Кот и мышь

— Ну, этому я положу конец, — заявила Катинка. — Мне следовало сделать это раньше, но я была в жуткой панике, и Карлайон мне бы не поверил: ведь я не могла бы отрицать, что вы меня целовали, черт бы вас побрал! Но как только я попаду в деревню, то немедленно отправлюсь в полицейский участок и расскажу им, что вы находитесь в «Пендерине», выдавая себя за одного из них. Я не собираюсь позволить вам сочинять пикантные статейки об этом несчастном создании для местной газетенки! — Она сердито зашагала вниз по тропинке, но вскоре заговорила более мягко: — Не возвращайтесь туда! Оставьте этих людей наедине с их горем! Что еще вы рассчитываете там выяснить?

~ Остается все та же Амиста, — ответил Чаки.

— Вы не верите в Амисту. Это только предлог.

— Я без колебаний поверю всему, что вы мне скажете, мисс Джоунс, — отозвался он, пытаясь принять театральную позу на скользкой тропинке.

— Я говорю вам, что Амиста писала мне из этого дома в течение нескольких месяцев. Она знала все о доме, о живущих в нем людях, о вещах, которые там находятся, о событиях, происшедших там недавно. А в день моего прибытия туда я увидела письмо с ее почерком и ее печатью на конверте. И тем не менее меня уверяют, что такой девушки не существует! Амиста писала мне, что разговаривала с разносчицей молока, а мисс Эванс заявляет, что никогда о ней не слышала. Она сообщила мне о приходе водопроводчика, а Дей Ач-и-фай утверждает, что никогда ее не видел...

«Я сойду с ума! — думала Катинка. — Теперь я никогда не разгадаю эту тайну, и она будет преследовать меня до конца дней...»

Солнце робко показалось на сером валлийском небе, легкий ветерок дул со стороны Таррен-Гоч вдоль склона горы в сторону нагромождения валунов у ее подножия.

— Что хотела передать вам миссис Карлайон? — с любопытством спросил мистер Чаки.

— Вероятно, ее кольцо-сфинкс. Она пыталась отдать мне его раньше, в своей комнате. Конечно, я бы его не взяла, но Карлайон не узнал бы об этом.

Кольцо из бело-зеленого жадеита с маленькой зазубриной на внутренней стороне сложенных крыльев сфинкса... Почему она думает, что там есть зазубрина?

— У меня странное чувство, что я уже видела это кольцо. Но где я могла его видеть? Кто мог рассказать мне о нем?

— Например, Амиста, — рассудительно заметил Чаки.

Амиста, конечно, могла. В ее длинных письмах было столько подробных описаний! Мисс Давайте-Будем-Красивыми говорила об этих фрагментах: «Думаю, нам не стоит тратить время на похвалы оцелотовому^{33} манто Амисты. Меня интересует, когда она сообщит о том, что для нее хуже смерти...» Если бы Амиста написала им о кольце, они просто не стали бы это читать.

— Но тогда я бы ничего о нем не знала, верно? — сказала Тинка.

Мистер Чаки сразу же согласился.

Катинка, спотыкаясь, шагала по тропинке. Ночник, горящий на столике у кровати... Резной бело-зеленый жадеит на изуродованной руке... Ухоженные ногти, оставшиеся невредимыми среди развалин и покрытые красным лаком... Острый ноготь, украдкой чертящий линии на ее ладони... «А». И первые три черточки буквы «М». Зеркало...

Но Анджела Карлайон к тому времени уже видела себя в зеркале и должна была молиться о том, чтобы больше никогда не видеть это зрелище.

Значит, не зеркало...

«А» и «М»...

Амиста.

Девушка с уродливой маской вместо лица, которую Карлайон называл Анджелой, была Амиста.

Юная девушка, походившая на коробку шоколадных конфет, внезапно лишенная красоты и превратившаяся в чудовище, проводящая время в больницах с единственной мыслью в некогда веселой и глуповатой головке о счастье, ушедшем навсегда... Долгие часы, дни, недели, месяцы в ожидании очередной пластической операции, живя очередной надеждой, которой не суждено сбыться, и бессмысленно листая страницы женских журналов... «Попробуйте новую пудру!» (Но какая пудра замаскирует ужасные шрамы?) «Выберите новые румяна!» (Но разве они скроют бледность залатанной кожи?) «Используйте новые «тени»!» (Вокруг маленьких свиных глаз?) «Попробуйте эту яркую помаду!» (На кровоточащих губах?) «Вог», «Харпере», «Леди», «Женщина», «А ну-ка, девушки»... «Пишите мисс Давайте-Будем-Красивыми о проблемах с вашей внешностью!» О каких проблемах с внешностью могла писать бедная изуродованная Амиста? Что уцелело среди обломков крушения? Только одна маленькая ручка с длинными острыми ногтями... Не о лосьоне ли для рук Амиста впервые написала мисс Давайте-Будем-Красивыми? На что упомянутая мисс ответила обычной идиотской шуткой: «Надеюсь, о н будет доволен? Ведь о н существует, не так ли?» Написала эти слова новобрачной, чья красота в одно мгновение превратилась в вопиющее безобразие, которая, должно быть, молилась лишь об одном: «Пусть мой муж сохранит любовь к тому, что от меня осталось?» Амиста ответила новым друзьям, используя левую, неповрежденную руку, — друзьям, которым она не должна была демонстрировать происшедшие с ней страшные перемены, которые заменили вереницу старых друзей, приходивших (или не приходивших вовсе?) посмотреть на нее, издать жалостливые возгласы и быстро удалиться, чтобы посплетничать об увиденном... «Господи, какой кошмар! И как это ужасно для Карлайона!» С этими новыми друзьями она могла оставаться хорошенькой юной девушкой, какой была прежде, могла поверять им свои надежды, страхи и сомнения относительно Карлайона. «Сегодня Карлайон мне улыбнулся...» «Сегодня он только хмурился...» И где лучше всего поместить эту сцену разочарований и триумфов? Не в больничной палате — это разоблачило бы всю игру. И не в тех местах, где она была счастлива и беззаботна, не нуждаясь в поверенных... Нет, в новом доме, где ее ожидал Карлайон и о котором он, несомненно, писал ей каждый день... «Я купил зимний пейзаж Сислея, чтобы гостиная выглядела повеселее...» «Тибальт спит у меня на коленях, пока я пишу тебе, сидя в старом кожаном кресле...» «Сегодня Дей Трабл привел водопроводчика — славного парня, которого зовут Дей Джоунс Ач-и-фай, со шрамом через все лицо...» Поэтому письма должны были отправляться из Уэльса, а ответы — приходить туда же. Расспросы в почтовом отделении Суонси могут это подтвердить — возможно, там даже хранятся подробные письменные инструкции.

Наконец, Карлайон послал за ней, сказав, что больше не может выносить одиночество, что она должна вернуться домой, что (да простит ему Бог ложь во спасение) он не в силах терпеть разлуку с ней... И радуясь доказательству его неизменившихся чувств, она заканчивает историю. Последнее письмо, очевидно, сообщало дорогой мисс Добрый-Совет, что они с Карлайоном поженились и она прекращает переписку, поскольку более не нуждается в доброте посторонних людей.

Тайны больше не было. Тинка вспомнила бульканья и всхлипывания, которыми Анджела реагировала на описание ее работы в журнале и которые она приняла за одобрение — ведь бедное создание не могло выразить его ни улыбкой, ни голосом... Тысячи фрагментов картинки-загадки встали на свое место. Анджела Карлайон была Амистой из писем. Сердце Тинки преисполнилось благодарностью — теперь Карлайон должен поверить, что она явилась к нему в поисках Амисты. Больше они никогда не увидятся, и это к лучшему, так как он не свободен и ничто кроме смерти не оторвет его от трагической обязанности. Но, по крайней мере, он не будет думать о ней с презрением и ненавистью...

Катинка обернулась, глядя на дом.

Маленькая фигурка, неуклюже подпрыгивая, бежала вверх по крутой тропинке, которой воспользовался Карлайон прошлой ночью, время от времени останавливаясь и оглядываясь назад. Далеко внизу появилась еще одна фигура, затем вторая, а после паузы третья. Они размахивали руками и, вероятно, кричали, карабкаясь вверх по тропинке. Завидев их, первая фигурка побежала дальше, то и дело спотыкаясь. Остальные мчались за ней — Карлайон, Дей Джоунс и миссис Лав. Впереди могла быть только Анджела — Амиста...

Катинка и мистер Чаки застыли как вкопанные. К ним присоединилась маленькая мисс Эванс, которая поднималась к дому, позвякивая бидонами.

— Что там такое? Кто это?

— Мы не можем разглядеть.

— Это миссис Карлайон, — сказал Чаки.

— Она бежит к пропасти! — воскликнула мисс Эванс. Маленькая фигурка снова остановилась и обернулась. Один из преследователей добрался до гребня и направился к ней. Она опять побежала причудливыми ломаными движениями, путаясь в складках длинного халата, к входу в пещеры, ведущие к Таррен-Гоч. Чаки, Катинка и мисс Эванс устремились туда же, поднимаясь почти по вертикали.

«Я умру, — думала Тинка. — Умру от усталости и недостатка воздуха прямо на этом кошмарном склоне!» На какое-то мгновение боль и одышка вытеснили у нее из головы разыгрывающуюся наверху драму. Но она снова поползла к входу в пещеры, цепляясь маленькими ручками за валуны и пучки травы. Мистер Чаки и мисс Эванс быстро карабкались впереди — грязь и клочки травы из-под их ног летели прямо в лицо Катинке. «Я умру и свалюсь к подножию этой ужасной горы!», — подумала она снова.

Сверху послышались крики, когда Анджела Карлайон с развевающейся над ее плечами серо-зеленой вуалью скрылась в туннеле. Чаки и мисс Эванс метнулись за ней. Карлайон, заметно прихрамывая, следовал за ними. Тинка увидела его лицо, белое как мел, с налитыми кровью глазами, открытым ртом, судорожно хватающим воздух, и подумала, что запомнит его навсегда... Вскоре появился Дей Трабл, а далеко позади виднелась миссис Лав, чьи ярко-желтые волосы свисали на плечи.

Как кролики в норках, они один за другим исчезали в туннеле. Изможденная Катинка с трудом заставила себя преодолеть остававшиеся до входа несколько ярдов.

В скользкой темноте, прорезаемой тонкими лучиками света из трещин в стенах пещер, царили шум и суета. Голоса отзывались гулким эхом.

— Вероятно, она побежала наверх!..

— Должно быть, она прячется внизу!..

Катинка вспоминала, как сама была испуганной дичью, преследуемой среди покрытых слизью скал. Она тяжело дышала, стараясь приучить глаза к внезапной темноте после солнечного света снаружи. Откуда-то сверху доносились крики Карлайона: «Анджела! Анджела!» В них слышались боль и страдание. Кто-то промчался мимо Катинки, задев ее юбкой.