Ковчег. Исчезновения — 1.

— А лестницу не оборвет? — не особенно спеша с опасного места, поинтересовался Колян.

— Да хрен ее… — довольно бесшабашно отозвался Картошкин. — Все наперед знать — так и жить незачем, верно я говорю? Бог не выдаст — свинья не съест. — И, скомандовав: — Все наверх, быстро! Кто не спрятался — я не виноват! — первым устремился в сторону лестницы.

Остальные кинулись вслед за ним. Через пару минут все оказались на лестничный пролет выше опасного рукава.

— Ох не оборвались бы! — распластавшись на ступеньках, пробормотал один из архаровцев.

— Бог не выдаст… — попытался было повторить привычную фразу Картошкин, — и в эту самую секунду шарахнуло! Да как!..

Громыхнуло, сверкнуло ослепительно. Если всей команде пришлось и лучше, чем истринской рыбешке, то лишь едва-едва. Ослепленный, Еремеев услышал почти оглохшими ушами, как пролеты лестницы, находившиеся под ним, летят куда-то в тартарары. Вверх взметнулся запах гари и гнилостного смрада.

— Ни … себе! — произнес один из архаровцев. — Говорил же, оборвет — и оборвало!

Уцелевший пролет лестницы, на котором сгрудились все, тоже не внушал ни малейшего доверия — при каждом их шевелении он чуть покачивался и где-то вверху натужно скрежетал. Было ясно, что он держится на одном честном слове и может оборваться в любое мгновение. Бог, выходит, вопреки благодушным картошкинским надеждам, все-таки выдал.

— Да, недорассчитал малость, — угрюмо проговорил Валера.

Свинья, однако же, явно не съела, ибо, когда затем Картошкин спросил:

— Все живы? — и устроил перекличку, в результате потерь пока что не обнаружилось.

Картошкин расщедрился еще на одну спичку, посветил. Лестницу срезало у самого рукава, ведущего на шестой этаж.

— Все за мной! — скомандовал он и снова вошел в этот бетонный туннель.

Под зловещий скрип, доносившийся сверху, остальные осторожно перебрались туда вслед за ним. Тут, в туннеле, после взрыва все еще стоял жар, пахло гарью и цементной пылью.

Едва пролет покинул последний архаровец, усталое железо лестницы простонало напоследок особенно тяжко, затем раздался звук рвущегося металла, и мгновение спустя пролет, громыхая по стенам и набирая скорость, полетел вниз. Судя по времени, что он летел, глубина была метров сто, не меньше.

— В рубашке родились… — произнес Колян, когда стихло эхо от падения.

Впрочем, повезло им весьма относительно, Еремеев это понял после того, как Картошкин зажег очередную спичку. Железная дверь, хоть и погнутая слегка, незыблемо стояла на месте, а путь по лестнице был для них теперь отрезан. Может, лучше было обрушится вместе с пролетом, чем ожидать смерти от голода и жажды в этой бетонной могиле. Хотя до того, пожалуй, не дойдет — скорей они сперва задохнутся: воздуха здесь не хватало катастрофически. О том, чтобы повторить попытку взорвать дверь, даже если у Картошкина остался пластид, и думать было нечего — их просто размажет взрывом по стенам.

— Не могу дышать!.. Это конец!.. — прохрипел старик Шмаков.

— Да, — менее категорично заключил Картошкин, — та еще обстановочка… — И обратился к Коляну: — Видать, этот спиногрыз-прапор пластид мне продал некачественный. Вот жук! Ничего, ужо выйдем — с ним разберусь!

Колян, как и все, молчал подавленно, пожалуй, не слишком разделял его оптимизм.

Картошкин подошел к двери и, чиркая спичками, принялся ее тщательно осматривать. Затем, взявшись за ручку, зачем-то потянул ее на себя. И вдруг дверь, отделившись от стальной рамы, всей своей тяжестью поползла на него. Валера навалился на нее, чтобы придержать, и, выронив спичку, крикнул:

— Атас!

Все разом отпрянули.

Несколько секунд в темноте слышалось кряхтение Картошкина, боровшегося с многопудовой дверью, наконец он отскочил — кажется, вполне благополучно, — и она рухнула на бетонный пол.

Снова вспыхнула спичка. Дверь лежала на полу, а в стене на ее месте вырисовывался черный прямоугольный проем, из которого тянуло воздухом.

— Ну вот видишь, дедуля, а ты тут паниковал, — невозмутимо обратился к Шмакову Картошкин. — Еще надышишься! — И повернулся к другу Коляну: — Тот-то жук-прапор, выходит, не зазря деньги взял — вполне кондиционный товарец продал, поглушим еще на Истре рыбку с тобой.

— Отсюда б сперва живыми выбраться, — вполне резонно возразил Колян.

— Ладно, будет он мне тут бурчать! — отмел его сомнения Картошкин. — Не люблю, сам знаешь, такое вот бурчалово!.. Эй, ребятки, бумаги у кого-нибудь случаем нет?

— У меня карта Московской области, — сказал Шмаков, — на всякий случай прихватил.

— Молодцом, дедуля, — одобрил Картошкин. — Давай сюда.

Получив от старика карту, он скрутил из нее нечто наподобие факела, поджег, затем махнул автоматом, призывая всех за собой:

— Не отставать, гвардия! — и с этими словами смело вошел в проем.

Войдя туда вслед за ним, Еремеев увидел длинный коридор без дверей, которому, казалось, не было конца, коптящее пламя позволяло разглядеть только глухие стены по обе стороны. И все-таки Еремеев внезапно узнал этот коридор. Именно его, хоть и всего одно мгновение, но совершенно отчетливо, он видел там, в подвале антикварной лавки "Ниневия", на мониторе Нининого компьютера. Да, безусловно, тот самый коридор, по которому тогда шла Ирина!

— Ира!.. — крикнул он.

И в ответ услышал откуда-то из загиба коридора хриплый мужской голос:

— Эй, кто там?

Вслед затем в дальнем конце коридора возникло тусклое световое пятно, внутри которого не без труда удавалось разглядеть лик седобородого старца, державшего в руке зажженную керосиновую лампу. Казалось, что к ним плывет освещенная лампадой икона.

— Гляжу, серьезное у них тут аварийное освещение, — негромко сказал Картошкин. — Сразу видно, что двадцать первый век на дворе.

Иконописный старец, между тем, подплыл к ним и произнес довольно строго:

— Это по какому это праву посторонние на режимном этаже?..

Картошкин поинтересовался:

— А ты кто такой, папаша, чтоб спрашивать?

— Комендант шестого спецблока Пришмандюк, — представился дед. — Так почему, спрашиваю, посторонние? Хто такие?.. — Лишь тут наконец узрел зияющую дыру на месте железной двери и удивился: — А это еще что? Никак, опять сквозняки шалят?

Вопрос удивил Еремеева: даже если дед спал, взрыв был такой, что и мертвого разбудил бы.