Котятки, или как я была женой психопата

Когда мне было 23 я случайно проезжала мимо Бабьего Яра. Мимо бабушкиного дома, где я была принцессой. Мгновенно свернула направо и припарковалась. Подъезд был неудобным, дорожки узенькими. Двор опустел. Куда-то исчезли турники, горки заржавели.

Единственное, что напоминало о детстве - зеленые низкие лавочки у каждого подъезда, которые по счастливой случайности до сих пор хранили цвет. Я села на такую у подъезда, где прошло мое детство. Закурила. Заплакала.

Подняв голову, увидела знакомый балкон, утепленный не стеклом, а пленкой. Последняя поделка дедушки Ивана. На нем извивались мужские джинсы и заношенные футболки. Дверь в комнату открыта.

Рядом зашторенное кухонное окно. В детстве я выглядывала маму сквозь него. На подоконнике бабушка хранила старую совковую пудру, которую я пальцем выгребала и размазывала по стеклу.

Я забычковала третью.

– О! Привет!
– воспоминания прервал знакомый голос...

– Привет...

– Что ты тут делаешь? Почему не заходишь?

– Не знаю. Сижу.

– Я тут за чаем вышел. Потом куплю. Зайдешь?

Мы подымались по знакомой лестнице, вошли в нетронутую ремонтом деревянную бордовую дверь. Пахло какой-то гарью. Я не разулась, вошла в комнату прямо с сумкой. Словно на вокзал.

Интерьер комнаты не изменился. Старый сервант, дедушкин бордовый диван, полированный коричневый стол.

Я вошла в спальню, на окне бабушкины столетники. Маленькой, я обрывала листочки и смотрела как вытекает сок. Снимала кожуру с растения и размазывала "сочную внутренность" по полу. Бабушка Катя не ругалась: "Ничего, он еще вырастет".

Господи, они таки выросли. В горшочках, колючие как ежики, напоминали мне время, когда я портила живое и мне ничего за это не было.

– Кофе будешь? У меня нет чая, - нервно спросил отец.

– Буду.

– У тебя есть сигареты?

– Бери, - он вынул из пачки мои слимс, руки дрожали, а пальцы были белыми.

– Ты такая худая!

– Да.

– Как ты живешь?

– Хорошо.

– Замуж вышла? Сколько тебе уже?

– Нет пока, но собираюсь.

– У меня диабет. Не пью поэтому. Колени сильно болят, надо уколы делать. 10 уколов - 1000 грн, откуда такие деньги?
– он хлебал кофе как в последний раз и докуривал мою пачку сигарет.

– Давай я в магазин схожу, еду куплю?

– Лучше сигареты еще.

Магазин был за углом. Раньше там хлеб продавали, теперь продуктовый. Я купила ветчины, сыра, хлеба и чай черный. Несколько пачек Lucky Strike, других не было.

– Я хочу спросить...

– ?

– Почему ты меня не искал?

– Ой...
– отмахнулся он, но точно услышал вопрос.

– Почему ты меня не искал???

– Понимаешь, жизнь так закрутилась... То да се. Мама не разрешала приходить, у меня другая семья появилась.

Я осмотрелась на эту жизнь. Ободранные обои, бабушкина мебель, пыль на книжных полках. Седой мужчина, неопрятный, с мешками под глазами. Сделал ребенка, а потом нырнул в круговорот яркой жизни и забыл...

Я вышла. Спускаясь по лестнице, плакала. Открыв парадную дверь, вычеркнула этот разговор из памяти. Щеки были сухими.

***

Папой я называла совершенно другого мужчину. Огромный, спортивный, с пролысинами на голове и пухлыми губами.

Осознание того, что этот мужчина теперь папа пришло неожиданно. Однажды я проснулась, вышла из комнаты и увидела раздетого до пояса человека с волосатой грудью. Он вежливо поздоровался, продолжая смотреть телевизор.

Мамы дома не было. Что вообще происходит? Мы встречались раньше, но знала я его как маминого водителя. Она работала поваром в одной престижной организации и для продовольственных покупок ей ежедневно выделяли шофера, одним из которых был Игорь. Сегодня же утром этот юнец, младше мамы на 6 лет, сидел в моей квартире на моем диване и щелкал пультом каналы. Поразительно.

– Мама, кто это?
– вопрошала я по возвращению матери.

– Как кто? Игорь, - мама пыталась скрыть смущение и не знала как объяснить 13-летней девочке, что влюбилась.

– А почему он ночует у нас?

– Так удобнее, - аргументы мамы были нелепыми.

– А когда он уедет к себе?
– не унималась я.

– Есть будешь?

Я возненавидела Игоря с первого дня. Я искренне не понимала, почему мама перестала спать со мной и променяла меня на какого-то мужика.

Мама же, изголодавшаяся по мужскому теплу и человеческому антиалкогольному отношению, забила на меня в принципе. Мы мало разговаривали, я проводила время в одиночестве.

– Ты поела?
– мама забирает тарелку с остатками пюре и куриными костями.

– Да.

– То что сидишь? Поела - иди к себе!
– недовольно фыркнула мать, желая уедениться на кухне с Игорем.

Я вышла. Стою в коридоре и подслушиваю:

– Зачем ты так?

– Что такое? Поела - пусть идет и учит уроки!
– дерзит мама.

– Никогда так не делай. Это обидно.

На следующий день я поставила на прикроватной тумбочке фотографию мамы с сотрудником, чтобы вызвать ревность Игоря.

Я вела себя как истеричная дурочка, заслуживающая ремня. Я демонстративно игнорировала попытки Игоря вступить в диалог, выбрасывала его вещи из окна. Более того, кричала в лицо "Я тебя ненавижу!" Представить трудно, что творилось в его душе.

– Я так не могу!
– говорил он маме в коридоре, собираясь уходить навсегда.

– Не надо, она не соображает!

– Нельзя так! Ну не вышло, ну бывает. Я не буду делать ей больно, - я слышу всхлипывания.

– Что ты делаешь? Зачем ты так?
– мама прибежала из коридора.

– Ты не любишь меня!
– ору ей в лицо, размазывая слезы и сопли.

– Дурочка! Ты самое ценное, что у меня есть! Но я тоже хочу быть счастлива, как ты не понимаешь?! Он хороший человек!

В чем его вина? В том, что полюбил женщину с ребенком. И ребенок этот не божий одуванчик, а психическая маленькая дрянь, готовая пойти на все, чтобы вырвать мать из его любящих лап.

Но однажды я пришла со школы в слезах. Не помню точно, что меня расстроило, но плакала я неистово. Вошла в квартиру, сняла клетчатое пальто, шапку.

Игорь завел меня в гостиную, усадил на диван. Сам сел рядом и обнял. Его массивное тело окутало меня пледом сострадания. Огромные мужские руки с широкими пластинами ногтей гладили мои мелкие так, что стало жарко. Он запихнул меня маленькую плачущую девочку себе прямо в сердце и своей добротой отогревал как мог.

Игорь не задал ни единого вопроса. Из его уст я не услышала ни комментария, ни совета, ни напутствия. Только обжигающее тело и душу тепло любви, немое сочувствие и сострадание. Меня никто и никогда так искренне и оберегающе не обнимал.