Кот баюн и чудь белоглазая

Собралось много мужчин с женщинами, играли на инструментах, каждый из родственников поставил свой шалаш поодаль, — купец посмотрел на Коттина, дескать, не соизволит ли боярин отослать юного родственника. Коттин подозвал Арианта, что-то шепнул — мальчик побежал с кувшином к реке, журчащей внизу.

— А девушка, которая должна быть убитой, разукрасившись, отправилась к шалашам родственников умершего, вошла в каждый, и там с ней сочетался хозяин шалаша и говорил громким голосом: «Скажи своему господину: „Право же, я совершил это из любви и дружбы к тебе“». И таким образом, к она прошла все шалаши, все с ней сочетались.

Когда же они с этим делом покончили, то, разрубив пополам собаку, бросили её внутрь корабля, также, отрезав голову петуху, бросили тушку и его голову справа и слева от корабля.

В пятницу, на закате, девушку привели к воротам. Она поставила ноги на ладони мужей, поднялась над воротами, произнесла какие-то слова на своем языке, после чего её опустили. Потом подняли её во второй раз, и она совершила подобное действие, как и в первый раз, затем в третий. Затем ей подали курицу, она отрезала ей голову и отшвырнула её. Они же взяли эту курицу и бросили её на корабль.

Итак, я спросил достопочтенного Мардуха, — купец кивнул в сторону смуглого спутника, — о её действиях, и он поведал мне: «Она сказала, когда ее подняли в первый раз: „Вот я вижу своего отца и свою мать“», — и сказала во второй раз: «Вот все мои умершие родственники, сидящие», — и сказала в третий раз: «Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и он зовет меня, так ведите же меня к нему».

Итак, они прошли с ней по направлению к кораблю. Она сняла два браслета, бывшие на ней, и отдала их старухе, называемой ангелом смерти. И ещё она сняла два ножных кольца и дала их двум девушкам, что всё время служили ей.

После этого родственники конунга, что сочетались с ней, сделали свои руки устланной дорогой для неё, чтобы девушка, поставив ноги на ладони их рук, прошла на корабль. Но они ещё не ввели её в шалаш. Пришли мужи, неся с собою щиты и палки, а ей подали кубок вина. Она же запела над ним и выпила его. И сказал мне достопочтенный Мардух, что она тем самым прощается со своими подругами. Потом ей был подан другой кубок, она же взяла его и долго тянула песню, в то время как старуха торопила её выпить его и войти в шалаш, в котором уже находился ее господин.

И я увидел, что она растерялась, захотела войти в шалаш, но всунула голову между ним и бортом корабля. Тогда старуха схватила её и впихнула в шалаш, и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять палками по щитам, чтобы не был слышен её крик. Затем вошли в шалаш шесть мужей из числа родственников её господина, и все до одного сочетались с девушкой в присутствии умершего. Затем, как только они покончили с осуществлением своих прав любви, уложили её рядом с её господином. Двое схватили её за ноги, двое за руки, пришла старуха, наложила ей на шею веревку с расходящимися концами и дала её двум мужам, чтобы они тянули, и приступила к делу, имея в руке кинжал с широким лезвием. Итак, она начала втыкать его между её ребрами, в то время как оба мужа душили её веревкой, пока она не умерла.

Потом явился ближайший родственник умершего с факелом. Он пошел, пятясь задом, держа зажженною палку в руке и будучи голым, чтоб зажечь дерево, сложенное под кораблём. И взялся огонь за дрова, потом за корабль, потом за шалаш, и мужа, и девушку, и за всё, что в нём находилось. Подул ветер, большой, ужасающий, и усилилось пламя. Был рядом со мной некий муж из русов. Он сказал: «Право же, вы, арабы, глупы. Вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он немедленно входит в рай».

Не прошло и часа, как корабль, и дрова, и девушка, и господин превратились в золу, потом в мельчайший пепел.

Потом русы соорудили на месте корабля огромный курган и водрузили в середине его большое бревно, написали на нем имя покойного конунга, также имя царя всех русов, и затем удалились.

Араб закончил свой рассказ, все откинулись на мягкую хвою, разом заговорили.

— Наш народ хоронит покойников в домовинах, а вождям сооружает курганы, — промолвил Коттин.

— И словене привержены этим обычаям, — сказал молчаливый старик с гуслями. — Можете называть меня Бориславом, если это имя чем-то отличается от любого другого.

— Наш народ хоронит мёртвых в могилах, где они ждут трубный глас, после чего восстанут, — подал голос хазарин Мардух.

— Мы умерших хороним в песок пустыни, до захода солнца, как написано в святом Коране.

— Это потому, что из песка не соорудить курган, — язвительно заметил горбоносый представитель конкурирующей религии.

— Фараоны в сердце пустыни строили пирамиды, — заметил с усмешкой араб. — Ах, я и забыл — вы это помните на собственных шкурах.

— И где таки те фараоны? — вдруг расплылся в улыбке Мардух. — Где великий Вавилон и могучий Рим?

— Хватит вам спорить. Расскажи, лучше, что видел ты! — попросил Коттин.

— Шли мы в Корсунь, что стоит на Понте Эвксинском. С нами был каган русов — Фарлаф.

Там были многие благородные русы. Храпели, упившись, Верьмуд, Ингельд, Лидуль и Руалд — настоящие воины. На краю матраца боролись хмельные Труан, Фарлов, Стемид и Фост. А вон — загнали девку почти на мачту — это цвет дружины: Ивор, Улеб, Фруди и Шихберн. Люди всё достойные — даже как-то раз подписали Договор русов с императором Восточного Рима о торговле.

Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как мы проходили страшные пороги на Днепре. Первый порог — на языке руси называемый Сьюппи, по-славянски же «Не спи», был ужасен. Вода чудовищно гремела, с обеих сторон высоко поднимались берега, по течению торчали острые скалы. Дружинники вышли на берег, разделись донага, залезли в воду, поволокли на верёвках ладьи и драккар, отталкиваясь шестами от камней и скал. Второй порог Айфорс, у славян — «Островок» был преодолён точно так же. Третий порог — Гелландрия — по-славянски «Шум порога», преодолевался легче, а может быть, уже сказывался навык лазить голышом в реку.

Четвёртый порог был огромен, звали его Льянди, по-славянски же, почему-то «Неясыть», видимо, из-за огромного количества речных пеликанов. Здесь причалили к берегу, разгрузили ладьи, на рабов надели цепи, выставили стражу — в скалах всегда сидели разбойники, которых славяне зовут печенегами. Под вопли пеликанов, орущих на скалистых островках посреди реки, ладьи вытащили на берег, протащили на плечах шесть вёрст, драккар катили на брёвнах, волоком, иного пути на этом участке реки не было. Затем всё загрузили, пошли к пятому порогу, который зовётся Бёрафорс, что значит «Волнобой». Здесь на реке имеется большая заводь — опять ныряли в Днепр голышом, тащили ладьи вдоль берега. Шестой порог Олмфорс — «Вертящийся», и седьмой Струкун — «Внезапный» на славянском языке, показались досадной неизбежностью.