Ковчег

 В тот раз Сотников легко спрыгнул с подножки вагона и рысцой побежал на стоянку машин. Время было позднее, и он хотел поскорее попасть домой. Внезапно он за что–то зацепился в темноте и упал плашмя прямо на тёплый асфальт. В самый последний момент всё же успел выбросить вперёд руки и приземлился на них всей тяжестью грузного тела. Ладони от соприкосновения с шершавой поверхностью оказались содранными до мяса.

 - Как это могло случиться?
– Саша стоял тогда посредине спящего перрона и не мог понять, как он хорошо играющий во все спортивные игры, начиная с хоккея, смог так позорно свалиться.

 Только теперь, в прокуренном тамбуре он понял, что сама судьба останавливала его. Она буквально кричала:

 - Стой! Остановись! Ты больше не увидишь мать живой… - из пораненных ладоней текла кровь.
– Вернись и проведи с мамой последние минуты!

 Он, к сожалению, ничего не слышал… Через день позвонила сестра, сказала, что доехали хорошо. Саша поговорил с матерью и лёг спать. Потом раздался злополучный звонок.

 Чувство вины покинуло его, когда он увидел мать в гробу. Она лежала такая помолодевшая, спокойная, что первой возникла мысль:

 - Ей там лучше, нет боли и страданий! – он невольно смутился от пришедшей в голову крамолы.
– Наверное, недаром понятие покойник происходит от слова покой…

 Потом они вдвоём с сестрой остались у небольшого, сиротского холмика жёлтой земли. Молчали. Внезапно она сказала:

 - Мама всегда тебя любила больше…

 - Зачем так говоришь?

 - Потому что ты сын.

 - Что ты! – Александр попробовал не согласиться.
– Ты была её любимой дочерью.

 - Да, но в тебя она верила. Она хотела увидеть в тебе, что жизнь прожита не напрасно, и ты сможешь что–то сделать. То, что явиться оправданием всем её бедам, болезням и переживаниям. – Сестра посмотрела на него.
– Ты был смыслом её жизни!

 Брат не знал что ответить, поэтому промолчал. Через некоторое время собрались уходить домой. Уже на выходе из кладбища сестра тихо сказала.

 - Не хотела говорить тебе сразу… - она слегка замешкалась.
– Последние её слова, после которых она закрыла глаза и умерла, были:

 - «Сыночек мой…»

 - Cказала "сыночка мой" и умерла?

 - Да, - с нажимом сказала сестра.
– Всегда помни об этом!

 Александр, ошарашенный услышанным откровением, остановился, словно налетев с разгона на невидимую стену. Только теперь он до боли, до крика понял, что рядом с ним уже никогда не будем мамы. Никогда…

22

 Недолго почитав ностальгический дневник, и ещё раз заснув, Патриарх, наконец, почувствовал себя более или менее прилично. Ему приснились события пятидесятилетней давности, связанные со смертью матери. Поэтому настроение было откровенно паршивое. Он, кряхтя и слегка постанывая по появившейся недавно, глупой старческой привычке, встал с надоевшего ложа.

 - Хотя бы ещё раз в жизни поспать в нормальной постели! – помечтал вслух старик.
– Укрыться пуховым одеялом, прилечь на хрустящие простыни…

 Он даже закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как выглядели упомянутые предметы забытых пастельных принадлежностей. Последние двадцать лет он, как и все в Убежище, спал на подстилках из шкур.

 - Хватит мечтать, – сам себе приказал он.
– Пора работать…

 Патриарх бодро вышел в коридор и направился в сторону хозяйства Инженера. Тот как всегда возился с генератором и не сразу заметил вошедшего руководителя и сердито сказал:

 - Старая рухлядь!

 - Это ты про меня.

 - Ну, что Вы! – всполошился пугливый Инженер.
– Как можно… Дизель замучил. Тридцать лет безостановочно перебираем его. Запчастей взять неоткуда, работает, прямо сказать на честном слове…

 - Главное что работает.

 Патриарх понаблюдал, как хозяин ловко прикручивает снятую крышку дизеля-ветерана и спросил чумазого умельца:

 - Ты не забыл, сегодня по графику поднимать перископ?

 - Хотя толку, похоже, никакого…

 - Как можно забыть, – укоризненно сказал тот.
– Сейчас затяну последнюю гайку, и приступим.

 - Я подожду…

 Патриарх прошёлся по небогатым владениям повелителя механизмов. Над головою спешно работающего механика горела маломощная лампочка-переноска. Предметы, находящиеся в комнате, в её тусклом свете отбрасывали причудливые тени. От этого казалось, что пол, залитый разномастными лужами от нефтепродуктов, блестел всеми цветами радуги.

 - Увижу ли я ещё радугу?
– не к месту подумал он.

 На проржавевших столах валялись останки всевозможных устройств. Всё что можно было раскрутить, давно раскручено. Инженер зачастую проявлял чудеса изобретательности, заставляя работать донельзя изношенные машины.

 - Сколько раз тебе говорить убери на рабочем месте. – Патриарх осуждающе показал рукой на завалы болтов, гаек и подобного хлама.
– Как ты только можешь здесь работать?

 - Только так и могу! – улыбнулся механик и признался.
– Если уберусь, ничего не могу найти…

 Патриарх понимающе хмыкнул, как бы подводя итог многолетнему спору. Ему нравился этот немолодой, работящий человек. Он любил бывать в этой пропахшей машинным маслом и мужским потом мастерской. Инженер выпрямился, весело посмотрел на него и вытирая руки продуктом глубокой переработки лаборатории Химика, сказал:

 - Главное результат!

 Изготовленные из остатков макулатуры, истлевших тканей и всяких подобных отходов, гигиенические салфетки не могли убрать въевшиеся в кожу, вечных пятен.

 - Ладно уж, самоделкин, – примирительно сказал руководитель.
– Пойдём на командный пункт.

 - Пошли.

 Они быстро перешли туда, и пока Инженер возился с поднятием перископа, Патриарх думал:

 - За эти года трубу перископа точно пришлось увеличить метров на пятнадцать, – он удивился собственным подсчётам.
– А то и все двадцать…

 - Готово. – Отрапортовал активный Инженер.
– Хорошо, что последние пять лет не идёт снег. Если бы ещё пришлось снизу наращивать трубу, я бы не мог гарантировать цельность картинки.

 - Чудо, что он пока работает…

 Патриарх немедленно приник к окулярам. Он потоптался по кругу, держась за ручки перископа, и обвёл окрестности Убежища, с помощью оптического усилителя зрения. Вся его старческая фигура выражала крайнюю степень напряжения и безмерного ожидания.

 - Откуда в нём столько силы? – подумал в это время Инженер.
– Откуда такая уверенность в том, что мы сможем когда–нибудь выйти отсюда? В это, по–моему, не верит больше никто. Почему он заставляет поднимать этот проклятый перископ, словно может увидеть там что–то интересное… Я помню, как он разозлился, когда первый выпавший снег превратился в ледяную корку и перископ никак не хотел выходить из специального гнезда. Он пожертвовал энергией суточной зарядки батарей, чтобы нагреть трубу перископа и буквально пробить ему выход. Потом требование о наращивании бесконечных метров трубы. Бесполезная погоня за ежедневными метровыми заносами бешенного снега… Для чего всё это?