Ковчег. Исчезновения — 1.

Еремеев подошел к тщедушному старичку и стал перед ним, загораживая ему путь к проему.

— Но кое-чего ты все-таки, все-таки не просчитала, умненькая моя, — пропел старик. С этими словами он внезапно вложил два пальца в рот и пронзительно, залихватски просвистел, как это умели делать московские голубятники времен Еремеевского детства.

Еремеев услышал шаги за спиной и обернулся. В свете его фонаря обозначилась широкая фигура, в которой он сразу узнал Картошкина.

— Ну что, шустрые, допрыгались? — ухмыльнулся бывший афганец и спросил у старика: — Какой приказ, командир? Обоих валить?

— Нет, — ответил старик, — только этого, он мне без надобности, а девчонку держи, она может пригодиться.

— Беги! — крикнул Нине Еремеев.

Бросив фонарь, он кинулся на здоровенного предводителя архаровцев, однако с ходу получил под дых и, переломившись пополам, завалился на бок.

Нина, однако, не стала убегать. Картошкин неспеша приблизился к ней, взял своей лапищей за плечо.

— Ну и чего теперь с ней, командир? — спросил он.

— Держи крепче, как бы не ускользнула, она девчонка хитрющая. Связать бы!

— У меня и так не ускользнет!

— Как тебе мой сюрприз? — спросил Шмаков. — Какая ты ни умная, а мы тоже не лыком шиты. Я с глухаря этого, с Пришмандюка, противогаз снял, пускай поспит ветеран, да и на Валерочку противогаз его надел, пока парень этой дряни не нахлебался, так-то! Подумал: хоть и простенький — а все же тебе сюрпризик будет. Ты там крепко ее держишь, Валерочка?

— Нормально держу.

— Пустите меня! — теперь запоздало пыталась вырваться Нина.

— Ну-ну, шустрая, не дергайся, — посоветовал Картошкин, — теперь все равно не уйдешь.

— А это мы еще поглядим… — негромко сказала Нина.

Дальше произошло что-то удивительное. Нина вдруг упала на спину, а Картошкин, глухо икнув, на миг просто-напросто исчез.

То есть никуда он, конечно, Картошкин, не исчезал, на этот самый миг он лишь взлетел кверху. Просто в свете фонарика, валявшегося на полу, Еремеев не смог проследить его полет и сумел это понять это лишь долю секунды спустя, когда могучая картошкинская туша грохнулась оземь и осталась лежать бездвижно. Нехорошо он шмякнулся спиной, после такого падения не скоро встают.

— Дима, ты как? — спросила Нина.

— Порядок… — с трудом поднимаясь, прокряхтел он. — Это что, дзюдо?

— Да, простейший приемчик, очень хорошо помогает как раз против таких микроцефалов, — сказала Нина и поинтересовалась, обращаясь к старику: — Ну как вам ответ на ваш сюрпризик? Или, может, у вас еще какой-нибудь имеется про запас?

— Лихо вправду, лихо это у тебя получилось, ничего не скажешь, — проворковал тот. — А насчет сюрпризика… Что ж, пожалуйте… — С неожиданной ловкостью он выхватил из кармана пистолет и лихо, как это делают в кино, передернул затвор. Совсем уже другим голосом приказал: — Стоять! Шевельнетесь — стреляю без предупреждения. — И, опять перейдя на воркующий тон, добавил: — Как видишь, милая, сколько ни тужься, всего не предусмотришь. Впрочем, тут ты не виновата, просто дружок твой оказался лопух — небось вовремя не сказал тебе о своей пропаже.

Черт! Об этом потерянном пистолете Еремеев действительно как-то вовсе позабыл! Тупица! Идиот! Что ж, сам виноват — самому и расхлебывать. Он прикинул: если сейчас ринуться на старика, тот, безусловно, успеет выстрелить и уж с такого расстояния, надо полагать, не промахнется. Но даже мертвый, он, Еремеев, на миг-другой подомнет под себя вдвое более легкого старикашку, и, глядишь, Нина сможет ускользнуть, пока тот будет выбарахтываться.

— И что ты, умненькая, теперь скажешь? — торжествовал победу старик. — Скажи, скажи что-нибудь напоследок, всегда любил слушать твой голосок.

Еремеев изготовился к последнему в жизни броску. "Ну! Ну же!.." — приказал он себе.

Однако в этот самый миг старец, стоявший спиной к проему, вдруг вздрогнул, и самодовольство на его лице сменилось испугом.

— Бросить оружие! — приказал кто-то стоявший позади него. — Быстро! Пристрелю!

Старик разжал пальцы, и пистолет выпал из его сухонькой руки. Но несмотря на неожиданное спасение, большой радости, услышав этот голос, Еремеев не ощутил, ибо он узнал голос Небрата-Сидорихина. Не зная, как дальше развернется ситуация, он как бы невзначай наклонился, чтобы поднять пистолет. Бдительный детектив не оставил это его движение незамеченным, однако, к удивлению Еремеева, вполне одобрительно произнес:

— Правильно, Дмитрий Вадимович, вооружайтесь! — И добавил с учительской назидательностью: — Надеюсь, наконец-то вы образумились и поняли, что от этого типа любых фортелей можно ожидать.

У Еремеева было промелькнула шальная мысль: "А что если сейчас пристрелить на всякий случай обоих?" — и тут услышал от Небрата:

— Господи, Ниночка, милая, я, кажется, чуть не опоздал! Еще бы минута!.. — И тут уж Еремеев окончательно потерялся — на чьей же теперь стороне этот самый Сидорихин-Небрат?

— Все в порядке, Владимир Ильич, — сказала Нина, — вы как раз вовремя.

Глаза старика яростно сверкнули.

— Дьявол! Спелись!.. — проскрипел он. — Когда только сумели? Где?.. — Вдруг хлопнул себя по лбу: — Ну конечно! В машине, когда тебя сюда везли! Морзянкой! Только так! Больше нигде и никак!

— Ишь, догадался! — произнес детектив.

— А вы думали! — отозвалась Нина. — У него "ай кью" — дай бог каждому! — И обратилась к старику: — Вы совершенно правы, Иван Арсентьевич, именно в машине и именно при помощи азбуки Морзе. Очень удобная штука: достаточно соприкоснуться друг с другом руками — и можно спокойно себе вести разговор, никто не подслушает.

Для расспросов было не самое походящее время, но все же Еремеев не удержался.

— Но почему, — спросил, — почему ты все-таки решила ему довериться?

— Потому что навела о нем кое-какие справки. Хороший учитель, работу любил, к большим деньгам никогда не рвался, возраст предпенсионный. К тому же, — уж простите, Владимир Ильич, что об этом говорю, — как недавно выяснилось, страдает тяжелым заболеванием…

— Увы, все люди смертны, — философически заметил тот.

— И вот, — продолжала Нина, — этот человек вдруг бросает все, покидает семью, меняет весь образ жизни, род занятий…

— Справедивости ради замечу все-таки, — вставил бывший учитель, — что детективом с детства мечтал стать, с тех пор, как впервые прочел Конан Дойля. Но это так, частности. Нелепо только из-за этого менять всю судьбу… Прости, Ниночка, что перебил.

— Да, да… — подхватила она. — Вот я и задалась вопросом: что могло подвигнуть его на такие крутые перемены? Спасения на "Ковчеге" он едва ли искал…

— Какое уж к шутам спасение, — печально вздохнул Небрат, — когда у тебя в диагнозе — не подлежащий обжалованию приговор! Иное дело — как-то оправдать эпизод своего пребывания на этой грешной земле. Быть может, если мне вправду удастся помочь разворошить такое осиное гнездо, как этот "Ковчег", то я докажу себе, что все-таки не зря коптил небо.