Котенок. Книга 1

* * *

В конце урока литературы Снежка напомнила: в воскресенье мы всем классом идём в поход. Она, как и в «прошлый» раз, произнесла трёхминутную речь о том, что в будущем мы «с особой теплотой» вспомним о своих школьных годах. Пообещала, что «школьные друзья» останутся друзьями на всю жизнь. Скупо упомянула о «маячившей» перед нами «взрослой» жизни с её уже совсем «недетскими» проблемами. Завершила выступление выводом: идти в завтрашний поход нужно всем. «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», — цитатой из романа «Как закалялась сталь» Николая Островского мысленно дополнил я её речь. С усмешкой вспомнил, чем обернулся завтрашний поход для меня «тогда». Решил, что врагу не пожелал бы повторения того кошмарного дня. Задумался: а нужен ли мне этот поход теперь?

* * *

На уроке химии «плюсики» рядом с фамилиями проставляла только Волкова (уже буднично: без восторга и удивления). Она же в конце урока открыла дневник и сверила записанные там домашние задания с теми, что ещё утром получила от меня. Признала: «Всё верно». Вернула мне списки — к пятому уроку те утратили свою актуальность. Я бросил сложенные пополам листы в дипломат. Задумчиво поправил очки. Меня слова Алины не порадовали. Потому что сообразил: моя затея с «предсказанием будущего» провалилась. Утром я ожидал от Волковой иной реакции — не этого будничного «всё верно». Сообразил, что девчонка «вполне логично» объяснила себе происхождение моих списков. Подумал: тоже поверил бы в некие задокументированные учительские планы, нежели в предсказания будущего (тем более: сделанные соседом по парте, а не дядькой экстрасенсом «из телевизора»).

* * *

Первый в новом году урок физкультуры начался для меня, как и в прошлый раз — с разглядывания наряженных в короткие шорты и белые футболки одноклассниц. Я влился в группу парней, изображавших разминку перед уроком. Топтался около шведской стенки, постукивал по полу баскетбольным мячом. Вот только в отличие от нынешних сверстников я не прятал свой интерес. А встречал появлявшихся из раздевалки девиц пристальным взглядом, направленным вовсе не на их причёски. В прошлое пятое сентября я поглядывал на девчонок и отмечал произошедшие в их телах за лето изменения. Сейчас я разглядывал одноклассниц и думал: «Не всё то золото, что блестит» и не все те женщины взрослые, кто таковыми выглядят'.

Уже третий день я отмечал, что мысли о женщинах не покидали мою голову. Понимал, что для шестнадцатилетнего юноши — это нормальное и объяснимое явление. Вспоминал всю ту умную литературу, что прочёл, как отец двух мальчиков-подростков. Понимал, что рассуждения о завершении пубертатного периода и половом созревании напрямую касались теперь и меня нынешнего. Не видел в своём обострённом интересе к противоположному полу ничего странного. Меня настораживал тот факт, что юношеские желания в моём сознании искажались «стариковскими заморочками». Шестнадцатилетнее тело видело в старшеклассницах «годные» объекты сексуального притяжения. А мой разум считал школьниц детьми… со всеми вытекающими для моего восприятия фобиями.

Вот и сейчас я посматривал на выставленные напоказ женские ноги, сравнивал их (словно на конкурсе красоты). Отметил, что Лидочка Сергеева всё так же «вне конкуренции» со своим третьим размером груди и стройной талией. Заметил, что Наташа Кравцова чуть добавила за лето в объёме бёдер — уже не выглядела тонконогой. Удивлялся, почему раньше не обращал внимания на уроках физры на Алину Волкову: девчонка пусть и владела всего лишь скромным «первым» размером, но обладала пропорциональной фигурой (типаж «песочные часы»), двигалась на удивление грациозно, словно гимнастка. Я рассматривал девчонок, будто моделей на подиуме. Юные тела радовали мой взор. Но не пробуждали в моём воображении эротические фантазии («индикатор» на них не реагировал).

По сути, я по-прежнему чувствовал себя не школьником, а зрелым (и даже «перезрелым») мужчиной. Помнил, как раньше поглядывал на юных (в моём «стариковском» понимании) девиц и прикидывал: «Будь я на пару десятков лет помоложе!..» Моё желание нежданно-негаданно осуществилось. Я и теперь не отрёкся от своих прежних обещаний. Вот только сейчас взглянул на них внимательно (прислушался к своим желаниям). Понял, что «юные прелестницы» для меня это вовсе не ученицы старших классов. Тех я упрямо считал детьми. Мою фантазию разжигали дамы иной возрастной категории: сверстницы приглянувшейся мне учительницы математики. Да и те казались мне очень уж «юными» (едва ли не «на грани фола»). «Вот с математичкой бы я… М-да», — мысленно произнёс я.

Постукивал по паркету зала мячом и вспоминал, как покачивала бёдрами учительница математики. На эти мысли мой «индикатор» откликнулся охотно — пришлось даже притормозить фантазию. Я покачал головой, отогнал нахлынувшие вдруг эротические видения. Сообразил, что уже пару минут пристально рассматривал грудь Наташи Кравцовой (прикидывал: подросла ли та за лето до второго размера, или увеличилась за счёт «женских хитростей»). Причём, Принцесса заметила мой интерес — не смутилась. Она будто нарочно не покидала поле моего зрения. Наташа то чуть наклонялась, то поворачивалась ко мне боком (будто позировала на камеру). Не смотрела на меня, но удерживала меня в поле своего зрения; неторопливо разминалась, насмешливо улыбалась.

Мой интерес к изменившемуся за лето телу Кравцовой заметила не только сама Наташа. Об этом мне сообщил прилетевший со стороны спины баскетбольный мяч. Он врезался мне в затылок — я упал на колени. Правой рукой упёрся в паркет; а левой — подхватил очки (в паре сантиметров от пола). Вспомнил, что позабыл их зафиксировать на голове резинкой (обычной, какие сейчас вставляли в трусы). Близоруко сощурился. Маячившая впереди меня фигура Кравцовой превратилась в размытое пятно. Услышал Наташино хихиканье. Обернулся. Сунул наконечники заушников в волосы — царапнул уши. Прижал пальцем носоупоры. Мир снова обрёл понятные черты. Мой взгляд скользнул по катившимся к стене мячам. А в трёх шагах от себя я увидел долговязого Громова.

Василий оскалил зубы, указал на меня пальцем.

— Мастерский бросок! — объявил он.

Громов победно вскинул руки — продемонстрировал одноклассникам (и одноклассницам) волосатые подмышки.

Он посмотрел мне в глаза.

— Да ты вконец охренел, жертва акселерации! — сказал я.

Встал на ноги, вытер о шорты ладони. Заметил, что голоса школьников притихли. Лица одноклассников повернулись в мою сторону. Ударивший меня по голове мяч остановился около деревянной скамейки. Я смотрел, как Громов вальяжной походкой преодолел разделавшие нас метры. Прикинул, что Вася сантиметров на двадцать-двадцать пять выше меня ростом и килограмм на пятнадцать тяжелее (очередной «шкаф»). Громов остановился. Ткнул меня длинным, чуть изогнутым пальцем в грудину. Я вдохнул запах его одеколона (определил: модный сейчас «Олимпийский», ленинградской фабрики 'Северное сияние). Отметил, что мои слова не согнали улыбку с Васиного лица; запрокинул голову, чтобы её увидеть.

— Я тебя предупреждал, четырёхглазый! — сказал Василий.

Говорил он громко — чтобы услышал не только я.

— Не пялься на Наташку! — сказал Громов. — Иначе я все твои четыре глаза тебе же на жопу натяну! Понял?!

В этот раз я обошёлся без расслабляющего удара.

Заломил любезно предоставленный мне палец.

Вася послушно согнулся: приоткрыл в немом крике рот. Я мысленно вместо него произнёс: «Здравствуйте». Подмигнул Наташе Кравцовой, приоткрывшей от удивления рот.

— Смотри, Вася, — сказал я, — чтобы у тебя ничто не треснуло от натуги, натягивальщик малолетний.

— Пусти! — простонал Василий.

Он запрокинул голову, упал передо мной на колени.

Кто-то из девчонок за моей спиной хихикнул.

Я склонился к уху парня и сказал:

— Буду смотреть на кого хочу. И когда захочу. Это не твоё дело. Понял? А сунешься ко мне снова — пожалеешь.

Надавил на заломленный палец.

Василий застонал.

— Я доходчиво тебе всё объяснил? — спросил я.