вендиго, о Господи, это был Вендиго — тварь, которая приходит с севера, тварь, что может одним касанием превратить тебя в людоеда. Вот что это было. Вендиго прошел в шестидесяти ярдах от меня».

Он приказал себе не раскисать, как Джуд, и не думать о том, что он может увидеть или услышать за Кладбищем домашних животных — птицы ли это, огни святого Эльма или еще что-нибудь. В этом мире, в темном углу вселенной, могло случиться все. Людям там, за пределами болот, вовсе необязательно знать об этом. Для них — Бог, для них — воскресное утро, для них — улыбающиеся священники в белых стихарях... но не эти чудовища, пролагающие путь сквозь ночную тьму.