Космонавт. Том 2

— Громов! — он схватил меня за плечи, резко осмотрел с головы до ног, будто проверяя, цел ли я. — Жив?

— Так точно, товарищ майор. — Я выпрямился, стараясь говорить чётко, хотя слова вырывались с хрипом, и отдал честь. — Самолет посадил. Жертв нет.

Крутов резко кивнул, сжал моё плечо, а затем и вовсе обнял так, что аж кости хрустнули.

«Чего это с ним?» — удивился я.

Затем Крутов отстранился от меня, заглянул в глаза и громко проговорил:

— Молодец, курсант! — И тут же рявкнул в сторону механиков: — Быстро осмотреть машину! Разобрать всё до винтика, но найти причину поломки!

В этот момент ко мне прорвался Борисов. Он буквально сбил меня с ног, обхватив так, что рёбра затрещали.

— Чёртов герой! — сказал он, похлопывая меня по спине. — Ты, блин, псих! — он дышал мне прямо в лицо, глаза бешеные. — Я думал, ты сейчас…

Борисов не договорил. Просто стиснул зубы и ещё раз встряхнул меня, будто проверяя, не мираж ли перед ним.

Если у меня до этого травм не было, то после всех этих медвежьих объятий они точно появятся. Я поморщился и с улыбкой сказал:

— Я в порядке, всё хорошо.

Потом подбежали механики во главе с дядей Петей.

— Сынок, двигатель, говоришь, забарахлил? — он уже лез в кабину, не дожидаясь ответа. — Щас посмотрим, сволочь…

Медики в белых халатах схватили меня под руки.

— Товарищ курсант, проходите на осмотр.

Я попытался вырваться:

— Да я в порядке!

— Курсант, не разговаривайте! — старший врач, суровый мужчина с седыми висками, тыкнул пальцем в сторону носилок. — Стандартная процедура после аварийной посадки. Шок, перегрузки, возможные внутренние травмы. Раздевайтесь.

Меня посадили на носилки, начали щупать, слушать сердце, светить в глаза фонариком. Кто-то из медсестёр торопливо записывала данные.

— Дайте ему воды! — крикнул кто-то.

Мне сунули в руки алюминиевую кружку. Вода оказалась тёплой, но я выпил залпом.

Тем временем вокруг царила суматоха, слышались выкрики:

— Пожарные, отойдите от самолёта!

— Где акт осмотра? Быстро составить!

— Товарищ майор, вас срочно вызывают…

Крутов, бросая на меня взгляд, коротко кивнул:

— Громов, после осмотра — ко мне. Без промедлений.

— Есть, прибыть к вам без промедлений, товарищ майор! — отозвался я.

Меня подхватили под руки и повели в медпункт. За спиной по-прежнему слышались обрывки фраз:

— Смотрите, вон сам Брежнев встал…

— Говорят, он геройски посадил…

— Да нет, это же диверсия! Механик сказал…

Я нахмурился. Диверсия? Похоже на то. Самолёт был исправен перед полётом — это я точно знаю. Проверял.

Но разбираться сейчас было некогда. Медики уже тащили меня в сторону палатки с красным крестом.

А где-то за спиной, в дыму и искрах, лежал мой Як — изуродованный, но посаженый. А ведь кто-то очень хотел, чтобы я его не посадил.

Медосмотр занял меньше времени, чем я ожидал. Врачи, убедившись, что переломов и внутренних кровотечений нет, отпустили меня с предписанием «двое суток покоя». Я тут же засунул в карман эту бумажку, забыв о ней, и направился к кабинету Крутова.

Дверь была приоткрыта. Постучав для виду, я вошёл без ожидания ответа. Крутов сидел за столом, курил «Беломор» и что-то писал. Увидев меня, он отложил ручку.

— Садись, Громов. — Он указал на стул. — Рассказывай всё подробно. Пока ждём доклад механиков.

Я сел и начал с самого начала: странный рывок, запах горючего, заклинивание управления. Крутов слушал, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Когда я закончил, он откинулся в кресле и задумался. Его пальцы барабанили по столу.

— Ты уверен, что перед вылетом всё проверил? — наконец спросил он.

— Так точно. Я лично осмотрел машину вместе с дядей Петей. Всё было в норме.

Крутов кивнул. В этот момент в кабинет вошёл главный механик — старший лейтенант Воробьёв. Его лицо было серьёзным, в руках он держал какую-то деталь, обёрнутую в промасленную тряпку.

— Товарищ майор, версия подтвердилась, это диверсия. — Воробьёв положил на стол металлическую трубку с треснувшей резьбой. — Вот причина отказа.

Я присмотрелся. Это был топливная труба.

— Его специально подпилили, — объяснил Воробьёв. — Но не до конца, а так, чтобы он выдержал первые минуты полёта. Под нагрузкой металл устал, трещина пошла по всей длине. Топливо начало подтекать, пары скопились в отсеке…

— И при нагреве двигателя воспламенились, — закончил я.

— Именно так, — кивнул механик. — А ещё… — Он достал из кармана маленький металлический осколок. — Это нашли в системе управления. Впихнули между тягами элеронов. Сначала всё работало, но при виражах осколок сместился и заклинил механизм.

Крутов медленно поднялся из-за стола. Его лицо стало каменным.

— Кто мог это сделать? — холодно спросил он.

— Только тот, кто имел доступ к самолёту после предварительного осмотра, — ответил Воробьёв. — И знал его устройство. Профессионал.

В кабинете повисло тяжёлое молчание. Я вспомнил, как перед вылетом видел возле моего Яка незнакомого техника в комбинезоне. Тогда я не придал этому значения, а зря…

— Товарищ майор, — начал я, — сегодня утром я заметил…

В этот момент дверь резко распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся дежурный:

— Товарищ майор! Срочно в ангар! Нашли ещё кое-что!

Мы втроем переглянулись и последовали за ним. В ангаре у самолёта Борисова собралась толпа механиков. Они расступились, когда подошёл Крутов. Дядя Петя, бледный как мел, протянул ему какой-то предмет.

— Нашли в хвостовом отсеке… Примагниченный к обшивке.

Это был маленький радиопередатчик. Самодельный, но явно профессиональной сборки.

— Дистанционный подрывник, — хрипло сказал Крутов. — Чудом не сработал… — Он не договорил.

Я чуть не присвистнул. Это уже не похоже на месть одному конкретному курсанту, как я изначально подумал. Это уже нечто большее — попытка сорвать показательные выступления, на котором присутствовали иностранные гости, пресса… Кто-то очень хотел не просто аварии, а гарантированной гибели, а значит, позора советского союза на весь мир. И это был не просто саботаж — это была операция.