Косовский одуванчик

Я выбежала, чтобы не остаться. Скендер открыл мне дверцу, я бросила ему:

– Езжай к многоэтажке!

– Я ее покупать не собираюсь! – пошутил он, нажимая на педаль газа.

– Когда доберемся до нее, я скажу тебе, где этот маленький домик с большим палисадником.

– Ты еще цену не назвала...

– Рыночная – ты слышал, что Джон сказал?

– Ебать тебе эту Сербию, зачем тебе эта Сербия, когда здесь у тебя Джон есть?

– Оставляю его тебе.

– Мы с ним тебя и в Белграде отыщем.

– Там тебя встретит падший ангел, с экскаваторным ковшом вместо стакана.

– Все угрожаешь, угрожаешь...

– Угрожаю, потому что Джон будет оберегать нас до самой границы. Сейчас давай за многоэтажку. Стой! Пошли...

– Большой палисадник, маленький домик во тьме.

Скендер развернулся, спросил:

– А где тут джип с сержантом Джоном?

– Он видит нас, – отвечаю. – Пошли.

– Мария, давай договоримся: мы сначала как условились – ты отдаешь маленький домик и большой палисадник с условием, что я переброшу тебя к границе...

– Так оно и будет.

– Джон говорил про рыночную цену...

– Я тебе сказала: отвезешь меня к границе – дом и палисадник твои, и ни динара.

– Ну, я тебе пару марок все же дам.

– У меня твоих десять тысяч есть за мой дом.

– Так этого ж мало.

– Мне хватит, чтобы начать новую жизнь в Сербии. Давай поспеши. Посмотрим дом – и вперед, скоро рассвет.

Я зашагала, Скендер за мной, двери отворились. Капитан Гарольд держал в руке дамский револьвер.

– Не надо, – сказал Скендер, – вперед, капитан.

Гарольд обнял Скендера, ощупывая его на наличие оружия, и вытащил из внутреннего кармана пиджака нож.

– Перочинный, – сказал Скендер. – Это не кукри.

– Пошли, капитан, – говорю я.

– Спокойно, – отозвался Скендер, – теперь моя очередь дом ощупать.

Скендер профессионально осмотрел окна, заглянул под кровать. Включил телевизор, поднял трубку телефона.

– Неплохо, неплохо, – бормотал он. – А что, вас разве двое? – спросил Скендер, глянув на нас.

– Пошли, пошли, Скендер, вот-вот рассветет.

– Ключ! – потребовал Скендер.

– В дверях, – отвечаю.

– Запасной?

– Нет, не переживай.

– Дом отличный, – говорит Скендер.

– Летс гоу, – откликнулся Гарольд.

– Выключи телевизор, – бросила я Скендеру.

На экране в это мгновение появился генерал Кларк, за его спиной – немецкий командующий КФОРа генерал Клаус Райнхардт. Я приметила, с каким отвращением Гарольд посмотрел на угасающие лики двух генералов.

* * *

НОЧЬ. На пятой скорости мы вылетели из Приштины. Мы с капитаном расположились на заднем сиденье. Скендер несся мимо танков, телег, крестьян, погоняющих усталых волов.

– Что ты молчишь, Мария? – спросил Гарольд, нежно касаясь меня рукой.

– Боюсь, – говорю.

– Ты не доверяешь этому шоферу? Капитан не хотел называть Скендера по имени.

– Говори спокойно, он не знает английского.

– Как ты со мной разговариваешь? – спрашивает Гарольд.

– Что значит – как? – обозлилась я.

– Что-то случилось? – испуганно спрашивает Гарольд.

– Случиться все что угодно может. Боюсь, как бы нас не выследили.

– Кто еще знает о нашем побеге?

– НАТО и еще девятнадцать стран, – отвечаю и впервые улыбаюсь.

Гарольд взял меня за руку, теперь на ней было три отпечатка – майора Шустера, сержанта Джона и капитана Гарольда.

Скендер резко свернул с дороги.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Меняем план, так мы скорее доберемся до реки.

– Где мы? – спрашивает Гарольд.

– Нигде, – отвечаю, – не волнуйся, куда-нибудь да приедем.

Гарольд продемонстрировал Скендеру дамский револьвер. Я отвела его руку:

– Гарольд, успеется с револьвером, я скажу тебе когда.

Скендер добродушно отозвался:

– Мария, пожалуйста, переведи мои слова капитану.

– Хорошо, – говорю, – запевай...

– Это ты хорошо сказала – запевай! Потому что это будет наша старинная албанская песня.

– Ладно, – говорю, – можешь не петь, перескажи, мне легче будет Гарольду переводить.

Машина прыгала по колеям, накатанным танками и джипами. Скендер медленно говорил, я переводила:

Если вдруг мужик захочет Защитить себя с любимой, Это как стоять в засаде Посредь горного ущелья, Что не шире, чем кишочки Нарожденного ягненка. Но не уже, чем ворота Самой маленькой кошары. Пусть тогда их будут сотни, Тех врагов любви безбрежной — Всех любовь их одолеет.

Красивая баллада Скендера, и ночь лунная. Гарольд взял меня за руку, и слова песни уничтожили последние сомнения в честности Скен-дера, который не успел снять смокинга и выглядел как учитель танцев. А мы с Гарольдом опять были той самой парой на лугу, под блеянием мягкого лунного света, победившего небольшое облачко и пролившего его на землю в виде легкого тумана. И в этом тумане больше не было ни майора Шустера, ни сержанта Джона, я опять была в кошаре с капитаном Гарольдом. Любовь, подумала я, неужели вернулась моя любовь к Гарольду, или это только моя сербская улыбка, которая раньше означала: да заебись ты! А теперь – пусть будет, чего быть не может, потому что мы воплотились, похоже, в новую народную песню, рожденную в Косове. С обязательной, поскольку это песня, гибелью героев в конце. Пусть это будет Скендер, подумала я, да даже и капитан Гарольд, только не я, не я, Мария Лепич, прекрасная, как моя фамилия, – при условии, если хорошо высплюсь. Скендер продолжал:

– Не надо бояться любви, потому что она нас омолаживает на некоторое время. Прежде эта молодость любви длилась порядочно, но теперь темп Нового мирового порядка сокращает дни любви. Нет больше у людей души, которая украшала любовь! Много я видел душ, сбежавших от нищих и крестьян и переселившихся в мафиози, потому что душа тоже любит хорошие машины, пятизвездочные отели, четырехзвездных генералов. Так что я не знаю, что с вашими душами творится, твоей и капи-тановой. Боюсь, как бы их не убили там, куда вы стремитесь. Извини, но разве стоит Косово гибели ста тысяч душ и изгнания трехсот тысяч сербов?

– Это переселение душ обеспечили вы, албанцы.

– Нет, Мария. Кто знает, увидимся ли мы еще? Я тебе все это специально рассказываю, чтобы ты знала: не все албанцы Эмины Джи-новици. Все, что сейчас в Косове творится, – результат того, что нам объяснили, какой хороший этот Новый мировой порядок. Требуйте демократии – объясняют по телевизору, – и вы станете богами, забудете о страданиях. И чем выше мы с вами поднимались к этой демократии, тем чаще с неба демократии сыпались бомбы. Теперь случилось то, во что верил Эмин Джиновици, и не только он. То, что нам предлагает КФОР и политики – то же самое, что Гитлер предлагал немецкому народу, и наша любовь к нашим вождям освобождает нас от чувства вины, даже когда мы убиваем.