Космос на троих
Шрифт:
Бросилась к аборигену, не представляя, что делать и замерла в порыве. Чешуйки шишек у него на голове распахнулись, и оттуда вылетели несколько таких же семян или орешков, что я поймала раньше. Они подплыли ко мне по воздуху, ориатонец внезапно очнулся и слабо позвал:
– Дулуууйййуююю мюууу кюуу уууююли...
Я продолжала стоять столбом. Но когда он, слабеющим голосом, повторил это в третий раз, джамранские
– Преемница, прошу, преемница...
Я?
Стряхнув оцепенение, сунула орешки в карман и подбежала к нему.
Что делать-то? Что делать?
Моими поступками двигало осознание, что надо помочь ему подняться и куда-то отвести. И это жизненно важно! Три плюс один сложились, едва логика переплелась с исходной информацией и мысль заработала.
– Извините, я... Я не преемница... Попробуйте встать, и преемника мы найдём, обязательно найдём!
– в отчаянии твердила я, а взгляд его угасал, когда он смотрел на меня.
Раздался треск, хруст...
– А, вот ты где!
– из кустов выбрался Риго.
– Хорошо, у меня на тебя пеленг, а то пропала бесследно и...
Он осёкся, увидев теряющего сознание ориатонца. И, не раздумывая, кинулся к нему, на ходу отстёгивая аптечку. Мигом извлёк сканер, просканировал, считал показатели и нахмурился. Снова порылся в аптечке, выхватил инъектор и быстренько что-то вколол аборигену.
Вот что значит, доктор...
С минуту мы напряжённо ждали, а потом ориатонец пришёл в себя. Глаза открылись, взгляд стал осмысленным...
– Успели!
– выдохнул Риго.
– А что с ним было?
– шёпотом спросила я.
– Что-то вроде инсульта... Если перевести на физиологию людей. Впрочем, без соответствующего лечения, спустя цикл может повториться. Я лишь привёл его в норму, на время.
– А ты не можешь вылечить его совсем?
– Здесь? Вряд ли... Разве что на корабле. Там всё оборудование. И сильные генетические препараты. Но опасность пока миновала, а потом...
– А потом, - сказал ориатонец, садясь и разглядывая нас, - я назначу преемника.
Видимо, он услышал наш разговор. Интересно, а про корабль и прочее тоже?
– Давно следовало, - он покрутил головой, ощупал свои шишки.
– Но я тянул... Неразумно... Вы открыли мне скворы.
Мы с Риго переглянулись. Это действительно
потерянный четвёртый смотритель.– Вы не отсюда, - вдруг заявил ориатонец.
– Это всё, - он обвёл ладонью маскировку, - ненастоящее... Мы умеем правильно видеть даже с закрытыми скворами.
И вдруг улыбнулся, совсем по-человечески.
– Я никому о вас не скажу. Вы и не представляете, что совершили...
О нет, кажется, я представляла, и от этого сделалось не по себе и в то же время радостно. Восторженно и страшно...
– Э.. Вот, - я протянула ему орешки.
– Это ваше?
– Ядрышки?
– он взглянул на меня.
– Ментальные корпускулы... Ясно, как ты нашла меня. Оставь себе и, подожди...
Он сосредоточился, повёл двойными зрачками и "шишки" снова раскрыли чешуйки. Оттуда вырвалось несколько десятков ядрышек. Смотритель поймал корпускулы и пересыпал мне в ладонь.
– Зачем?
– растерялась я.
– Съешь и обрети нечто важное для себя или прибереги. Ты поймёшь.
Словно в дурмане, я сунула орешки в карман.
Ориатонец поднялся, отряхнул юбки, поклонился и выставил ладони. Вспомнив жесты на площади, мы приложили к ним свои.
– Явите истинные лица, - попросил он.
Мы поколебались, но сбросили маскировку. Смотритель тепло улыбнулся.
– Надо идти. Скоро начнётся. Понаблюдайте издалека. Испускание - это красиво и умиротворяюще.
Уходя, он спросил у меня:
– Как твоё имя?
– Валерия...
– Ориату запомнит, - пообещал смотритель, - и пронесёт сквозь вселенную...
При чём тут я? Риго его вылечил!
– А парня зовут Риген!
– сдала я капитана вслед ориатонцу, и заработала тычок. Хорошо, что не шипами.
Смотритель даже не обернулся...
– Именами не разбрасываются, - зашипел Риго и подтолкнул меня.
– Вперёд, на крышу. Угроза миновала, так хоть зрелищем насладимся.
– А что такое скворы?
– спохватилась я.
– Наверное, это чешуйки... Так вот, на площади его даже ещё не хватились. Он всегда задерживался. Нашли бы позже, мёртвым, и тогда... Ничто бы не спасло эту планету. Смотритель не успел подготовить преемника и...
– Риго!.. Мы не знаем, чем это для всех обернётся.
– Зато, мы живы.