Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут
Шрифт:
– Закройте глаза и слушайте музыку, – сказала Сьюзан и ласково улыбнулась, прежде чем исчезнуть за занавеской.
Я надеялась, что зазвучат древние китайские мелодии, но меня ждало разочарование: комнату наполнила музыка в стиле нью-эйдж, которую так любят в спа-салонах средней руки. Где-то вдалеке запищала микроволновка; я представила, как Сьюзан смешивает экзотические травы… Но потом услышала стук ножа о тарелку и поняла, что она всего-навсего обедает.
Между мной и Сьюзан установились доверительные отношения. Она была рада услышать, что ее иглы действительно оказывают успокоительный эффект (о том, что после звонков со Шри-Ланки я по-прежнему предпочитаю
Поднимаясь по пыльным ступенькам Ширли, я придумала мантру: «Сегодня у меня рак. Завтра, если повезет, его не будет».
Вечером мы с Филиппом и Катариной отправились ужинать в кафе на нашей улице. И конечно, заказали шампанское. Мы смеялись, когда официант пролил шоколадный соус на скатерть. Жизнь казалось настолько чудесной, что грех было не отпраздновать.
Из колонок послышалась знакомая мелодия «The Point of No Return» из «Призрака оперы». Никогда не любила эту песню. Сейчас она напомнила мне, что пути назад нет. Операционная заказана, хирурги (надеюсь) ложатся спать пораньше, чтобы подготовиться к большому дню. И не пьют после полуночи! Через несколько часов я доверю свое тело незнакомцам. Я не чувствовала себя храброй – только достаточно взрослой, чтобы принять простую истину: выбора у меня нет.
Дома я приготовила одежду на следующий день: черные брюки, зеленую рубашку и полусапожки со стертыми каблуками. То же самое, что надевала перед первым походом в клинику. Шляпа опять осталась лежать в шкафу. Ночные рубашки, шлепанцы и туалетные принадлежности были упакованы заранее. Впрочем, я вполне могла что-нибудь забыть.
Я посмотрела на часы, стоящие на новом прикроватном столике. Пять минут двенадцатого. На Шри-Ланке, наверное, полдень. Я проглотила таблетку снотворного. Глубоко вдохнула. Расслабилась. (Ненавижу это слово, подумала я. Хотя нет, не так: я подумала о том, что мне в голову пришла мысль, будто я ненавижу слово «расслабляться»!)
Накрывшись одеялом, я представила огромный воздушный шар, в корзину которого я сложила подготовку к свадьбе, колонки для журналов, недописанную книгу, свои страхи, Шри-Ланку… И долго смотрела, как он улетает в морозное ночное небо.
Проваливаясь в сон, я почувствовала в руках привычную мурлыкающую теплоту Клео.
12
Воссоединение
Дочери, как и кошки, даются нам только на время
– Вы потом ничего и не вспомните, – сказал Грег, склонившись над операционным столом.
Из-за яркой лампы у него над головой словно сиял нимб. В тот момент я считала его близким другом – легко привязаться к человеку, от которого зависит твоя жизнь!
В следующий раз я увидела Грега в красной шапочке для душа. Выглядел он невероятно самодовольным. Я подумала, что вижу неприличный сон. Мои гормоны когда-нибудь оставят меня в покое?
– Все прошло хорошо, – сказал тем временем Грег. – Мы уверены, что опухоль получилось удалить полностью.
А… то есть это не эротические фантазии. Непривычная боль с левой стороны, прямо под ребрами. Пластиковая змея. «Дренажная трубка», – объяснил кто-то. Вот меня везут по серому коридору, а я завороженно смотрю на тысячи маленьких дырочек в потолке. Интересно, архитекторы, проектирующие больницы, понимают, сколько времени
пациенты проводят, глядя вверх? Кислородная маска присосалась к моему лицу, как морская звезда.– Ваш муж ждет вас, – сказала медсестра.
Как романтично… Что может быть сексуальнее, чем четыре дренажные трубки, капельница, катетер и кислородная маска им в тон? И это не говоря уже о шипящих пластиковых рукавах, в которые запаковали мои ноги для того, чтобы уменьшить риск возникновения тромбов. В общем, запеленали меня, как Тутанхамона.
И все же я была рада видеть Филиппа, хотя он и выглядел усталым и взволнованным. Болеть плохо, но еще хуже – расстраивать тех, кто тебя любит. Я постаралась как можно скорее выпроводить мужа из палаты, чтобы он ехал домой отсыпаться.
И погрузилась в беспамятство.
Периодически приходя в сознание, я начала различать какой-то звук сквозь шипение аппаратов. Мелодичный, успокаивающий женский голос произносил незнакомые фразы. Они звучали как колыбельная. Только я не могла разобрать ни слова. Во всем виноваты обезболивающие. Да, именно так.
Я открыла глаза и попыталась сосредоточиться на точке возле окна, где раньше был Филипп. Изящный, очерченный тенями профиль. Симпатичная женская головка. Лидия?! Обезболивающие сыграли со мной злую шутку. Я против воли погрузилась обратно в лекарственный полубред.
Придя в себя через какое-то время, я первым делом посмотрела туда, где видела Лидию. Точнее, где мне привиделась Лидия. К моему огромному изумлению, дочь действительно сидела в кресле возле окна, прикрыв глаза. Незнакомые певучие слова срывались с ее губ и обволакивали меня.
Лидия не сразу поняла, что я очнулась. Она замолчала и улыбнулась, так что комнату наполнило мягкое сияние. Затем дочь наклонилась и прижала три прохладных пальца к моему лбу. А потом исчезла. Обезболивающие, чтоб их…
Когда я открыла глаза в следующий раз, надо мной стоял доктор Грег и рассуждал о том, что восстановление груди можно сравнить с садоводством. Как саженец нуждается в воде, так и новая грудь нуждается в крови. Следующие двадцать четыре часа станут критическими. Если моя «ирригационная» система будет работать как следует, то пересаженный с живота жир приживется и освоится в непривычной для него роли.
– А если нет? – тихо спросила я, затаив дыхание.
– Тогда мы все хорошенько поплачем, отвезем вас обратно в операционную и все удалим.
Подобная перспектива здорово отвлекала от мыслей о раке!
На противоположной стене висела тошнотворно яркая картина.
Абстракция, прибрежный пейзаж. Из очертаний пляжа и утеса складывалось лицо человека. Если бы я могла встать с кровати, то непременно вышвырнула бы картину в окно. Правда, оно не открывалось.
Сестра Мэй из Малайзии сменила кислородную маску на пластиковые трубочки, которые вставили мне в нос (при помощи таких же дышал умирающий от СПИДа Том Хэнкс в фильме «Филадельфия»). С ними было гораздо удобнее – в маске меня мучила клаустрофобия.
– Разве не чудесно, что ваша дочь здесь? – спросила Мэй, делая пометки в графике.
– Лидия? – прошептала я едва слышным и явно не мне принадлежащим голосом.
– Ее так зовут? Она, конечно, повеселила нас своим пением. Но я спокойно отношусь к таким вещам. Исцеление принимает разные формы. К тому же она очень красиво поет.
– Она здесь?
– Да, сказала, что прилетела со Шри-Ланки, чтобы повидать вас. Принесла вам вот это… – Мэй кивнула в сторону трех свечей в форме лотоса, которые стояли на подоконнике.