Ковен озера Шамплейн

– Что они такое? – шепотом спросил Коул.

– Гримы, – ответила я. – Мелкие демоны. Когда их изгоняют на улицу, принимают обличия волков, чтобы выжить. Они не из ада и никогда там не были. Их бы просто туда не впустили, – я хихикнула. – Всего лишь порождения грешной человеческой натуры. Между прочим, это твои прошлые жильцы оставили их здесь. Те, что съехали сегодня, наверняка твои постоянные гости, да?

– Да, – заторможенно отозвался Коул. – Я им дом уже два года время от времени сдаю. Погоди… Их создали люди?!

– Ага, – я пожала плечами. – Вот так и сдавай свой дом кому попало! Породили низшие сущности и даже не удосуживаются забрать их с собой. Интересно, что они за пороки… Эй, гримы, как вас зовут?

– Спор, – мурлыкнула одна голова, глазея на ломтики ветчины.

– Эго, – представилась та, что была по центру и, выпячивая колесом грудь, доминировала над остальными.

– Блуд, – заурчал третий кот.

Я взглянула на Коула.

– Слышал имя последнего? Сто процентов у тебя тут устраивали оргии. Лучше перестирать все постельное белье, что найдем в доме. И прокипятить!

Коул, чистоплотный и прилежный, содрогнулся.

– Мы можем договориться, – сообщила я котам, сощурившимся в надежде и подозрении. – Я могу даровать вам плоть и кровь, возможность вкушать смертную пищу и греться под солнцем. Отвечайте: хотите этого или нет?

Гримы занервничали и сгруппировались, прижавшись друг к другу вплотную, чтобы переговорить.

– Может быть, она будет чес-сать нас за ушком, – тихо мурлыкнул Блуд. – Я слышал, это приятно.

– Поз-зор нам, если падем до второсортной ведьмы! – фыркнул Эго. – Я сказал нет!

– Но она Верховная, – выступил Спор. – Я так хочу попробовать, какова на вкус ветчина!

Я закатила глаза и демонстративно откашлялась.

– Ну? Что вы решили?

Гримы переглянулись, и у всех троих расширились зрачки, сделавшись круглыми и бездонными.

– Мы соглас-сны, – хором ответили они.

Я удовлетворенно кивнула и взяла из вазы яблоко, такое же, какое использовала для призыва. Но прежде чем отдать его, предупредила:

– Тогда станьте моим фамильяром, – гримы поочередно зашипели, и я указала им на свою расцарапанную щеку. – Я не могу быть уверена, что вы не попробуете сожрать меня ночью, когда окрепнете и вконец обнаглеете. Мне нужна гарантия.

Эго оскалил разодранную пасть.

– Обещаем…

– Этого мало, – я зацокала языком. – Скрепите клятву троицей падших и нерушимых.

Гримы зашлись рычанием, заходили по столу, выстреливая искрами чистой тьмы, из которой были сотканы, бездушные и бессердечные. Сплетясь вместе уже не только хвостами, но и телами, они в конце концов смирились.

– Баал, Агарес, Вассаго, – пробурчал Эго первым. – Клянусь.

– Самигина, Марбас, Валефор. Клянусь…

– Барбатос, Пеймон, Асмодей. Клянусь!

Я улыбнулась и кинула им плод.

– Умницы. Съешьте это, и сможете отведать все, что только найдете в холодильнике. Советую начать с пюре, его готовила я, так что оно потрясающее!

Выходя с кухни, я закрыла за собой створчатые двери, чтобы не мучиться всю ночь бессонницей от голодного рева, грохота посуды и поросячьего хрюканья. Коул, стоя рядом, обреченно молчал, крутя в руках зеркало.

– Ты правда настроена забрать их с собой? – уточнил он с надрывом, слушая, как за стенами кухни гремит перевернутая миска со стейками. – Ко мне домой?!

– Они безобидны, – вступилась за гримов я, и Коул указал на свою перепачканную футболку и хаос, творящийся на кухне. – Ну, по большей части. Они истязали нас, чтобы просто наесться. Энергию добыть не так-то и просто.

– Это же демон! – воскликнул Коул. – Я сам слышал, как ты сказала, что они могут сожрать нас ночью, когда окрепнут. И…

– Ну, Штрудель тоже не подарок, – хмыкнула я. – Однако же ты его оставил.

Коул покраснел от злости, и я торопливо побежала наверх, прихватив с собой Книгу, легкомысленно оставленную возле камина. Моя решимость сменилась усталостью, и теперь на каждом шагу меня нагоняла истома. Я едва успела добраться до постели, как упала замертво, истощенная и физически, и морально.

Коул пришел за минуту до того, как я окончательно отключилась. Молча подвинувшись, я освободила ему место на кровати и перевернулась на живот. Он лег, ни о чем не спрашивая.

– Поспишь со мной?

Мы посмотрели друг на друга: никто из нас не понял, кто произнес это первым. Мы оба нуждались в тепле друг друга, особенно после того, что пережили за эти выходные. Поэтому Коул только согласно кивнул, укрыл нас одеялом и вытянулся на подушке.

– Я никогда не видел тебя такой…

– Какой?

– Смелой.

Я посмотрела на Коула и подогнула под себя дрожащие ноги. На протяжении всего дня я боялась – боялась так сильно, что сейчас у меня раскалывалась голова.

– Да, – сказала я. – Так это делается у ведьм: надо растерзать первой, чтобы не растерзали тебя. Нельзя показывать, что боишься.

Коул повернул голову, и мы почти столкнулись носами. Я почувствовала его дыхание, ванильное и пряное от коричного эгг-нога.

– Это ужасно, – шепнул он.

– Иначе никак.

– Неправда, – возразил Коул. – Там, на мосту, после ссоры с Гидеоном… Мне было страшно. Я показал это и не пожалел, потому что рядом была ты. Всегда должен быть кто-то, кто прикроет тебя в момент слабости. Чтобы не растерзали, да.

Я слабо улыбнулась и придвинулась ближе, устраиваясь поудобнее. Мои руки под одеялом, нечаянно тронув его руки, отреагировали инстинктивно: я сплела их вместе, всматриваясь в лицо Коула, чтобы не пропустить момент, когда надо его отпустить. Но такой момент все не наступал, и я закрыла глаза, позволяя себе провалиться в сон, не расплетая наших рук.

Проснувшись на три часа раньше, Коул гладил мою раненую щеку и, не дожидаясь моего пробуждения, заклеил ее детским пластырем с самолетиками.

Утро выдалось не таким напряженным, как я ожидала, пускай Штруделю и не нравилось делить дом с другой живностью, особенно с той, что подглядывает за тобой из темноты и норовит вырвать из лап сосиски (вместе с самими лапами). Пока я готовила яичницу на пятнадцать порций, Коул не спускал Штруделя с колен, недоверчиво наблюдая, как я объясняю Эго, Спору и Блуду правила поведения и подбираю для них предмет, в который они могли бы переселиться во время путешествий. Их предложение впустить их внутрь моего тела мне абсолютно не понравилось, и потому я вышла босиком к той самой яблоне, с которой сорвала призвавший гримов плод. На ней, треснув, разошлась кора: ствол надломился от моего веса, что пришелся на него во время удара. У меня до сих пор ныла поясница. Откопав в амбаре надколотый цветочный горшок, я утрамбовала в него землю из-под корней дерева, еще влажную после ночного дождя.