Ковен Полуночи

Но он знал, что на деле всё ещё хуже.

Это не свою жизнь он заново проживал в том другом месте.

Услышанные им голоса обращались не к нему.

Она говорила не с ним.

Она не видела его, даже когда как будто смотрела на него в упор. Никто из них его не видел. Никто из них не знал об его существовании.

Никто не знал, что он слушал.

Никто не знал, что он видел.

Никто не знал, что он ощущал вкус, касания, чувства.

Даже мужчина, чью жизнь он позаимствовал, не знал, что он там.

Он был невидимым даже для него.

Тень.

Чужестранец и Тень.

Тень и Чужестранец.

Он даже не был уверен, что есть что.

Чужестранец ощутил на языке привкус соли и меди и поразился этой терпкости. Он прожил в подобной манере столько лет… много, много лет… и всё же не помнил, чтобы так отчётливо или интенсивно ощущал вкус Единственного Источника.

Это потому что другой ощущал его таким?

Это потому что он до сих пор чувствовал вкус её крови на своём языке?

Он видел, как Тень кормится от неё, и чувствовал такую сильную зависть и тоску, что не мог дышать, не мог чувствовать вкус и запах чего-либо, кроме её вкуса и запаха.

А может, это было существо, которое он сейчас держал в руках. Возможно, дело в древней связи крови, сохранившейся даже здесь. Чужестранец оставался связанным с ними даже теперь. Он пил из них и чувствовал эту связь.

Это делало их кровь ещё слаще.

Он так долго жил призраком.

Он дрейфовал на окраинах этого мира.

Он потерял всё, скорбел обо всём, ненавидел всё, и тем не менее он терпел это.

Год за годом, десятилетие за десятилетием… век за веком.

До сих пор он был осторожным.

Скрытным.

Безмолвным.

Он избегал своих сородичей.

До недавних пор он избегал людей, пока голод не одолевал его.

Он охотился в тенях.

Он наблюдал из теней.

Он существовал лишь в тенях.

Возможно, так его и нашёл Тень.

Чужестранец всегда полагал, что все представители его вида, за исключением некоторых, делали то же самое, жили так же, как и он. Он думал, что они избегают внимания. Он думал, что они стараются, чтобы их не видели, не находили, не ловили, не идентифицировали. Он думал, что они вместе скрывались от человечества. Он думал, что они избегали человеческих властей. Он предполагал, что большая часть их существования и даже их личностей сводилась к тому, чтобы оставаться невидимыми в человеческом мире.

Теперь, конечно, Чужестранец усомнился в этом.

Этот другой, этот Тень, жил настолько иначе.

Он жил совершенно, совершенно иначе.

Он жил так громко… намного громче… намного виднее, чем Чужестранец, по крайней мере, с тех пор, как они отняли его душу.

Чужестранец жил под землёй. Он жил как люди-кроты¹. Он помнил, что в детстве, ещё будучи человеком, он видел документалку про них. Тогда это его напугало. Люди, жившие под землёй, ужасали его, словно они эволюционировали в совершенно иной биологический вид. Они жили в канализации и туннелях метро, собирали еду, мусор и делились найденным.

Теперь он питался людьми, которых находил под землёй.

Он ел их, но они были роднее ему, чем этот мужчина в его руках.

Тень жил наверху.

Он жил как рок-звезда, знаменитость.

Даже когда он не играл в бога перед людьми, он работал на них.

Чужестранец считал это таким тревожащим. Это нервировало его — наблюдать, как другой живёт, будто он не был тем, чем он был; видеть, как другой так открыто и дерзко показывает свои отличия. Он жил как человек. Он трахался и любил как человек. У него была семья и друзья как у человека.

Семья, которую он выбрал, даже не состояла из вампиров.

Даже сейчас с ним не жило ни одного вампира.

Его ковен состоял из людей и гибридов, полукровок и чистокровных.

Это неправильно.

Всё в этом было неправильным. Богохульственным.

Неестественным.

Он невольно считал это иллюзорным, даже мрачно депрессивным. Этот другой, Тень… он, похоже, упивался тем, что притворялся человеком. Возможно, он даже считал себя человеком, пусть и в некой модифицированной манере. Возможно, он убедил себя, что это правда, что он всё ещё жив, что он всё ещё тот мужчина, которым был до того, как они выдрали самую важную часть его сущности.

Возможно, другой цеплялся за это.

Возможно, он цеплялся за обрывки своей человечности.

Возможно, он ментально слаб и не мог посмотреть в глаза правде.

Чужестранец решил, что другой должен верить в это. Когда Чужестранец держался за некую иллюзию того, кем он был раньше, за эту призрачную тень жизни, эхо его прежней сущности… он мог избегать взгляда на то, кем он стал.

Он мог не смотреть в лицо тому, кем он поистине стал.

Чужестранец никогда не думал вести себя так.

От одной лишь мысли об этом та человеческая жизнь казалась ещё более далёкой.

Он чувствовал себя ещё более мёртвым.

Он и был мёртвым.

Он мёртв уже долгое время.

Хуже того, он был мёртвым животным… уже не человеком, ибо человеку даже в смерти нужна душа. Без души он мог быть лишь зверем.

Звери жили как звери.

Когда звери притворялись людьми, они становились выродками.

Они становились богохульством.

Испуганный, булькающий, человеческий звук повторился.

Это был крик.

Слишком тихий, чтобы его мог услышать человек, он донёсся из-под ладошки, зажимавшей маленький ротик. Некто кричал в свою плоть и кожу, и теперь он также слышал дыхание. Он слышал панику, заставлявшую маленькое сердечко колотиться в груди.

Он слышал тяжёлое дыхание.

Он слышал скулёж и тихие всхлипы.

Он слышал так много.

Это больше не беспокоило его.

В отличие от другого, Чужестранец не обманывал себя относительно своей сути.

Лишь люди переживали из-за страха и боли других людей.

Он же был зверем.

Он плавно поднялся на ноги.

Для него тихие всхлипы, тяжёлое дыхание и скулёж означали лишь еду.

Они означали лишь цель.

В конце концов, он пришёл сюда за кормлением не просто так.

Он пропустил одного.

Он оставил кого-то в живых внутри.

В своём разуме он не видел существо сродни ему самому.

Он видел котёнка или, возможно, ягнёнка, стоявшего над трупом и блеющего от страха. Это существо плакало. Блеяло. Мяукало. Оно ждало спасения. Оно просило своих богов о помощи, о спасении. У существа была душа, но ему было уже всё равно.