Кошачье шоу

«Молись за нас ныне и в час смерти нашей…» Я не хочу так умирать!

Ее напряженный пальцы тянулись к женщинам, которые пытались успокоить ее взволнованное тело. Она цеплялась за руки, как за спасение, за здравомыслие.

— Ей не лучше, — заключила Серафина. — Звони в «Скорую помощь», Роза.

Когда ее подруга поспешно покинула комнату, Серафина склонилась над больной старушкой:

— Я привела священника, Бландина. Тебе не нужно больше переживать, что ты умрешь, не облегчив душу.

— Нет… Не отец Эрнандес! — умоляла и одновременно настаивала Бландина. — Только не… он. Он не хочет, чтобы мои кошки были со мной на небесах. Я не приму его. Лучше я отправлюсь в ад!

— Ну-ну. Ты этого не хочешь, и этого не случится. Это не отец Эрнандес, а кое-кто другой.

— Я не приму его от тебя! — сказала Бландина Тайлер с чуточкой своей прежней резкости. — Вы слишком далеко заходите со своими короткими юбками и непокрытыми головами. Святотатство. Богохульство. И так жестоко…

Ее лицо исказилось, будто она увидела ночной кошмар.

— Не отец Эрнандес, — твердо сказала Серафина, отступая в сторону, чтобы показать Мэтта, который выглядел как ангел: золотые волосы, красивый, как принц из сказки.

Его вид поверг Бландину в молчание на минуту. Затем она оглядела его с ног до головы с подозрением, которое узнала Темпл. Ее наградили таким же всего несколько часов назад.

— Он не носит…

— Я позвонила ему среди ночи, — Серафина напомнила ей.

— А еще не… рассвет? — спросила женщина внезапно жарким, дрожащим голосом. — В последнее время ночи такие длинные.

Мэтт придвинул стул к кровати и присел. Сестра Серафина подняла черную сумку на столик рядом, который она предварительно освободила от стоящих на нем предметов. Она открыла сумку и вытащила блестящий кусок светлого атласа, похожий на белую змею, он был шире ленты, но не такой широкий, как шарф. Мэтт взял его и повесил себе на шею. Секунду это напоминало Темпл сцену времен Первой мировой войны: пилот с шелковым шарфом… Но это было совсем не то. Она пыталась поместить живописную картину в какой-нибудь контекст, который был бы ей знаком, но затея начисто провалилась.

Мэтт коротко глянул на нее, первый раз он осознал ее присутствие, с тех пор как представил ее Серафине, затем поднял один конец атласа к лицу и поцеловал его.

Серафина подала ему маленькую стеклянную бутылочку со светлой жидкостью, наклонилась, чтобы шепнуть что-то ему на ухо.

— Мы собрались, — начал Мэтт, — у нашей подруги Бландины, чтобы принести исцеление ее душе и телу.

Он поднялся и церемониально несколько раз побрызгал жидкостью из бутылочки на кровать и вокруг нее. Когда обильные капли попали в сторону Темпл, она отреагировала так, будто это был яд. Но Мэтт больше не замечал ее, также как и всех остальных в комнате, кроме больной женщины.

— Она ежедневно ходила к мессе, — пробормотала Серафина Мэтту, а потом добавила: — Несмотря на отца Эрнандеса. И исповедовалась каждую субботу.

Он кивнул, а потом наклонился вперед с серьезной концентрацией и почти видимым состраданием, чтобы положить ладони на голову Бландины. Она глубоко вздохнула, мучительная тряска стихла.

Серафина взяла из сумки другую стеклянную бутылочку и ватные шарики. Все страныпе и страньше, подумала Темпл.

— Мне уйти? — спросил голос. С удивлением Темпл поняла, что голос был ее.

Мэтт даже не посмотрел. Зато Серафина улыбнулась и покачала головой. Темпл отступила назад, пока путь ей не преградила мебель. Потом она медленно опустила свою тяжелую сумку на пол, чтобы не наделать шума.

Мэтт приложил большой палец к бутылочке и наклонил ее. Увлажненный палец сверкнул на свету, и Мэтт дотронулся им до лба больной, оставляя на нем след. Он повторил ритуальное действие, смазав обе ее ладони.

Темпл с трудом подавила возникший у нее вопрос: щекотно это или нет. Видимо, нет. Бландина Тайлер успокоилась еще больше, когда Мэтт начал произносить нараспев:

— Через помазание Божье да придет любовь Божья и милосердие Христово. Во имя Святого Духа. Господь, что освободил нас от греха да освободит и от всяких бед. Аминь.

Потом Мэтт наклонился и тщательно тихим голосом сказал, что желает Бландине мира ее уму и телу, истины ее душе и духу. Темпл не могла разобрать все слова, также она не особо понимала и их смысл, но видела, что с каждым моментом Бландина успокаивалась.

— Отче наш, — начал снова Мэтт, — сущий на небесах… Вступила Серафина, а Темпл удивилась, что она до сих

пор помнит слова так же хорошо, как и прежде — ладно, «Отче наш» это как клятва верности флагу США или как кататься на велосипеде: один раз научишься — никогда не забудешь — хотя она единственная из всех закончила молитву своей любимой, громогласной драматической строкой: «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков». Остальные остановились. Даже Роза, которая вернулась в комнату и стояла в проеме, наблюдая и кивая с торжественным круглым и скорбным лицом.

Темпл села на то, что стояло за ней — старомодный сундук. К нему была приставлена трость Бландины. Она начала падать, и Темпл, поймав ее на лету, поставила палку на место и заметила, что резиновый ее наконечник сырой и заляпан свежей грязью.

Темпл поняла: Бландина была в саду. Может, это она имела в виду, когда бредила, Гефсиманский сад, который возник в ее голове. И тот комментарий по поводу Петра и предательства, и еще крик петуха… Очевидно, женщина была очень религиозной. Очевидно, Темпл наблюдала религиозный обряд. Очевидно, Мэтт проводил его по просьбе Серафины.

Кроме этого, ничего очевидного для Темпл не было. Вне необъяснимой очевидности. Кто был кто и что было что, и хотела ли она это вообще знать?

Она услышала голос Мэтта, который опять что-то бормотал, но в этот раз она не слушала. В конце концов, ей стало казаться, что она подслушивает. Потом донесся тонкий, тихий вой приближающейся кареты «скорой помощи», и она почувствовала облегчение.

Когда на лестнице загремели грузные мужчина и женщина — сирена, вероятно, разогнала всех котов — со своим оборудованием и каталкой, и когда Бландина Тайлер была осмотрена с ног до головы и не без шума спущена вниз, Темпл, наконец, выглянула со своего сундука в первом ряду.

Черная сумка была закрыта. Мэтт был тих и без шарфа. Серафина расслабилась и обратилась к Темпл, а затем к персоне, откликающейся на Розу.

— Простите меня, что забыла представиться, — сказала она. — Меня зовут сестра Серафина О'Доннелл, а это — сестра Святая Роза Лимская. Это — подруга Мэтта, Темпл…