Ковчег Иоффа

– Ты! – ворвалась снова Вера, пахнущая теперь солью и дымом. – Я тебе доверилась! Я показала тебе! А ты!

– Что ты мне показала? – не понял я и получил пощечину, после которой установилась пауза длиной в октаву, что, казалось, палатка пойдет трещинами.

Вера накинулась на меня. Сложно сказать, чего в ее агрессии было больше: желания или обиды, поцелуев или укусов, влечения или упреков. Мне стало очевидно, что Вера соблазняла меня, но я не был уверен, могу ли дать волю своим чувствам, меня не покидала мысль, что моя спутница может меня обмануть. Но грешен и слаб человек!.. Я познал ее. И она стала стенать слаще и тише.

– Я хочу как можно быстрее уехать отсюда, – сказал я, когда все завершилось. – Не буду сейчас навешивать ярлыки. Это ни к чему. Но Школа однозначно нечестна с учениками.

– Почему? – спросила Вера, обхватывая меня ногой, как автомобильным ремнем. – Только из-за того, что адепты накачали тебя энергией без спроса?

– Вспомни: «Надо быть свободным от эгрегоров», – повторил я их голосом. – Мы как бы сами не знаем, зачем и почему расписываем пасхальное яичко!

– Какое пасхальное яичко? – нахмурилась она.

– У Школы тоже есть эгрегор. И они лгут о нашей свободе. Мы освобождаемся от одного воздействия и попадаем под другое. Что Школа сделала со мной? У меня до сих пор на внутреннем экране киноцефалы стоят! Они применили ко мне тройку. Если я не расстанусь со Школой, она заставит меня делать то, что она хочет.

– Ты преувеличиваешь силу этой организации и ее преподавателей, – неожиданно засмеялась Вера, что, признаться, оскорбило меня. – По-твоему, они прямо такие колдуны.

И мы начали ожесточенно спорить. «Что тогда ты мне хотела показать на озере? Зачем занимаешься, если не веришь?» – спрашивал я и получал стройные, точно заготовленные, ответы на тему того, что человек-де сейчас, как никогда, нуждается в чудесном и игровом; что иначе, как из чуда и игры, человеку технологического прогресса никак не соединиться со своим иррациональным нутром, которое темно, вечно и божественно. А без последнего невозможно ни целостности, ни счастья, ни даже здоровья. И как однобокое преклонение перед рациональностью доводит целые нации до сумасшествия – пример тому фашизм. На этом я ее остановил и строго сказал, ощутив себя не собой, а книжным персонажем тех блаженных времен, когда было еще важно, во что человек верит:

– Отвечай! – прогремел я грозно под влиянием всплывшего литературного альтер-эго. – Веришь ты, Вера, Школе или нет?

– И да, и нет, – говорила она и нежными прикосновениями руки пыталась меня утихомирить.

– Да или нет? – Я поднял еще на три тона голос и услышал внутри себя эхо церковного «Отрицаешься ли сатаны, и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его?..»

– Верю, – ответила она. – И ты тоже веришь.

– Я ухожу из Школы, – твердо сказал я. – Это не прикосновение к игре или чуду, а секта. И я прошу тебя пойти со мной, пока они не запудрили окончательно тебе ум.

Вера долго сидела молча, надавливая пальцами то на веки, то на лоб, закрывая и открывая лицо ладонями.

– Нет, – наконец сказала она. – Я хочу пройти пост. Мне нужно много энергии для моей цели. У меня есть цель.

– Вера! – не выдержал я, и голос сорвался, заставив Веру вздрогнуть. – Это кредит! И проценты за эту энергию ты заплатишь такие, что забудешь, как тебя зовут! Меня сейчас распирает от энергии, но я чувствую себя киноцефалом.

– Нет, – твердо повторила она и вышла из палатки.

У костра я ее обнял. Наше прощание было исполнено нежности и грусти, которую усугубляло то, что мы приехали в лес из разных городов и оказались здесь одновременно благодаря случайностям в наших жизнях.

Глава 3

Дорога с капища к ближайшему цивилизованному месту стоила мне ноутбука и кошелька. Меня обокрали. Проезжающий бетоновоз облил грязью (на той глухой дороге новый бетоновоз выглядел сюрреалистично). Потом прицепился клещ, сбил спортсмен-велосипедист, так что я получил травму руки и вынужден был искать пункт оказания медицинской помощи.

Вдобавок мне пришлось поработать две недели продавцом супермаркета, чтобы наскрести деньги на возвращение домой. Но и на временном месте работы меня ждал кулачный бой с мерчендайзером и, соответственно, оскудение заработка.

На вокзале, где я оставался ночевать (после школьных экзерсисов на сон было достаточно четырех часов, хотя прежде я нуждался в девяти часах отдыха), меня систематически одолевала полиция. Почему-то правоохранители решили, что я толкаю тут наркоту. Я боялся, что из-за моих недешевых тряпок они сочтут меня богатеньким и что-нибудь подкинут, чтобы потом доить моих родителей. И поэтому поспешил заселиться в хостел.

Пробирали нехорошие догадки: вдруг Школа не дает грести против течения, держит человека на привязи, следит за ним? О том, что кто-то из жильцов комнаты принадлежит к ее адептам, я, клянусь, сразу же почувствовал. «Кто из них?» – подумал я, оглядывая соседей и прикидывая тактику защиты в отношении каждого из них.

Один мужик, по имени Валерий, – коренастый, с двумя золотыми зубами, с засаленной головой в али-баба-штанах – стоял у зеркала и, кусая зажатое в левой руке яблоко, правой брил ту щеку, откуда оно выпирало. Он посмеивался и изрекал с набитым ртом, отстраняя машинку, что-то оптимистичное. Однако его смешки и деланый энтузиазм отдавали затхлым душком. Может быть, он переживал кризис среднего возраста или недавно развелся – на правой узловатой руке его, цвета кирпича, еще бледнел след от широченного кольца, какими обручались в советские времена.

Второй мужчина был моложе – лет двадцати – с рахитически впалой грудью, в очках. Он лежал на животе и тыкал в планшет, издавая звуки, отражающие и его настроение, и коллизии планшетного мира. Их, звуков, никто в комнате не замечал.

Третий, представившийся Анатолием, выглядел зрело и адекватно. На вид ему было около тридцати. Когда я вошел, он стоял у окна и с кем-то разговаривал по телефону, а потом вышел в коридор. До моего слуха долетело: «Посмотри на человека и после говори».

– Не устаю повторять, – он вернулся в комнату, видно, желая на этот раз, чтоб мы его услышали, – жизнь – это проект. Но никто рационально и вдумчиво проектированием не занимается. Просто не знают законов.

На этом он положил трубку, и у меня не оставалось ни грамма сомнения, что именно он относится к Школе.

– О каких это законах ты говоришь? – посмеиваясь, спросил поглотивший яблоко вместе с огрызком мужичок.

– Законы просты. – Анатолий просто и ясно ответил. – Их уже доказал наш брат физик.

– Ах, ты про Ньютона! – пошутил мужик, показав жестом, что только что съел яблоко.

– Скорее, про дальнейшие парадигмы, – сухо ответил Анатолий и стал переодеваться, зайдя за дверцу шкафа.

– А что они значат? – спросил Валерий.

Юноша оторвался от планшета и сказал чуть занудным тоном, как будто только что затронули его «конька»:

– Вы про неисчислимое множество квазизамкнутых миров, что ли?

– Как жаль, – без всякого сожаления отвечал Анатолий, повязывая галстук, – что совершенно нет времени на дискуссию.