Кость в горле 2. Первая невеста

Я привыкла к этим моментам, ждала их и подспудно боялась. Я поняла, что нравлюсь Феликсу как женщина, и это осознание вызывало во мне не отторжение, а непонятную радость. В моей груди теплело, я чувствовала смущение и огромное волнение. Что-то незнакомое происходило со мной; я привыкала к его защите, его опеке, его рукам. Я не хотела его отталкивать.

Иногда я притворялась, что сразу засыпаю, чтобы избежать смущения. В такие моменты я чувствовала, как его руки сжимаются вокруг меня, как его губы "случайно" касаются моей шеи, как он вдыхает запах моих волос, прячет в них свое лицо, прижимается ко мне со спины всем телом, настолько близко, насколько возможно, вдавливая меня в себя. Как он мог не слышать безумный стук моего сердца? А может, он слышал, но, как и я, делал вид, что ничего не происходит? Ведь так было проще, чем пытаться всё обсудить. Если бы мы попытались разобраться в происходящем между нами, нам пришлось бы говорить о том, что он король, а я ему не подхожу, что я формально обручена с другим, что между нами не может быть никакого флирта. Феликс не мог не понимать, что подобное ненормально, мы были мужчиной и женщиной благородных кровей, такое поведение считалось скандальным и компрометирующим. И хотя здесь, в средних казармах, все считали нас братом и сестрой и никого не удивляло то, что мы спали близко в холодной комнате, мы-то знали правду.

Я не знаю, сколько ещё мы бы прожили так, если бы не случай, который случился с нами на третьей неделе. Дни протекали один за другим, превращаясь в недели, на фоне ужаса, на который большая часть присутствующих закрывала глаза, боясь выйти из системы, которая, хоть и была ужасной, но позволяла им на что-то надеяться. Мы видели, как на руках некоторых узников росли наросты, как многие уже не могли ходить из-за болезней, которые их разъедали, как такие люди исчезали. Кочевники говорили, что их "отпускали", отправляли домой, но вряд ли кто-то верил в это. Я видела, как они обращались даже со своими ранеными, и подозревала, что то же самое происходит и с несчастными узниками этого места.

В тот день мы продолжали нашу обычную работу, хотя я была рассеянной, отвлекаясь на Бровастого, чьё состояние ухудшалось с каждым днём. Я опасалась, что скоро мы все увидим, как его "отпустят на волю". В этот момент к нам заглянул незнакомый кочевник в золотом одеянии, которого я никогда до этого не видела. Мужчина искал того, кто нас проверял, но вместо этого его взгляд сразу же задержался на мне.

Я сразу же почувствовала себя неуютно: здесь было очень жарко, на мне была только нижняя рубашка, как и на всех в нашей команде, кроме того, мой платок сполз с головы, демонстрируя всем мои чистые кудрявые волосы. Несмотря на тяжёлое ощущение от его взгляда, я продолжала работать, стараясь не обращать внимания. Феликс также заметил незнакомого кочевника и постарался встать между мной и мужчиной в золотом.

Позднее вечером в комнату заглянул другой кочевник, одетый уже попроще, и что-то сказал нашему проверяющему. После этого он подошёл ко мне и Феликсу и обратился к "брату". Феликс сразу же ответил ему на аракийском, я же не смогла понять ничего, кроме слова "нет".

— Что происходит? — вскоре спросила я, устав от того, что меня обсуждали, как будто меня здесь нет, но Феликс бросил на меня раздражённый взгляд, не желая делиться со мной информацией.

— Вы… идти за мной, — неловко произнёс вошедший на валледском языке, я же с волнением и вопросом уставилась на Феликса, надеясь, что он понял больше.

— Как насчёт моей работы? — спросила я кочевника, и тот, очевидно, потребовал у Феликса перевести мой вопрос, но "Брат" не торопился переводить мне его ответ.

— Дамиан! — с возмущением уставилась я на короля, но тот смотрел хмуро, челюсти сжаты, в глазах непреклонность. — Что он ответил?

— Сказал, что вернёт тебя через двадцать минут. Квоту для нас уменьшат, — сквозь зубы прошипел Феликс, и я кивнула.

— Тогда я пойду, — сказала я. Понимаю, что он волнуется за меня, но он не должен просто скрывать от меня информацию. Нужно работать сообща, оценивать риск и реагировать по ситуации. На мой взгляд, привлекать всеобщее внимание и затевать скандал сейчас было глупо. — За двадцать минут мне ничего не сделают. Узнаем, что они хотят.

Феликс попытался буквально запретить мне идти и даже перекрыл путь, но двое кочевников увели его от меня под взволнованными взглядами нашей команды.

Проводив меня длинными коридорами, кочевник привел нас к небольшой лестнице, ведущей наверх, с одной единственной дверью в конце. Я вопросительно обернулась на мужчину, но тот указал рукой на лестницу, явно не собираясь следовать за мной.

За дверью меня ожидал кочевник в золотом одеянии, тот самый, который ранее заглядывал в нашу рабочую комнату. Услышав мои шаги, он медленно повернулся и подошёл ко мне вплотную, затем приподнял моё лицо рукой. Я нервничала и старалась это скрыть, глядя чуть в сторону, на стену за его спиной.

Кочевник сказал что-то, но я не знала языка, однако в комнате, оказывается, находился переводчик - один из валледцев, работающих на похитителей.

— Посмотри на него! — передал он мне слова кочевника, и я, проглотив комок в горле, послушалась, встретившись взглядом с мужчиной.

Мужчина был взрослым, старше Эдмуна Тенбрайка и моего покойного отца, очень грузным, с тяжёлым вторым подбородком и крупными чертами лица. Его взгляд не скрывал восхищения, а я, стараясь не поддаться страху, оставалась неподвижной, пока его большой палец проводил по моим скулам и линии челюсти, а затем скользнул по моим плотно сжатым губам.

6.4

— Господин Демирия говорит, что никогда не встречал таких глаз, — переводил валледец слова кочевника, пока я терпеливо ждала, что меня отпустят.

Палец на моих губах нервировал, я хотела помотать головой и избавиться от хватки мужчины, который, очевидно, испытывал ко мне интерес определенного рода.

Его палец зацепился за мою нижнюю губу, оттянув ее, после чего кочевник сделал глубокий вдох, не скрывая своего возбуждения.

Он что-то произнес.

— Господин Демирия желает, чтобы вы присели, — валледец показал на кресло в углу комнаты, куда я подошла на негнущихся ногах.

Присев, я впервые осмотрела комнату: здесь было три больших окна, все с видом на внутренний двор, где проходили утренние сборы. Всё пространство было как на ладони.

— Господин Демирия желает знать, сколько вам лет, — перевел очередной вопрос валледец, пока я неудобно ерзала в своем кресле под неусыпным взглядом мужчины в золотом.

— Семнадцать.

— Когда вам исполняется восемнадцать?

Я поморщилась от этого вопроса. До восемнадцати почти во всех государствах я считалась ребенком, и, наверное, хорошо, что в Аракии настолько строгая вера, что люди редко нарушают ее. По крайней мере, я знала, что господин Демирия не тронет меня до того, как мне исполнится восемнадцать.

— Через девять месяцев.

Хотелось вообще сказать, что ровно через год, но вряд ли мне поверят, нужно было дать ответ, который не вызовет подозрений.

Валледец перевел мой ответ, и двое мужчин начали неспешно обсуждать что-то, пока я осматривала комнату. Время от времени господин Демирия бросал на меня взгляды, полные желания и сожаления, и я старалась не реагировать, не показывать омерзения, которое чувствовала даже от мысли, что он прикоснется ко мне.

Мой взгляд натолкнулся на предмет, который не вписывался в окружающую обстановку.

На столе, среди прочих вещей, лежал массивный металлический куб с четырьмя рычагами и металлической решеткой сбоку, обращенной к окну.