Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Рудольфа Венда уже не существует.
– С чего ты взял, что мне нужен какой-то Венд? Тот, кто мне нужен, живёт здесь. И я его уже видела. Правда, я не знаю, кто показал мне его, но знаю, что он меня отыщет. Или я его.
– Или не отыщет. И ты останешься тут навсегда одна, оторванная от своей Родины. Я не уверен, что ты, дитя другой цивилизации, сможешь полюбить трольца. Они весьма специфические ребята. И что если ты восплачешь о тех, к чьей расе ты и принадлежишь? А где ты их найдёшь, если мы навсегда улетим отсюда? Так что эти твои шуточки я и воспринимаю милосердно, как и подобает, исходя из состояния твоей нестойкой к таким вот перегрузкам души. Ты же не космодесантник, чтобы требовать от тебя стойкости. Буду тебя щадить в первое время, как и положено,
– А что именно мы прожили сообща? Я никакого «сообща» с тобою не помню. И я, кстати, с тобою сюда не просилась. Мать меня другому человеку поручила, а не тебе. А раз уж его нет, то и ты мне не хозяин.
– Вот так! – воскликнул Кук. – Вот в какую оппозицию ты ко мне встала! Поживём, увидим, что и как. Но позволить тебе тут распоряжаться собою, я не могу. Будешь подчиняться, как и все прочие. Не ради меня, как архаичного самодура, дурёха! Ради твоего же выживания в чужом мире.
Третья жизнь Ландыш
Костя сидел на самом краю цветущего луга. Он никогда не видел подобных цветов. Они были сине-лазурные с бело-голубоватой или бледно-фиолетовой сердцевиной, и узор её практически никогда не повторялся в каждом отдельном цветке. Слабый ветер шевелил цветы, и они казались стаей птиц или гигантских бабочек, севших на луг. Лепестки подобно пёрышкам или крыльям переливались на свету и шевелились, бесконечно меняя свой узор. Будучи, в общем-то, умеренно-равнодушным к красотам растительным, Костя буквально переставал дышать, наблюдая фантастические переливы цветов, их игру с ветерком, прилетевшим из-за горной гряды.
Какое-то время он раздумывал, не нарвать ли букет для Ландыш, но вспомнил её негативное отношение к сорванным цветам. Она любила цветы живые и не признавала даров из цветов умерщвлённых. Лучше привести её сюда, чтобы она полюбовалась на такую красоту. Костя задумался о самой Ландыш. За те полгода, что они тут обустроились и в целом обжились, Ландыш сильно изменилась. И не в лучшую сторону. Она резко похудела, коротко стриглась, и вечно-сжатые маленькие губы на её печальном лице казались какой-то старческой ниточкой, для чего-то приклеенной к юному лицу. Она стала необщительной, вечно чем-то занятая по хозяйству или погружённая в чтение той базы данных, которая была взята из отсека Радослава.
Так она первая обнаружила, что круглое и самое отдалённое здание на объекте, облюбованным ими для проживания, носит название «Башня узника». Когда-то там жил парень по имени Олег Пермяк. В силу тёмных обстоятельств, поскольку они не были отражены в информационной базе данных, Олег душевно расстроился. Не настолько, чтобы выпасть из рабочего процесса, но достаточно для того, чтобы его изолировали. Он обожал чтение, и после него тут осталась солидная библиотека, запаянная в микро файлы. По просьбе Ландыш Костя наладил ей нехитрое устройство для чтения. Ландыш была дремучей невеждой в смысле обращения с техническими вещами, проявляя откровенный кретинизм в этом смысле, поскольку на своей планете вела жизнь почти первобытную. Доила коров, занималась разведением ягод и прочих овощей, являясь типичной селянкой всех времён и народов. От её прошлой незатейливой жизни в детстве и юности и осталась её невосприимчивость к высокой технокультуре, но зато она проявляла все свойства, типичные для трудоголика, как они тут поселились. Вставала раньше всех, исключая шефа Кука, и до самой ночи не оставалась в бездельном расслаблении ни минуты.
Как она так умудрялась жить, даже привыкший к дисциплине Костя недоумевал. Ведь прежде, насколько он
помнил, она была классической бездельницей, живя с Радославом на планете «Ландыш». Наряжалась, пела песенки, гуляла по окрестностям и изобретала себе прочие нехитрые услаждения, отказавшись и от воспитания рано появившегося ребёнка. Матерью и отцом родившейся доченьки стала отнюдь не юная чета – Кук и Вика. Но та Ландыш с одноименной планеты уже и внешне не напоминала Ландыш, снующую в костюме космодесантницы по тем или иным хлопотам по разным объектам, что они разблокировали для своего обитания в безлюдных горах.А вот «Башня узника» была её сакральным храмом, вступить под своды которого не смел никто. Зачастую она там и ночевала, а её собственный отсек пустовал и зарастал пылью. Что она делала в своей круглой башне, когда уставала от поглощения разнообразной информации, не знал никто. Может, и молилась неведомым Богам. Очень часто по ночам она стояла на площадке самого верха, как древний столпник или муэдзин, только безмолвный, взирая на звёзды и прижав тонкие руки к своей впалой груди. Костя, а он также любил бродить ночами по округе, в такие минуты испытывал почти боль, жалея беспамятную вдову и сокрушаясь о столь быстрой утрате тою былой красоты. Нельзя сказать, что красота Ландыш хоть когда являлась сногсшибательной. Скорее, она была для личного пользования редкого любителя, способного к восприятию тончайших нюансов и едва уловимых переливов, затаённых узоров, всплывающих из дымчатых глубин, какие скрывают в себе только нестандартные драгоценные камни. Из тех, кто отдаёт свою уникальную природную красоту только тому, кто их искал, кто их понял с первого взгляда, прижал к своей душе и не смог ни полюбить.
Она и напоминала чем-то кристалл своего перстня. Если она его носила, он сиял и привлекал к себе всеобщее внимание, а когда она его бросала, он становился похожим на обычную мутную стекляшку, кем-то выброшенную за ненадобностью. Костя сам видел как-то, войдя в отсек к Ландыш, что перстень, валяющийся рядом с её постелью на столике, странно помутнел и утратил блеск. Кажется, сам Костя искал Ландыш по просьбе Кука, а её не было поблизости нигде. Тогда Костя подумал, что случилось с перстнем Ландыш, бывшим её обручальным, как она и говорила о том. Почему он так выцвел? Не стоит ли ей предложить помощь по восстановлению его уникальной и прежней игры?
Ради этого Костя был готов найти рецепты по восстановлению красоты старых минералов. Но Ландыш, когда он увидел её впоследствии, каким-то образом сумела и сама восстановить его красоту. Перстень сиял на худеньком пальчике её, в целом-то, трудовой руки, как и прежде, когда она появлялась в звездолёте вместе с исчезнувшим мужем. Она любила его настолько очевидно для всякого, даже слащаво проявляя свои чувства к нему на виду у всех, что вызывала неприятие своим афишированием того, что умные люди не выпячивают никогда. Но Ландыш никто и не считал умной, не исключая и самого избранника Радослава.
Костя опять завздыхал, запечалился об участи бедной девчонки, забывшей даже о том, что маленькая Виталина её дочь. Виталина же называла Ландыш «мамкой», когда злилась, а Вику «мамочкой Викусей». Никто ребёнка не одёргивал. Сама Ландыш считала, что маленькая девочка видит в ней черты, похожие на утраченную мать, а Костя, зная правду, не уставал вздрагивать от внутренней боли, слыша это «мамка». Костя был очень чувствительным, но тщательно пытающимся скрывать такое своё качество, считая его не мужским. Если он находился рядом, он хватал девочку и начинал возиться с нею, вызывая её смех от игры.
Однажды Виталина погладила его лицо и спросила: «Где твоя борода? У моего молодого папы была борода. Ты помнишь, мамка»? – обратилась она к Ландыш.
«Нет»! – резко оборвала её Ландыш, – «Я не была в то время твоей мамкой».
«У твоего папы Кука»? – уточнил Костя, пытаясь сгладить ситуацию. – « Так у него и теперь борода».
«Папа Кук старый. А другой был с волосами».
Ландыш стала дёргать Костью за рукав, давая понять, что не стоит тревожить ребёнка, пока что не забывшего прежнего отца, несмотря на любовь к лысому Куку.