Ковен озера Шамплейн

– Ты опоздала, – сказала она, стоя под пихтой со спиралевидными узорами, светящимися на коже, и в утепленной накидке с цветами Самайна.

Я почувствовала жжение, расползающееся вокруг запястья, и поднесла к глазам руку: метка атташе стремительно белела.

XIII

Мелодия Самайна

Самайн – триумф мертвецов. Он вовсе не о карамельных яблоках, детском смехе и леденцах. Это смерть природы во всполохах сумрака и начало темной половины года. Грань между мирами стирается, и к смертным выходят пировать божества с острова Тир нан Ог – вечно молодые, а потому вечно мертвые. Именно поэтому в день Самайна всегда умирает чуть больше людей, чем в любой другой, – веселясь с жителями Тир нан Ог и сами того не ведая, живые уходят вслед за ними, соблазненные реками пряного пунша и тыквенным пирогом, но уже не возвращаются.

Самайн забирает души. Он же забрал и мою.

– Нет-нет-нет!

Черная метка вокруг запястья начала тлеть и стираться, как пороховая дорожка. После долгого заточения в башне, не пропускающей солнца, моя кожа казалась прозрачной, а оттого расползающийся рубец светился на ней, неестественно яркий. Вопреки этому, рука совсем не ныла – в конце концов, это ведь не от нее отрезали кусок. Его отрезали от моего сердца – именно поэтому болело там, глубоко внутри, откуда рвался иступленный шепот, тонущий в шорохе листьев:

– Нет… Этого не может быть! Я не верю!

Я выронила скрипку и вцепилась ногтями в запястье, судорожно растирая его, будто могла остановить процесс. Метка белела так медленно, будто глумилась надо мной, миллиметр за миллиметром… Ровно до выпирающей косточки сбоку, делящей татуировку на две половины. Поглотив одну из них, смерть вдруг передумала и остановилась.

Затаив дыхание, я присмотрелась: на внутренней стороне запястья черная линия была ровной и незыблемой, но на внешней начинала рубцеваться. Это было неправильно… Неправильно и замечательно!

– Коул жив? – выдавила я не своим голосом, боясь выпустить вздох облегчения раньше времени. – Или мертв?..

Ворожея, хранящая неуместное молчание, бросила задумчивый взгляд на небо. Ее костяные серьги раскачивались от ветра, поднятого мной.

– И то и другое.

– Как такое может быть?

– Мы живем в Завтрашнем дне… А Коул ушел в сегодняшний. Здесь он мертв, а там – еще нет.

Я растерянно заморгала, ловя разбегающиеся мысли. На плечи мне вдруг опустилась теплая накидка Ворожеи, пропитанная запахом вербены, красно-оранжевая с рисунком из кленовых листьев. Я укуталась в нее и вдруг обнаружила, что действительно замерзла, стоя в изодранной кофте посреди лесного уголка пустыни, до которой наконец-то добралась осень.

– Я не понимаю… Где именно сейчас Коул? – спросила я. – Он обещал ждать меня здесь, у башни… Объясни мне наконец, что случилось!

– Джулиан напал на Шамплейн, – сказала Ворожея, и в ее рубиновых глазах, как в вине, плескался рассвет, рождающийся за нашими спинами. – Коул отправился туда вместе с Диего на помощь остальным. Тебя не было слишком долго, Одри… Сегодня первое ноября.

Я покачала головой, отшатываясь от Ворожеи, и взглянула на собственные пальцы: с землей под ногтями, они были такими же грязными, как и вся остальная одежда. В башне я этого даже не замечала, как не замечала и течения времени, подхватившего меня, точно река. Я провела в одиночестве вовсе не сутки и даже не восемь дней…

– Я провела в башне целый месяц, – прошептала я, ошарашенная, и спохватилась: – Но мы ведь живем в Завтра! Ты сказала…

– Да. Там, в Шамплейн, все еще Самайн, – кивнула Ворожея, ткнув пальцем вверх, на светлеющий небосвод. – Утро тридцать первого октября. Начало дня, когда истекает срок твоего договора с братом. Все еще можно исправить. Коул ушел меньше часа назад. Если ты немедленно последуешь за ним, у него есть шанс победить Джулиана.

Я содрогнулась от этих слов, и мой взгляд прилип к половинчатой метке атташе. «Чтобы Коул проиграл Джулиану?! Ха, да его тренировала сама Рашель!» – хотелось рассмеяться мне, но этот смех застрял где-то в горле, соленый и горький. Ведь метка доказывала иное: Джулиан способен победить Коула и сделает это, если я его не спасу.

– Подожди… Только Джулиан? – вдруг поняла я, когда Ворожея уже двинулась смутно знакомой мне тропой обратно в деревню. Жухлые листья хрустели под ногами, когда я, подхватив с земли скрипку, нагоняла ее. – А как же Ферн? Она с ним?

– Насколько я поняла, нет. Джулиан явился один.

«Нечего забивать этими мыслями твою хорошенькую головку, сестренка. Ферн обязательно поплатится, но позже». Неужели месть свершилась?

– Чтоб тебя, Джулиан! – прорычала я, вцепившись пальцами в гриф скрипки под мышкой. Ведь чтобы провести озаривший меня ритуал, Джулиан и Ферн должны были прийти вместе. Но…

«Все будет так, как должно быть. Успокойся».

Я обернулась, но то был просто ветер, свистящий в ушах. Проведя месяц в башне, я разучилась отличать, где заканчиваются мои мысли, а где начинаются голоса духов. Или это всегда было одним и тем же?

– Ты не первая, кто продержался в башне так долго, – вдруг сказала Ворожея, осмотрев меня с головы до ног с плохо скрываемым желанием вручить кусок мыла с мочалкой и накормить. – Но первая, кто сохранил рассудок после такого длительного единения с ней.

– Я не была бы так уверена насчет рассудка, – нервно хихикнула я, продолжая оглядываться назад. Там, пронзая небо, мне вслед смотрела башня, построенная из красно-серого камня и страданий.

Ворожея понимающе улыбнулась, поправляя на моих плечах съехавшую накидку.

– Никто не возвращается из башни прежним – это так. Но и Шайя была права: таков твой путь. Башня больше не стонет… Она тиха, как младенец, который наконец-то уснул после ночи изнурительных колик. Ты сильная ведьма, Одри, и милосердная Верховная. Ты знаешь, что делать.

Копалась ли Ворожея в моих мыслях, пока мы шли по вытоптанной дороге, поросшей лишайником, или же видела мое будущее – это было неважно. Главное, что я и сама знала это.

– Да, и сделаю, – кивнула я сосредоточенно, глядя на приближающиеся очертания домов, словно подбоченившихся от холода и наряженных в гирлянды из ротанга. На крыльцах сидели сонные жители деревни, измотанные веселым празднеством, которое продлится еще неделю согласно традициям.

Разделив их веселье против собственной воли, на ступеньках одной из хижин восседала Морган. Я узнала ее полосатую рубашку с ажурным воротничком и отросшее пшеничное каре. Подперев рукой подбородок, она со скучающим видом играла с Гён в шашки. На голове той красовалась моя красная бейсболка, правда, заметно поистрепавшаяся. На смуглом лице выделялся боевой раскрас (хотелось бы верить, что из малины, а не из крови). Гён самозабвенно лепетала о молоденьком охотнике, которому стала подбрасывать кроличьи шкурки в постель в знак внимания, а Морган вяло кивала головой, совсем ее не слушая.

– Это все бессмысленно! – вскипела Морган в какой-то момент, раздраженно переворачивая несколько деревянных фигур на доске.

– Почему? – растерянно заморгала Гён. – У тебя ведь еще осталось пять белых шашок. Если поставить вот сюда…

– Да я не об этом! Диего сказал ждать Одри, но он ведь в курсе, что ее может не быть еще очень долго. И что мне теперь, до конца сражения здесь сидеть?! Сдал меня в Завтра, как ребенка в ясли! К Баалу его и этих лис с утками!

– Игра вообще-то называется «Лиса и гуси», – насупилась Гён, обнажив острые зубки, но Морган уже подорвалась с места.