Кот, который построил всех

Когда я уже подходил к дому, привычно поискал глазами тощую фигурку в серой куртке, расстроился, когда не обнаружил ее на лавочке, а потом как-то слишком избыточно обрадовался, когда обнаружил под козырьком подъезда. Ян там прятался от дождя и ветра, которые наконец взяли верх над хлипким осенним солнышком.

– Замерз? Пойдем, я тебя отогрею, – двусмысленно пошутил я, протягивая ему руку.

– Хорошо хоть не "взгрею", – мрачно ответил он и продолжил бурчать, поднимаясь по лестнице. – Просто какие-то хляби небесные разверзлись. Казни египетские настигли. Саранчи летом не бывает случайно? Или нашествия жаб? Как тут жить вообще? Все ветер и дождь, и всегда все одно и то ж. Не пойму, за что вы все так любите свой Питер? Он же весь темный… И серый.

– Ну, во-первых, это спорное утверждение, основанное на субъективном ощущении. Например, у Достоевского Петербург, как известно, желтый.

– Ах ты ж моя радость! А во-вторых?

Нет, это он не мне, и даже не Достоевскому, это Вонючка мне под ноги кинулся и попытался убить, радость-то какая.

– А во-вторых – что плохого в сером? Знающие люди утверждают, что у него как минимум пятьдесят оттенков. – Кота я проигнорировал, когда рядом был Ян, я с радостью передавал ему все эти прелести возни и сюсюканья с домашним питомцем. – Я, между прочим, реку больше всего обожаю именно когда она серая, когда все небо в тучах, и они в воде отражаются. И волны такие мелкие от ветра. И все это сверкает как сталь. Как ртуть. Или даже как серебро. И ты стоишь на набережной, мерзнешь, в лицо дождь колючий бьет, капюшон с головы срывает, руки заледенели, а все равно от ограждения отойти не можешь, все стоишь и любуешься. А потом заваливаешься в какую-нибудь кафешку, берешь глинтвейн и чувствуешь, как в тебе рождается тепло, где-то в груди или в животе, и постепенно разливается по всему телу, доходит до кончиков пальцев. И тогда понимаешь, зачем нужна на свете такая мерзкая погода, потому что ты никогда такого кайфа не почувствуешь, если придешь в ту же кафешку по солнышку или приедешь на машине.

Ян стиснул Вонючку обеими руками, поднял перед собой и рассказал ему, пристально глядя в глаза:

– в такую дивную погодув холодный дождь и грязный снегстановится вкуснее кофетеплее кот и мягче плед

Вонючка проникся. Я с ним был совершенно согласен.

– Вот именно. Но особенно – глинтвейн. Кстати, запомни: лучший глинтвейн в "Маркетплейсе" на Техноложке, а самый отстойный – в "Музыке кофе" на Фонтанке.

Все это я докладывал, пристраивая мокрые куртки и прочие перчатки на батарее в кухне, а Ян как-то странно улыбался, с интересом меня разглядывая.

– Запомню. Только я вообще по алкашке не очень, я выпечку хорошую ищу.

– Глинтвейн – не алкашка, это неотъемлемая часть нашей мерзкой погоды – такой, как сегодня. А выпечка-то у нас вообще на каждом шагу, чего ее искать? И булочные, и кондитерские, и в кофейнях почти везде. И да, тебе бы не помешало, одни мослы.

– А я вкусную не могу найти. У меня бабушка знаешь какие пироги пекла! И маковки, и слойки, и булочки с корицей. У нас дома все мои друзья паслись, она почти каждое утро тесто ставила. Когда мы сюда переехали, я первое время все по булочным шлялся, покупал всякие ваши… крендели… кренделя… как блин они называются? И вот знаешь – я не понял, нафига столько булочных, если ни в одной не могут пироги по-человечески испечь?

– Наверняка где-то могут, ты же не все проверил. Но по кренделям я не спец, я вообще долгое время одними бэпэшками питался, мне не до пирогов было.

– Ты и вдруг бэпэшками? Что, карманных денег тебя лишили?

– Никто меня не лишал, – насупился я, не желая продолжать эту тему.

Он совершенно случайно ткнул в больное место – когда я научился более-менее сносно пользоваться Фотошопом, родители как-то плавно забыли о том, что я еще студент и что у меня ни диплома, ни профессии, ни вагона свободного времени на подработку. Это не было лишением как таковым, то есть никто не декларировал, что с завтрашнего дня мы тебя ссаживаем с нашей шеи, обеспечивай себя сам, как хочешь. Более того, я даже уверен, что мне не откажут, если попрошу. Просто с какого-то момента стало западло просить, а когда они просекли, что я все же выкручиваюсь без их помощи, вся помощь и кончилась. Я, конечно, знал, что рано или поздно это произойдет, поэтому не обижался на них. По крайней мере, я так думал до сегодняшнего дня. А сегодня оказалось, что я не готов говорить об этом, равнодушия немного не хватает. Все же слегка болит. Ну и еще, конечно, не хотелось выглядеть нытиком. Поэтому я напустил на себя беспечный вид и вернулся к предыдущей теме.

– Ну кончится же это все когда-нибудь. Вернешься в свой Харьков, там тебе ни ветра, ни дождя, одни пироги. Там небось тепло?

– Ага. Тепло. – Он поднял на руки кота и спрятал лицо в его тощем тельце.

– Я что-то не то сказал? – Мне показалось, что теперь я задел болевую точку.

– Там тепло. И пироги. Каштаны цветут по весне. Абрикосы. Там их называют "абрикоса" – в женском роде. Так и говорят: абрикоса цветет… Но я туда не вернусь.

– Почему?

– У меня там никого не осталось.

– А что с ними случилось?

– Я бы тоже хотел это знать, – задумчиво проговорил он. Вроде спокойно сказал, а рука наглаживала кота так, как будто то самое бабушкино тесто замешивала. Кот, кстати, не возражал.

– Слушай, если там что-то слишком личное, просто скажи об этом, я не буду лезть.

– Да чего уж там личного, если целой нации касается… – вздохнул Ян. – Понимаешь, Влад, все дело в том, что я русский.

– Ну и что? Ты же там родился?

– Я там родился. Учился. Вырос. Я там жизнь прожить собирался. Моя мама – украинка. Но все равно я оккупант и захватчик. Ну ладно – я, я ничего полезного для страны не успел сделать. Но папа – врач, он десятки жизней спас, если не сотни. Только он все равно москаль, хоть и из Питера, но им пофиг. А у мамы русская фамилия и русский муж, поэтому она тоже интервент и узурпатор. И это говорят те же самые люди, которые еще вчера обнимали и родными считали. Им там так промыли мозги…

– Поэтому вы уехали?

– Страшно стало, что война и до нас дойдет. Да и вообще неспокойно. Всякие слухи ходили о каких-то драках, погромах. На Москалевке дом сгорел, говорили – потому что там русская семья жила. А у нас трое детей, мне на тот момент только четырнадцать было, братьям еще меньше. Родители решили, что так безопаснее. Мы там дом собирались строить, но начать не успели, вот на эти деньги и купили здесь квартиру. У папы здесь все родственники, несколько поколений древних петербуржцев, знаешь, из тех, которые говорят "Петербург", а не "Питер". Но вообще… Думаю, и поэтому тоже, наверное. Родители там пятнадцать лет прожили, все было нормально, а потом вдруг… Бабушка и дедушка стали гнать на русских, родители пытались их защищать, типа разборки политиков – это одно дело, а мирные жители тут совсем ни при чем, и не надо в это влезать. Ну и… все. Оккупанты и прочее. Ругались постоянно. Дед однажды выдал – вы типа в нашем доме живете, у вас ничего своего нет, разве не захватчики после этого? Мама плакала. Я впервые в жизни видел, как она плачет, и мне деда хотелось убить. И мы с братьями сразу перестали быть любимыми внуками, а мы ведь вообще дети были! Но никого это не спасло, даже Ваську, младшего, ему семь лет было! За что? Вот что мы сделали?

– Знаешь, я не специалист по русско-украинским отношениям, я вообще в это не влезал никогда. Всегда старался дистанцироваться от этих проблем, и позиции оформившейся у меня по этому вопросу нет. Но иногда обстоятельства так поворачиваются, что просто необходимо иметь какое-то мнение, а я понятия не имею, как реагировать. Однажды Маша, это сестра младшая, как-то пришла к родителям с "Полтавой" Пушкина и сказала – читала, но не поняла ни одной буквы, кто-нибудь перескажите мне это русским языком. Родители, естественно, тоже еще в школе читали, послали ее ко мне за разъяснениями. И вот мы с ней начали разбирать построчно, вроде все перевели на человеческий язык, смысл стал ясен, и вдруг мне вопрос прилетает – а что, собственно, этого Мазепу не устраивало, с чего вдруг он все эти интриги плести начал? Ведь он и так был типа главным, чего еще он хотел добиться? А я не знаю ответа. И мы с сестрой пошли по Википедиям и прочим источникам, но, честно говоря, так и не поняли. Он уже старый, ему под семьдесят, у него власть, богатство, у него молодая красавица жена, а и правда – что ему было нужно?

– Я не очень силен в истории. Кажется, независимости Украины или чего-то типа того.

– Какой блин независимости? От кого? И главное – зачем? Все равно ни одна страна в этом мире не может творить все, что в голову взбредет, по-любому нужно будет считаться с соседями, не с Россией, так со Швецией или с Речью Посполитой какой. Никакой независимости не существует, это миф! Ну вот воссоединились они с Россией, между прочим, по собственной инициативе, никто не заставлял, так и что дальше такого плохого произошло, что обратно независимость потребовалась? Их обижал кто-то? Голодом морил? Пытал, бил, убивал? Имущество отбирал? Из дома выгонял? Что конкретно Мазепу не устраивало? Захотелось быть "владычицей морскою"? Ну так у него получилось. В смысле – у разбитого корыта оказаться. И ты знаешь, ответ я нашел в другой книге. История повторяется дважды – один раз в виде трагедии, другой раз… в виде еще одной трагедии, ничему людей жизнь не учит. То есть хронологически, конечно, все наоборот было, Тарас Бульба жил раньше, чем Мазепа, но это ничего не меняет, люди все равно у своих предков не учатся, как показывают нынешние события… Причем, мы-то не изучали эту книгу, а у Маши почему-то она появилась в программе, хотя мы в одной школе учились. И знаешь, я просто в шоке был, когда прочитал. Я удивляюсь, как эту книгу не запретили еще тогда, в девятнадцатом веке, а уж как потом она стала героической сагой – для меня вообще загадка. У меня всю дорогу было ощущение, что Гоголь над нами всеми просто поиздевался. Что на самом деле он не героев образы рисовал, а раздолбаев.

– Почему?

– Ну ты вот хорошо помнишь сюжет?

– Я не читал. У нас училка русофобкой была, она всех русских авторов по максимуму стороной обходила.

– А разве Гоголь русский? – удивился я, лихорадочно вспоминая биографию писателя. Почему-то мне казалось, что он родом откуда-то как раз из Украины.

– По-моему, она так и не определилась, чьим его считать, но из программы на всякий случай исключила, он все же на русском языке писал. Причем в Харькове-то вся эта тема с украинским языком – вообще профанация, там все на русском говорят. У нас в школе уроки на украинском вели, когда какая-нибудь комиссия приезжала. Но теперь-то все не так, конечно, после всех этих "вооруженных конфликтов" все резко мову выучили. Те, кто двух слов связать не мог, теперь вообще разучились русский понимать. Но ты вроде что-то там почерпнул героическое из "Тараса Бульбы", может поделишься?