Космонавт

Я вздохнул и ускорился, мысленно готовясь к самой странной встрече в своей жизни. С женщиной, которая, если верить дяде Боре, была моей матерью.

Глава 2

Мы свернули во двор, и сердце ёкнуло. Всё казалось смутно знакомым, хотя я точно знал, что никогда не бывал здесь прежде.

Точнее, я из прошлой жизни здесь не бывал, а вот бывший «владелец» тела, в котором я теперь оказался, бывал. Интересно, где он сейчас? Что стало с настоящим парнем? Судя по луже крови, которая натекла из его… моей головы, он не выжил.

Я снова вздохнул и пнул ногой камешек. Наблюдая, как он катится и подпрыгивает по дороге, я вновь вернулся мыслями к маме Сергея. Я совершенно не понимал, как мне себя вести с ней. Вроде и чужой человек, но при этом кровь-то у нас одна.

Нахмурился и мысленно ругнулся. Я взрослый мужик, космонавт-исследователь со стажем, а тут разволновался, как мальчишка. Вот встретимся, а дальше буду действовать по ситуации.

Кивнув самому себе, я посмотрел на детскую площадку. Пара железных качелей, песочница, турник — вот и всё богатство. Невольно вспомнились яркие, пёстрые и многофункциональные детские площадки двадцать первого века. Но в этом тихом дворе они казались бы чужими.

Я посмотрел на малышей в одинаковых серых шерстяных костюмчиках, которые копошились в песочнице под присмотром бабушек, и в голову пришла идея. А что, если я начну аккуратно вводить достижения будущего в нынешнее время? К чему это может привести? До каких масштабов может развиться СССР, если не получится его развалить?

Так-то оно так, но… кто будет слушать вчерашнего школьника без имени, связей или значительных достижений? Вот то-то же. Я снова пнул камешек и засунул руки в карманы брюк.

Мы проходили мимо двухэтажки. На лавочке у подъезда старичок в картузе мастрячил самокрутку из газеты. Из открытого окна второго этажа доносился смутно знакомый голос зычный диктора по радио. Я напряг память, но так и не смог вспомнить, кто бы это мог быть.

Сосед, шагавший рядом, внезапно крякнул:

— Эх, Серёг, и как тебе не стыдно? Мамка-то волноваться будет! Опять бабки донесут ей и скажут: «Ваш сын с дерева брякнулся». Ага… В прошлый раз с крыши, теперь вот…

— Слушай, дядя Боря. Жив же, — буркнул я. — Ты бы лучше о себе позаботился.

— А что я, я ого-го! — почесал он нос.

Я хотел сказать, что небритый и похмельный вид, а вернее, весь образ жизни, его до добра не доведет, но нудеть не стал. Сразу видно, Боря — человек неплохой. Но кто я ему, чтобы его воспитывать? А впрочем… Ладно, сейчас свои проблемы решим, а потом и с ним, может, займусь. Нет, я, конечно, не питаю иллюзий, половина страны сейчас — любители выпить чего покрепче.

Вместо этого сказал:

— Тебе бы побриться, так и десяток лет с плеч.

Сосед одобрительно хлопнул меня по плечу:

— Ну дык… Знаешь, как за мной девки бегали? Ух!

— А если похмельем не страдать всё время, так и сейчас бегать будут, — подмигнул я.

— Так чтоб не страдать, это… Да ладно… Разве я пьющий? Вот Колька Фомин, тот да-а… А я что?

— А перегарчик просто так? Вместо одеколона у тебя?

— Ну-у… Я, может, и выпиваю, но не дурак. А дураков у нас и трезвых хватает. Вот Колька, например…

Договорить он не успел. Потому что мы поравнялись с колонкой, где две девчушки наполняли железные ведра водой. Сосед облизал пересохшие губы.

Из подвала напротив доносился мерный стук молотка. Видимо, кто-то чинил табуретку или что-то ещё. Обычное дело, насколько я помню. В Союзе всегда чинили все сами. «Золотые руки» — частое сейчас выражение.

Вообще память моя сейчас удивляла. Когда я пытался намеренно что-то вспомнить из жизни меня нынешнего — ничего не получалось. А когда просто шёл и ни о чём не думал, в памяти всплывали всякие мелочи. Вот, например, я точно знал, что вон те железные ящики — это не мусорные баки, а погреба для картошки.

— Погоди-ка, — дядя Боря внезапно остановился и пошёл к девочкам. — Ну-ка, девоньки, дайте дяде воды попить.

Те посторонились, и сосед стал черпать воду сложенной ковшом ладонью.

— У-ух, хорошо, — отфыркиваясь, проговорил дядя Боря и стал плескать воду в лицо. — Спасибо, красавицы, — поблагодарил он и вернулся ко мне. Вслед нам полетел звонкий смех и лязганье жестяных ведёрок о землю.

Мы продолжили наш путь. Я молчал, дядя Боря пыхтел рядом.

— Жарко сегодня, — снова нарушил молчание сосед, снял кепку и протёр ею лоб. Я кивнул.

Несколько минут мы шагали молча, а затем сосед снова заговорил:

— Что-то ты, Серёжка, больно молчалив сегодня, как радио, когда в розетку не воткнуто, — он кинул на меня косой взгляд и полез во внутренний карман пиджака.

Я молча пожал плечами. Разговаривать мне сейчас небезопасно, могу и лишнего спросить. Да и в принципе я был не из болтливых.

— Раньше без умолку болтал, что та трещётка, а сейчас ни словечка, ишь, — он зашуршал бумагой, и я невольно посмотрел, что у него там в руках.

— Так голова болит, дядь Борь, — отозвался я, вчитываясь в текст газеты «Вечерняя Москва», которой обмахивался сосед. — Можно? — я указал на газету.

Меня привлекло одно объявление. Взгляд уцепился за строки. Но, возможно, показалось. Поэтому я и захотел удостовериться. Сосед хмыкнул, но газету всё же дал. Я отыскал заинтересовавшее меня объявление в рамочке и вчитался:

'Московский аэроклуб им. В. П. Чкалова объявляет набор!

Требуются юноши 16–22 лет с образованием 8–10 классов.

Документы принимаются до 15 сентября 1964 г. по адресу: г. Москва, Тушино, ул. Свободы, 44.

Справки по тел. ХХ-ХХ-ХХ.

Одобрено Московским городским комитетом ДОСААФ'.

— Что у тебя там? — спросил сосед, заглядывая мне через плечо. — А-а. Узнаю маленького Серёжку, — хохотнул дядя Боря.

— Чего? — я оторвался от чтения и посмотрел на соседа.

— Да ты ж всё детство твердил о полётах и о том, что хочешь стать космонавтом. С детсада самого только об этом и талдычишь. Да только с возрастом всё меньше и меньше.