Кот баюн и чудь белоглазая

— И что же с ними произошло? — спросил он, наконец.

— Да всё какие-то грубые попадались, задиристые.

— А… тогда да. Такое бывает, конечно. Я и сам не ангел.

— А ты не хочешь рассказать про себя? Давай, приступай, пока печь разгорается.

— Слушайте, раз обещал, — смилостивился бывший Кот:

— Итак, в один прекрасный день я пошёл в степь, чтобы выменять у пастухов стальной нож на увесистого барашка. Пастухи охотно меняли изделия городских кузниц на мясо, шерсть, кожи и молоко, тем более что главным там был мой старинный друг Арат. Стада овец и коров отогнали далеко в степь, так как под стенами города устроили покосы. Сочная трава росла только на дальних пастбищах. К своему стыду, искусством конника я владел посредственно…

— То есть шарахался от коней, — Славуня вставила слово, усмехаясь. Коттин замолчал, долго смотрел на неё сердито, затем рассмеялся и продолжил:

— То есть, я действительно не был конником. Но не забывайте, что сёдла были неудобны, просто-напросто подушки какие-то, а стремян не было и в помине.

— Конечно, стремена были придуманы позже, во времена скитания скифов, — промолвила Славуня.

— Да, и я пошёл пешком. Ближе к вечеру я решил с помощью огнива добыть огонь для костра.

— Да ты обманщик! Только жрице огня было позволено вызывать бога Агни! А угли носили из дома в дом!

— Так вышло, — скромно ответил бывший Кот. — Я увидел ручей, там, на перекате барахталась огромная золотистая стерлядь. Я подкрался и прыгнул на неё, прижав к камням голыми руками.

— Пузом придавил, — засмеялась красавица Яга.

— Эй, когда ты рассказывала байку, тебе никто не мешал! — обиделся Коттин. — Практически, никто!

— Всё, молчу, молчу!

— Так как я весьма сильно возжелал рыбки, а кушать вкусную, жирную стерлядь сырой не хотелось…

— То ты решил сам добыть огонь! — хором, в три голоса, сказали слушатели.

В дверь заглянул вернувшийся из леса кот Бабы Яги, прислушался, но ничего не сказал. Не дело благородных котов вмешиваться в делишки жалких людей.

— Да, а что тут такого? — обиделся Коттин. — Не всегда же в этом деле рулить женщине? Я и сам на Хайрате сидел в пещере, а рядом текли огненные реки лавы. И ничего — не сгорел от гнева Агни.

Короче, я достал огниво, сделанное ночью в кузнице, и начал высекать искру, чтобы поджечь кудель. В тот момент, когда появился первый огонёк, и я начал его осторожно раздувать, кто-то взмахнул широкой полой и погасил огонь. Но рядом никого не было — я сидел в степи, у ручья, местность вокруг хорошо просматривалась. Костёр был сложен меж двух плоских камней, вокруг не было ни одного дерева, ни одного кустика.

Я в раздражении вскочил, чтобы отругать озорника, погасившего огонёк, оглянулся и застыл, как громом поражённый. Рядом стоял красивый юноша в красной тунике, он посмотрел на меня в некотором недоумении, затем улыбнулся:

— А, это ты, Страж Коттин! А я решил погулять по Срединному миру!

— Здравствуй, светлый Агни, — с почтением ответил я, догадавшись, кто передо мной, ибо в глазах бога полыхал яркий огонь пекельного царства.

— И ты здравствуй, Страж! Решил развести огонь огнивом? Что будешь жарить? Рыбу?

— Да, светлый! — ответил я, боясь, как бы бог не наказал меня за то, что я развёл огонь огнивом, словно жрица огня, а не священным деревом или камнями. — Ты ведь сам, по своей доброте, подарил нам огонь, частицу своей души, как говорит наша возлюбленная матушка Славуня!

— Ты знаешь Славуню? Ну конечно, знаешь, — улыбнулся бог. — Матушка, говоришь? Да, конечно, она уже матушка, здесь ты угадал.

— Откуда мне знать божественные истины, — продолжал я трепать языком. — Разве я совершил некое зло, ежели решил скушать эту великолепную стерлядь жареной, а не сырой, холодной и мокрой? Это истина человеческая!

— А язык у тебя подвешен знатно, — рассмеялся Агни, присаживаясь на камень. — Я тоже не люблю мокрое и холодное!

Бог наклонился к костру, сложенному из тонких высохших веточек, собранных на берегу ручья, и тихонько дунул. Костёр сразу же загорелся ярким пламенем, я побежал и приволок корягу, принесённую весенним половодьем. Когда древесина превратилась в багровые угли, по которым пробегали таинственные белые и голубые огоньки, я обжарил рыбу, затем немного остудил её, предложив самый лучший кусочек Агни.

— Я не нуждаюсь в пище людей, — отверг угощение бог. — Но в некоторых вещах я по-прежнему нуждаюсь.

— Ты всегда являешься, чтобы посмотреть, кто высекает искры?

— А ты зол на язык, — поморщился Агни, — Славуня моя жрица. К ней я могу являться по её зову.

— А, правда, что боги когда-то топтали пыль дорог, как и все люди?

— Да, я не всегда был богом. Когда-то, на заре времён, я принёс в Мидгард огонь, возлюбив ваше племя.

— Ты был титаном? — жадно спросил я, вспомнив сказки о великанах, когда-то населявших землю.

— Много эпох утекло с той поры, — ответил Агни, любуясь огнём заката. — На небе меньше звёзд, чем пролетело лет.

— Ты сказал, светлый, что голод тебе не ведом, но, азарт, страх, любовь?

— А ты хитрый! И гордый! И рыбу любишь! — засмеялся Агни. — Если не отстанешь — превращу тебя в кота!

— Не превратишь! Меня хватятся, а наша ведьма, Славуня — умная, она меня расколдует!

— Вот сейчас и превращу!

— Ну вот, азарт в тебе присутствует! — я рисковал, выводя бога из себя, но чувствовал, что дело здесь нечисто, что мнение жрицы для светлого бога было не пустым звуком.

— Азарт, говоришь? Да, страх у меня давно ушёл в небытие, но любовь и азарт остались. Эти чувства присущи всем богам. Любовь и её изнанка — ревность, творчество и его оборотная сторона — азарт.

— А ненависть?

— Спроси Бела. Он был светлым богом, но возненавидел мир Бела — белый свет.

— Спрошу при случае, — серьёзно ответил я, садясь на камень напротив бога.

— Тогда сыграем, раз ты угадал во мне азарт. Да, огонь не может остановиться сам, он, можно сказать, азартен. Его гасят водой, или лишают топлива, или пускают встречный пал.