Кошмар: литература и жизнь
Шрифт:
241
Д, c. 109.
242
Там же, с. 109.
243
Раздвоение подготавливается неприятной встречей Голядкина, разодетого в пух и прах, с его начальником канцелярии Андреем Филипповичем: «Признаться или нет? — думал в неописуемой тоске наш герой, — или прикинуться, что не я, да и только! — говорил г. Голядкин, снимая шляпу перед Андреем Ф. и не сводя с него глаз. — Я, я ничего, — шептал он через силу, — я совсем ничего, это вовсе не я, Андрей Филиппович, это вовсе не я, не я, да и только» (Д, с. 113). Это его способ избегать реагировать на оскорбления или неприятности: «Я буду особо, как
244
Там же, 149.
245
Там же, с. 112.
246
Там же, с. 113.
247
Там же, с. 114.
248
Там же, с. 116.
249
Там же, с. 227.
250
О восприятии творчества Достоевского за границей и о ранних отзывах на его работы см.: Steven G. Marks. How Russia Shaped the Modem World: From Art to Anti-Semitism, Ballet to Bolshevism. Princeton U. P., 2004, p. 72. Об отношении Достоевского к психиатрии см.: R. L. Belknap. Memory in Brothers Karamazov. In: Dostoevsky. New Perspectives. Ed. by R. L. Jackson. Englewood Cliffs, 1984.
251
Д, c. 118. Голядкин «весь дрожит» лицо дергается: рассказывает, что у него есть злые враги «боязливо и шепотом» (Там же, с. 119 сл.).
252
О том, что Достоевский не жалеет своего героя, говорит Шкловский. Правда, Шкловский объясняет это тем, что двойник — выдуман Голядкиным и что причиной такого обращения автора с героем является понимание его как «конечного», лишенного идеала, отказавшегося от движения вперед. (В. Шкловский. За и против: заметки о Достоевском. М., 1957).
253
Вот Голядкин готовится идти к Берендееву: «…а между тем волнение его все более и более увеличивалось. Заметно было, что он готовился к чему-то весьма хлопотливому, чтоб не сказать более, шептал про себя, жестикулировал правой рукой, (…) так что, смотря теперь на господина Голядкина, право бы никто не сказал, что он собирается хорошо пообедать, запросто, да еще в своем семейном кругу…» (Д. с. 125). Вот Голядкин расположился дома, набивает трубку, решив не идти на службу, как вдруг «…быстро вскочил с дивана, трубку отбросил, живо умылся, обрился, пригладился (…) и полетел в департамент» (Там же, с. 161). Вот он, стоя на черной лестнице, рассуждает о том, как хорошо было бы дома выпить чайку, но вместо этого он вторгается незваным в бальную залу и устраивает скандал: «„Иду, да и только!“ Разрешив таким образом свое положение, господин Голядкин быстро подался вперед, словно пружину какую кто тронул в нем (…)» (Там же, с. 133). «Чувствовал он себя весьма дурно, а голову свою в полнейшем разброде и в хаосе» (Там же, 128).
254
Там же, с. 208. «Все еще щекотало у него в голове, тоска не тоска, — а порой так сердце насасывало, что господин Голядкин не знал, чем утешить себя» (Там же, с. 152). «… говорил наш герой, дрожа всем телом от какого-то болезненного ощущения» (Там же, с. 180).
255
Там же, с. 196.
256
Там же, с. 139.
257
Там же, с. 147.
258
Там же, с. 187.
259
«Зато взгляд незнакомца, как уже сказано было, оледенил ужасом господина Голядкина (…) Замирая от ужаса, оглянулся господин Голядкин назад: вся
ярко освещенная лестница была унизана народом; любопытные глаза глядели на него отовсюду (…) Только что проговорил господин Голядкин, что он вручает вполне свою судьбу Крестьяну Ивановичу, как страшный, оглушительный, радостный крик вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей ожидавшей толпе. (…) лошади рванули с места… все ринулось вслед за господином Голядкиным. Пронзительные, неистовые крики всех врагов его прокатились ему вслед в виде напутствия» (Там же, с. 227–228).260
На активное вовлечение читателя Достоевским обратила внимание К. Эмерсон: «Читатель может активно (…) на равных участвовать в нарративе» (C. Emerson. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton U.P.,1997, p. 128). Хотя M.M. Бахтин уделял крайне мало внимания именно этому аспекту творчества писателя: «Что еще более важно, так это то, что Бахтин не обращает никакого внимания на роль читателя в этом диалоге» (R. Bird. «Refigurating the Russian Type». A New Word on The Brothers Karamazov. Ed. by R.L. Jackson, Illinois, 2004, p. 22).
261
Д, c. 143.
262
Там же, с. 229.
263
Там же, с. 147.
264
Там же, с. 144 или: «На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкин очнулся в своей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня и вся невероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом, вдруг, во всей ужасающей полноте, явилась его воображению и памяти» (Там же, с. 143).
265
Например, последняя фраза главы 7 звучит так: «Сон налетел на его победную голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди…» (Там же, с. 159). А следующая глава 8 начинается словами: «Как обыкновенно, на другой день господин Голядкин проснулся в восемь часов (…) Но каково же было его удивление, когда не только гостя, но и даже и постели, на которой спал гость, не было в комнате! „Что ж это такое? — чуть не вскрикнул господин Голядкин, — что ж бы это было такое? Что же означает теперь это новое обстоятельство?“» (Там же, с. 159).
266
Там же, с. 146–147.
267
Например, в связи с появлением двойника в департаменте поведение сослуживцев «…поразило его. Оно казалось вне здравого смысла» (Там же, с. 146).
268
Там же, с. 288.
269
Там же, с. 146.
270
Там же, с. 206.
271
Там же, с. 131.
272
Там же, с. 132.
273
Там же, с. 152–153.
274
Там же, с. 431.
275
Например, когда, после долгого стояния на черной лестнице и после всех колебаний он проникает незваным на бал и начинает свое путешествие по комнатам квартиры статского советника: «скользнул почти незаметно (…) потом… потом… тут господин Голядкин позабыл все, что вокруг него делается, и прямо, как снег на голову, явился в танцевальную залу», или когда он «почувствовал себя счастливейшим из смертных и собирался отправиться в департамент, как вдруг у подъезда загремела его карета; он взглянул и все вспомнил. Петрушка отворял уже дверцы. Какое-то странное и крайне неприятное ощущение охватило всего господина Голядкина. Он как будто покраснел на мгновение. Что-то кольнуло его» (Там же, с. 122).