Кошки ходят поперек

– Хорошо. Верить всегда хорошо.

– У тебя какой размер обуви?

– Чего? – удивилась Лара.

– Размер обуви какой?

– Тридцать седьмой, кажется...

– Отличный размер! – сказал я. – А у моей матери сорок первый, ты прикинь... Ладно, я поеду.

Человеку важно иногда побыть одному.

Я ехал медленно. Быстрее не хотелось. Что-то было в мире не так, я не мог понять что, но что-то было.

Как-то раз, уже довольно давно, я спросил старого, когда он понял, что стал старым. Старый долго думал, даже курил. Будто это могло помочь. А потом рассказал.

Когда я был маленьким, сказал старый, то, если оказывался в другом городе или в другом доме, мне всегда казалось, что каждое незнакомое мне место имеет свою душу. Что оно неповторимо, непохоже на остальные. У каждого места были свои ощущения. Но в один день все города и дома стали на одно лицо, стали похожи и неотличимы. И было уже все равно, где быть, потому что везде было одинаково.

Тогда старый стал старым.

В тот вечер, возвращаясь домой, я вдруг понял, что город пылен, скучен, безнадежен с севера на юг, безрадостен с запада на восток. Я понял, что в нем одинаково.

Я вернулся домой и спрятался в трубу. Лежал и смотрел в космическое небо.

День заканчивался. Солнце уходило. Где-то там по берегу шагали серьезные мальчишки с кривыми самодельными удочками. Лара сидела на обрыве, болтала ногами и смотрела на воду.

У нее очень хорошо получалось болтать ногами, она делала это лучше всех в мире.

Лучше всех.

Глава 29 Плоды просвещения

Джинсы, на правой штанине три, на левой четыре прорехи, прорехи в булавках, все, как полагается. От задницы до колена вышитая люрексом надпись:

Старик Державин нас, блин, заметил И в гроб вошел

Дальше троеточие, а надпись струится, что красиво.

Короткая кожаная куртка с широким ремнем, из-под куртки алая рубашка с треугольным воротником, шарф или галстук разляпистый, в стиле поэта Вознесенского. Очки старомодные, гробики, найденные, наверное, в дедушкином сундуке.

Это Шнобель, из кабинета Зучихи вышел Шнобель.

А сразу же за ним его мать. Я мать Шнобеля не очень хорошо знал, видел пару раз на собраниях. Пошла поддержать сыночка. А старый со мной не пошел. Сказал, что не желает позориться. Что устал в последнее время позориться.

Он еще много что сказал, и все прямо мне в морду, это было правильно.

Так что я пошел один. Рожа и ребра болели, но синяки как-то быстро сошли, я пошел.

Шнобель поглядел на меня, молча проковылял мимо. А мать его остановилась. Я думал, она скажет что-нибудь типа «не смей подходить к моему мальчику» или «хулиган». Но мать Шнобеля так не сказала, она сказала по-другому:

– Я думала, ты умнее.

И поцокала за своим сыном. Одета она была тоже хорошо. Дорого, приятно для глаза. И духи тоже. Я хотел сказать ей в спину что-то обидное, но не смог. Слишком хорошие духи.

– Заходи, – позвала из-за двери секретарь.

Я протиснулся – двери были устроены так, что в них все время приходилось протискиваться. Сначала в предбанник, а затем в кабинет Зучихи.

Я несколько удивился. Зучиха была не одна. В кабинете присутствовала Ирина Николаевна, наш директор. А Зучиха явно нервничала и вертела в пальцах уже почти окончательно почерневшего мамонта. Трудная все-таки профессия, слишком много народу желает тебе козы.

– Ирина Николаевна, полюбуйтесь на этого хунвейбина! – сказала Зучиха. – И это наш лицеист! Морда, как у настоящего боксера!

Начало было плохое. Кто такие хунвейбины, я знал не очень хорошо, кажется, какие-то китайские хулиганы, но само слово было какое-то гнусное, я думаю, мало кому понравилось бы, если б его обозвали хунвейбином. Тупо. Крапивно.

– Да... – разочарованно сказала Зучиха и ткнула пальцем в ноутбук.

Зачем-то.

Ирина Николаевна промолчала. Достала из кармана самых дешевых карамелек, тех, что в зубах застревают, принялась перебирать их.

– Посмотрите на этого Спайка Тайсона! – Зуч снова терзанула ни в чем не повинный бук.

– Майка Тайсона, – поправила Ирина Николаевна. – Его зовут Майк Тайсон...

– Майк, Спайк, какая, Ирина Николаевна, разница! Это же настоящий... настоящий террорист! Сегодня он нападает на учеников, нападает на учителей, а завтра...

Родину продаст, подумал я. Передам тайные сведения занзибарским спецслужбам.

– А завтра он взорвет мэрию! – Зуч ограничилась банальностью.

– Зачем? – спросила Ирина Николаевна.

– Что зачем? – не поняла Зуч.

– Зачем ему мэрию взрывать?

– А зачем он напал на Аверьяна Анатольевича?! Чем ему спортмастер мешал?!

Я думал, что разговор пойдет о вчерашних приключениях, но оказалось, что нет. Оказалось, что все гораздо хуже.

Оказалось, что Шнобель меня сдал не только Чепряткову.

Вломил.

Набарабанил.

Заложил.

Могу придумать еще четырнадцать синонимов.

– А про Чепряткова вы слыхали? В больнице!!!

– Перекачался? – едко осведомилась Ирина Николаевна.

– Какое там перекачался! У него переломы везде! Он на ногах стоять не может! И я не исключаю, что в этом тоже поучаствовал Кокосов! Вы знаете, они совсем недавно с Чепрятковым повздорили в котельной! Вы чувствуете, как все это омерзительно?

– Я думаю, проблема несколько в другом... – Ирина Николаевна принялась выстраивать из карамелек пирамиду.

– В чем же?! – Зуч аж вскочила с места. – В том, что наш Лицей превращается...

Ирина Николаевна ткнула ногтем пирамидку, карамельки со стуком рассыпались по столу.

– Мне кажется, что я была невнимательна к подбору кадров, – тихо сказала Ирина Николаевна. – Аверьян Анатольевич...

Ирина Николаевна принялась строить из карамели кольцо.

– Мне кажется, человек, который... – Ирина Николаевна на секунду задумалась, – которому нравится бить людей, не очень хороший педагог. Или вы так не считаете?

– Нет, я, конечно же, так считаю, – согласилась Зучиха, – я признаю, что методы Аверьяна Анатольевича порой неоправданны...

Ирина Николаевна хмыкнула.

– Но как по-другому общаться с такими?! – Зучиха указала пальцем на меня. – Он налил кислоты в автомобиль своего учителя физкультуры! Или вы, Ирина Николаевна, оправдываете такую модель поведения?!

– Чего?

– Вы оправдываете хулиганскую модель поведения?

– Нет, конечно...

Ирина Николаевна сломала карамелечное кольцо.