Ковбои и индейцы

Но как-то раз на работе произошел странный случай. Среди дня Эдди показалось, что он видит Марион, она стояла в вокзальной суете и будто ждала кого-то. Эдди спрятался за кассой, украдкой наблюдая за ней. Она немного похудела, но выглядела хорошо в своей белой футболке и облегающих черных шортах. Она неподвижно стояла у билетных автоматов, листала журнал и время от времени посматривала на часы. Глядя на нее, Эдди почувствовал, как кровь отхлынула от лица. На миг ему захотелось подойти к ней, просто поздороваться, сказать, что он очень сожалеет, что все так получилось, что он вел себя по-свински. Он выпрямился, прочистил горло и уставился ей в спину, но потом передумал. Зашел в подсобку к боссу и сказал, что плохо себя чувствует. Потом чуть не целый час прятался в туалете, ходил взад-вперед и курил. Какой-то мужик средних лет предложил ему за тридцать фунтов пойти с ним в гостиницу. Эдди послал его подальше. Когда он вышел в зал, Марион уже исчезла. Он поинтересовался у босса, не спрашивал ли его кто-нибудь за время отсутствия. Нет, ответил тот, никто. Теперь Эдди и правда стало плохо. Он сел за стойкой на пол, обхватил голову руками, потный, дрожащий. Через полчаса босс отправил его домой.

Несколько дней Эдди просидел в квартире, кутаясь в одеяло. Выглядел он ужасно и чувствовал себя по-прежнему паршиво. Вздрагивал от каждого телефонного звонка. В конце концов начал снимать трубку с рычага и класть рядом с аппаратом, чем доводил Паука до исступления. Сперва его терзала тревога, потом чувство вины. Когда же и чувство вины ушло, он опять начал тревожиться — из-за того, что не чувствовал себя виноватым.

Он пытался бросить курить, бросить наркотики, но ничего не вышло. Когда вечерами возвращался Паук, они подолгу сидели вдвоем, укуривались до умопомрачения и слушали странные мелодии ситара. Иногда они ходили в клуб, но и там Эдди было неспокойно. Он не нравился тамошним завсегдатаям. Читал неприязнь в их глазах. Они фыркали и с кривой ухмылкой называли его «боссом».

Он пытался уйти в музыку. К середине августа репетиции наконец наладились и раз-другой даже прошли вполне прилично. Паук и Клинт прекрасно работали вместе. В итоге они сделали новую демонстрационную запись, и Джейк начал рассылать ее по компаниям звукозаписи, целуя каждый конверт перед тем, как бросить его в почтовый ящик.

Паук пытался познакомить Эдди кое с кем из девиц, что вились вокруг него и Клинта после выступлений. Некоторые были ничего, но Эдди никогда не проявлял к ним особого интереса. Паук и Клинт стали задумываться, уж не голубой ли он и не в этом ли причина его разрыва с Марион. Однажды вечером, подсев к Эдди, Паук сказал ему, что друзьям надо доверять, что все мы иногда кой-чего стесняемся и что человеческая сексуальность — это спектакль, а не монолог.

— Паук, — простонал Эдди, — ты о чем говоришь, черт подери?

Потом Эдди пришло в голову, что Марион станет просматривать «Сити лимитс» и заявится на одно из выступлений «Твердокаменных». Этого не случилось, но он стал еще более скрытным и боязливым. Выходя на улицу, непременно надевал черный вязаный шлем. Когда Клинт, Паук и Джейк выбирались в клубы Уэст-Энда, Эдди изобретал дурацкие оправдания, только чтобы остаться дома. Он выходил из дому все реже и реже, в магазин или чтобы посидеть одному в Брокуэлл-парке. А в конце концов стал появляться лишь на выступлениях, но и туда приходил последним, а по окончании немедленно уезжал на такси, словно какой-нибудь Элвис Пресли, который спешит в Грейсленд [56] к школьнице-подростку и двойному чизбургеру, — так определил эту его привычку Джейк. Эдди говорил всем, что пение требует от него огромной отдачи и после этого ему необходимо побыть одному. Некоторое время у ребят хватало такта не смеяться над ним.

56

Грейсленд — поместье в Мемфисе (Теннесси), где жил и похоронен король рок-н-ролла Элвис Пресли.

Но однажды вечером Паук припер его к стенке. Выступление было назначено в «Гордости Эрина», и Эдди наотрез отказался туда идти. Дело в акустике, сказал он, акустика там паршивая. Паук заметил, что все это чушь собачья, «Твердокаменные» играли в таких местах, где акустика была не лучше, чем в железной бочке. Эдди в конце концов пошел на попятный и признался, что дело в Марион. Встречи с ней он не выдержит. Паук рассвирепел и объявил, что Эдди законченный параноик.

— Ну что такого может случиться, — спросил он, — даже если ты где-нибудь и встретишь ее? Она ведь тебя не кастрирует, верно?

Эдди сказал, что вовсе в этом не уверен.

— Знаешь, Эдди, — сказал Паук, — иногда мне кажется, в ваших отношениях есть кое-что, о чем ты не рассказываешь.

— Et tu [57] , Паук? — сказал Эдди. — Слушай, отстань от меня, а?

И вот субботним вечером в конце августа Паук поставил Эдди ультиматум. Сказал, что больше так продолжаться не может, что из-за Эдди он сам чувствует себя на сцене виноватым и что все это его достало. Ему кажется, будто он живет в одной квартире с Чарлзом Мэнсоном [58] . Эдди должен либо взять себя в руки, либо убираться к чертовой матери.

57

И ты (фр.).

58

Мэнсон Чарлз — убийца американской актрисы Шарон Тэйт и еще шести людей в Лос-Анджелесе в 1969 г.

— Я сегодня еду на кислотную тусовку, — сказал Паук. — Ты идешь со мной, Эдди, либо катишься отсюда ко всем чертям. Мне очень жаль, старик, но кто-то должен пнуть тебя под зад.

Они заспорили. За кого Паук, черт подери, себя принимает? — спросил Эдди.

— Когда мне понадобится твой совет, — сказал он, — я сам тебя спрошу.

Паук сказал, что у него от Эдди крыша едет.

— Не хочу давить на тебя, парень, — объявил он, — но если так будет продолжаться, Эдди, ты окажешься там, где у дверей нет ручек, и я вместе с тобой.

Кислотную вечеринку устраивали в цирковом шатре где-то возле Волшебной карусели (так Паук называл окружное шоссе М-25); нужно было позвонить по телефону в одиннадцать и уточнить подробности.

— Ты идешь со мной, Эдди! Либо мы идем вместе, — сказал Паук, — либо ты отсюда сваливаешь.

— Черта с два! — заорал Эдди. — Нечего мной командовать!

В машине Паук извинился, что вел себя как какой-нибудь фашист. Вечеринка Эдди наверняка понравится.

— Брось, старик, — улыбнулся он, — нельзя жить отшельником только потому, что ты боишься своей прежней цыпочки. На ней жизнь не кончается.

Эдди притворился было, что не может разобраться в карте, но это не сработало. Паук дорогу знал.

Первое, что они увидели, добравшись до места, была длинная вереница машин: старенькие «мини», «моррис-майнорз», один или два «ягуара». У шатра их обыскали парни с бычьими затылками, в рубашках с надписями «Фирма Интерсити». С такими шутки шутить не станешь. Башмаки «Док Мартенс», ремни, браслеты, пряжки, сплошные татуировки на предплечьях, а у одного или двух — даже на лице. Все вооружены бейсбольными битами и велосипедными цепями; двое держали на поводках рычащих ротвейлеров.

Внутри стоял густой запах свежего пота и амилнитрата [59] . Пол был сырой, скользкий и липкий. Такое впечатление, что все вокруг пьют «Лукозейд» или смородиновый сок. Из громадных подвесных динамиков гремела музыка, разноцветные огни освещали колышущееся море тел, двигавшихся в такт музыке. Огромная надпись из зеленых лампочек возвещала; «НЕ ВЕРЬТЕ ШПРИЦАМ!»

На балконе, где обычно играл цирковой оркестр, собралась компания диджеев.

Потрясные ребята. Они что-то выкрикивали в микрофоны, приплясывая и подпрыгивая, причем так быстро, что Эдди не мог разобрать ни слова. Пока один выдавал рэп, остальные стояли за его спиной, подбадривали, похлопывали по спине, прихлебывая из бутылок, в которых, судя по всему, была текила. Небольшого роста чернокожий парень в красной клетчатой шляпе сорвал настоящую бурю аплодисментов. Он выкрикивал слова в микрофон, раскачиваясь из стороны в сторону, расставив полусогнутые ноги, одной рукой придерживая шляпу, — голосил как в истерике, но ни на секунду не сбился с такта. Пол и опоры шатра вибрировали от мощных басов, Эдди чувствовал, как эта дрожь пробирает его насквозь. Обрывки «соулов» Джеймса Брауна и Ареты Франклин гулко грохотали из усилителей.

59

Наркотик, который вдыхают, вскрывая ампулу.

Паук выглядел так, словно умер и попал в кислотный рай. Он закрыл глаза и повторял слова припева, опустив плечи, тихонько покачиваясь из стороны в сторону. В призрачно-фиолетовом свете его белая рубашка казалась лиловой. Посредине композиции «Заплатит сполна» он вытащил откуда-то из трусов крохотную коричневую бутылочку.

— Амилнитрат, — проворковал он, — мы любим тебя.

Эдди никогда раньше не пробовал этот наркотик. Он закрыл глаза, втянул носом воздух и почти в ту же секунду ощутил, как подпрыгнуло сердце. Нюхнул еще раз — и ему почудилось, что в груди бьется какое-то живое существо. Из глаз хлынули слезы. Паук хлопнул его по спине. На Эдди волной накатила дурнота, а затем — ощущение необыкновенной легкости и счастья. Оно зарождалось в кончиках пальцев ног, поднималось вверх, к бедрам. Словно ноги у него слегка затекли, а теперь кровь снова свободно струилась по жилам. Паук показал ему большой палец: мол, все отлично.