Космическая шкатулка Ирис

– Видишь ли, Лота, ты полностью введена в режим полной нормализации всех обменных процессов твоего организма. Ты хоть сейчас можешь встать, если вдруг захочешь. Мне удалось сохранить твою беременность. Счастье, что негодяй не ударил тебя в живот. Ты же знаешь о том, что ты беременна?

– Я знаю. Но Капа не знал.

– Капа – мужчина, от которого ты и забеременела?

– Да. Других у меня не было тут.

– Ты любишь его? Может быть, есть смысл его разыскать? Может, ты хочешь остаться с ним?

– Нет. Он не захочет детей. Я знаю. Его мать не захочет. Он ушёл. Я ему надоела.

– Вот так просто? Надоела? Ушёл? Причём же тут его мать? Не живите с ней, вот и всё.

– Мы и не жили с нею. С нею жить нельзя. Она же великая магиня. У неё огромный богатый дом, телохранители, служители. Но Сирень меня не считала даже человеком. Она обзывала меня золотой куклой. Лаковой болванкой. Она не злая, но властная и, как я думаю, очень опасная для всякого, кто скажет ей дерзость, будет перечить. Если бы не она, мы с Капой не поссорились бы никогда. Я не могу сказать всего. Это то, что должно остаться в прошлом навсегда. Была и моя вина. В той ссоре.

– Не всякая ссора должна быть причиной разлуки с человеком, который будет отцом твоего ребёнка. Если ты любишь его, то и он отвечал же тебе взаимностью?

– Отвечал. Он был счастлив со мною. Но он ушёл в прошлое. Навсегда. Ребёнок нужен только матери. Мужчины всегда безразличны к детям.

– Как же так? Вовсе нет! Они тоже любят своих детей.

– У вас, у волшебников, может и любят. А у нас нет. Андор тоже хотел, чтобы Лотос Рассвета родила ему ребёнка. Но Андор не мог дать ребёнка никому. Таково было его родовое несчастье. Ты знаешь Андора? Он – друг Радслава.

– Андора? Андрея, наверное?

– Да. Но я звала его Андор. Лотос Рассвета не хотела детей. Она никогда не переживала из-за того, что детей не было. Андор любил её. Она же любила только себя и большой дом Андора. А я всегда хотела, чтобы родить ребёнка от Капы. Я любила его самого, а не его большой этаж в роскошном доме. Любила не за то, что он дарил мне хорошие подарки, платья и всё, что мне нравилось. Но мне мало что нравится. Я копила ню для покупки своего дома на родном континенте. Капа не захотел…

Лота опять стала плакать. От слабости, от горя, что Капы рядом нет. Не будет. Вика утешала её, гладила волосы, как мать. Она взяла маленькую пластинку и прижала её к плечу Лоты. После чего Лота крепко уснула.

Двойной лик «ночных звёзд». Кому сияющее обогащение, а кому тёмное горе

С почти яростной жадностью Сирень в своём особняке перебирала алмазы – великолепные «ночные звёзды». Тяжёлые, если она брала их в ладони целой горстью, и невесомые, если по малому камушку, они раскалили её ладони своим ледяным холодом. Ни одна душа не посмеет сунуться к ней в дом. Она даже могла высыпать их в тарелку и поставить на обеденный стол, никто бы ничего и не заметил, не понял, решив, что она насыпала полную тарелку стекляшек. Так уж ей захотелось. Но, конечно, она не будет выставлять их на виду. Барвинок в данный момент отсутствовал. Он был на задании с группой своих людей. Именно в эту ночь тупой Кизил исчез из дома.

После того случая со златолицей вышивальщицей Кизил возненавидел Сирень, по своему дурацкому разумению считая, что магиня о том не подозревает. Он вручил ей шнурок с драгоценным цветком лотоса и с алмазом внутри и опустил глаза в пол. Если бы он их поднял, то прожёг бы её насквозь, как ему казалось. Эта толстая разукрашенная жаба сделала его преступником. Теперь уж ему нечего терять. С какой лёгкостью он всадил бы нож и в её огромную грудь! Но не стоило давать выход мстительному импульсу. Он ещё заставит магиню и её похотливого сынка, весь их гадюшный выводок, плакать горючими слезами, когда мага Капу приволокут на прибрежные скалы для сброса в пучину океана смерти. Спрос-то будет с её сыночка, а саму Сирень просто выкинут из КСОРа как покровительницу преступника-вора храмовых сокровищ.

Все эти поганые короткие недомыслишки Сирень считывала с его взвихрённых нечистых тонких полевых структур, которыми он был окутан, как и всякий человек. Не всякий, понятно, нечист и неспокоен, но Кизил был именно из таковых – он был мутен и мелок, жаден и агрессивен, а при этом туп. Она даже потрясла кистями рук, словно бы стряхивая с кончиков пальцев грязные ошмётки, так был он ей противен. Не согласись он, и чтобы произошло? А ничего. Ушёл бы от неё охранять другого советника. Он же был на хорошем счету. Но он повёлся, вообразил, что она отвалит ему неподъёмную награду, а тогда уж не придётся грабить храмовую сокровищницу. Кизил был трус. Жадность толкала его к воровству, трусость отговаривала, а убогий ум не умел подсказать ему других путей к обогащению, которого он жаждал. Даже уворуй он алмазы, сбыть их было нелёгким делом, не более простым, чем украсть. Какой чёрный дух нашептал ему совершить такое святотатство? При том, что она замыслила точно такое же деяние, ей даже не приходило в голову сравнить себя с Кизилом. Она – редкое совершенство, она имеет права на все сокровища мира, не только на эту кучку камней. Для Сирени не было и вопроса, что черноглазым духом искушения стала жена Кизила Вешняя Верба. Такая же жадная и тупая, но к тому же испытывающая острое чувство обездоленности, внутреннюю раскачку из стороны в сторону, – то лишить себя жизни, то убить Капу, а то и толкнуть Кизила к преступлению, сыграв на его завистливом грубом желании превзойти богачей в их своеволии и роскошестве. Завести себе, как сделал это Капа, златолицую наложницу с гибким телом и развитым искусством давать мужчине наивысшее наслаждение. Златолицых было много в столице, да искусниц среди них мало. О них ходили легенды, но находили их только счастливчики. Кизил мечтал завести себе их штук десять. Каждую опробовать, а там и выбрать ту, кто всех прочих слаще. Он со стороны наблюдал жизнь двуличного мага – сына Сирени. По виду – само мерило благочестия, воздержанности и умственного величия, на деле – разнузданное животное. Златолицая делала магу колдовские массажи, поднимающие мужскую потенцию на невиданную высоту, вышивала для него шёлковое постельное бельё, которое он марал своей спермой. В то время как сам Кизил спал с ленивой фригидной женой на обычном белье, а вместо массажей получал тычки в грудь, когда лез к ней за супружеским оброком.

Кизил вожделел иной жизни, иной женщины, а Вешнюю Вербу он решил использовать как вьючное животное при переносе добытых алмазов из Храма Ночной Звезды в старый гнилой и заброшенный давно дом её родителей. Он решил провести её, кинуть. Пусть она какое-то время стережёт сокровища, сидя в своей халупе, ожидая богатой и ослепительной доли, что добудет для неё нелюбимый муж, а сам Кизил, найдя скупщиков краденого, бросит её потом, навсегда забыв о нерадостном с нею сожительстве.

План рисовался ему гениальным. Никому и в голову не придёт, что он, Кизил, расхититель. Мало ли где старуха обронила свой план? Может, какая служанка по дурости разожгла им печь на кухне? Сирень обожала выпечку со всяческой начинкой, вот служанка и пекла ей, когда брюхо Сирени жаждало насыщения после насыщения её бесплодной матки семенем пахучего козла Барвинка. Кизил уже забросил такую мысль в душу Барвинка, подсунув ему измятый клочок плана, вымазанный в саже, после того, как заставил жену тщательно перерисовать план на другой лист. Барвинок, измученный поисками, притащил изжёванную бумагу к своей любовнице. Вот, мол, моя богиня. Не тревожься, спи сладко в моих объятиях, как и прежде. Дура кухарка разожгла бумагой уголь в печи, а клок он, верный Барвинок, нашёл в ящике для мусора. На самом деле Кизил указал ему на клочок, как всегда наигранно тупо изобразив непонимание. Не это ли вы ищите, господин начальник? А вместе с нужным клочком Кизил предоставил и кучу никчемного рванья. Барвинок с отвращением порылся в засаленном мусоре и вдруг заалел лицом, похожим на непропечённый пирог. Помчался к Сирени, завывая от восторга. Кизил едва сдерживал хохот демонического торжества.

Сирень расплылась румяными губками, заискрила фальшивыми блёстками доброты в тёмных глазах. На радости подала лишнюю денежку и Кизилу тоже. Он в тот же день подачку пропил, она жгла ему руку как уголь из той самой печи, а придя домой, побил Вешнюю Вербу. Это был способ распалить в себе чувственность к ней. Но из-за избытка алкоголя, он даже не смог достичь оргазма, и только измучил и без того несчастную жену.

Он даже не понимал, что в сравнении с ним Сирень как паук в сравнении с самонадеянной тлёй, забравшейся в липкую паутину, что он сунул примитивно-жадный хоботок в мир существ с иной организацией ума и психики.

Той самой ночью, когда он едва попытался сунуться в подземное хранилище, узнав, где находится вход туда, – а вход был не в самом Храме, а в саду при Храме, то был схвачен мощными руками Капы и отдан двум самым доверенным охранникам Сирени. Оглушённый таким вот провалом, он слышал, как истошно визжала Вешняя Верба, стоящая на выходе из сада. Сам Барвинок сурово и сдержанно замкнул его руки позорной цепью и защёлкнул запор. После этого его потащили к скоростной дороге самым коротким путём через сырые колючие огороды, через грязную мелкую топь стылых ночных полей. Там на дороге, когда его протащили по лестнице наверх, сбивая ему коленки на ногах, поскольку он падал, и едва не вывернули ему суставы рук, их ждала большая машина Сирени с тем самым пожилым водителем, который когда-то вёз их к морскому побережью и обратно. Вешней Вербы не было в машине. И Капы не было.

– Где моя жена? – просипел неудачливый похититель сказочных сокровищ.

– Какая ещё жена? – переспросил Барвинок. – Не было с тобой никого. Бредишь что ли?

– Дома спит. Где же ей быть? – меланхолично отозвался водитель. – Вот бедолага! Пришла к ней неудача, а какая ладная пышечка твоя жена, – добавил он сокрушенно. Вешняя Верба всегда очень привлекала пожилых мужчин. Полнота не отразилась на её ярком красивом лице. Оно стало ещё румянее, ещё сдобнее. Она не нравилась только молодым утончённым ценителям женской совершенной красоты, каковой в мире всегда на всех не хватает даже в молодости. А пожилому водителю Вешняя Верба казалась верхом бытового блаженства для всякого полноценного мужика. Как ляжешь с такою, как обхватишь за большие белые груди, уткнёшься носом в сдобную шею, так и забудешь о всех горестях мира. Кизил своим вечно недовольным лицом вызывал у пожилого водителя чувство недоумения. Чего ещё надо мужику для счастья? Работа денежная, магиня Сирень помогла ему дом в пригороде построить, дав не то ссуду, не то деньги в зачёт будущей платы за службу, жена грудастая и молодая, а Кизил ходит как надутый бессмысленно-агрессивный бык. Ничего не ценит, никого не любит, землю копытом роет – на кого бы напасть. И всё же пожилой водитель жалел Кизила в цепях позора, жалел Вешнюю Вербу, жалел себя и всех людей на свете. Всех, кроме Барвинка, Сирени и тех советников и магов из КСОРа, кого ему случалось видеть.