Ковер царя Соломона

В кабинете рисования была раковина. Аксель достал из шкафчика под ней бутылку виски и три стакана, в один из которых набрал воду. С потолка в центре свешивалась тусклая лампочка без абажура. В комнате было холодно и пахло сыростью. Носком ботинка мужчина ткнул в выключатель тепловентилятора.

Один стакан он протянул Алисе, плеснул туда на два пальца виски и добавил воды. Его гостья не любила виски и сама никогда не стала бы его пить. Себе он приготовил такой же напиток – то же количество и в таком же стакане. Присесть здесь можно было только на стулья из полированной сосны с жесткими прямыми спинками. Джонас показал пальцем на один из стульев, а сам опустился на другой с противоположной стороны стола. Обстановка была до крайности неуютной: холод, шум вентилятора и подслеповатая лампочка, покачивающаяся от сквозняка.

Верхнюю одежду они не сняли. Алиса поднесла стакан к губам, но Аксель удержал ее руку.

– Погоди. Давай выпьем за нас, – сказал он.

Они чокнулись. Звук вышел неожиданно чистым и мелодичным для дешевых стаканов. Лицо Джонаса оставалось серьезным, почти грустным.

– За чьего-то любовника.

– За тебя, – ответила скрипачка – ничего другого ей в голову не пришло.

Виски, казавшийся таким ледяным в стакане, обжег рот и прокатился по горлу струйкой пламени. Алиса не сумела подавить дрожь, как не смогла и удержаться от оправданий:

– Но я же не говорила, что у меня никого нет. Значит, я не врала.

Она надеялась, что ее друг улыбнется, но он этого не сделал. Виски ударил ей в голову, которая начала кружиться, и молодая женщина почувствовала, что становится безрассудной.

– С чего ты вообще взял, что я все должна тебе рассказывать? О себе ты ничего не говоришь, – начала она сердито, но затем немного опомнилась. – Ну, ладно, кое-что говоришь. Но я не могу в это поверить, да и никто бы не поверил.

– Во что именно?

– В то, что ты – сумасшедший. И в то, что ты ненавидишь метро. Кстати, ты на самом деле фотограф?

– Посмотри, здесь везде мои фотоаппараты.

Под портретом молодой женщины стоял стол, на котором лежали две камеры и еще какое-то фотографическое оборудование. Алиса посмотрела туда и покачала головой.

– Ладно, хорошо. Ну, а твой «медведь»? – попыталась отшутиться она. Ей вдруг вспомнились слова Сесилии, пересказанные Тиной, и она кивнула на портрет. – Как ты думаешь, я на нее похожа?

Джонас разозлился – это было заметно, на его лице остался лишь мертвый, остекленевший взгляд.

– Нет, – ответил он. – Ни капли. А тебе что, сказали, что между вами есть сходство?

Алиса кивнула. Возможно, кротость в ее глазах смягчила ее собеседника.

– Это портрет Марии Замбако кисти Берн-Джонса. Он любил ее, и это сразу заметно, правда? Ну, может быть, немножечко ты на нее и похожа, – лицо Акселя чуть оттаяло, глаза просветлели. – Есть что-то общее. Кто знает, может быть, именно поэтому ты мне и нравишься?

Последнюю фразу он произнес так, словно спрашивал самого себя.

Скрипачка была ужасно довольна. Даже больше: она вдруг почувствовала безмерное счастье. Ей больше не хотелось спрашивать ни о медведе, ни о том, почему он сюда переехал, ни о его праздном, бездельном образе жизни – все стало совершенно неважным. Наверное, он понял это по ее взгляду.

– Я ведь говорил тебе, что был психологом. Знаешь, они все сумасшедшие. Если бы ты прочитала о Фрейде, что он вытворял что-то подобное, например, разгуливал по Вене с человеком, одетым медведем, ты бы не удивилась, ведь так? Почему же мне ты не веришь?

– Я верю, – промямлила Алиса. – Просто мне кажется это странным.

– Все правильно.

Он встал и взял бутылку с виски. Скрипачка протестующе забормотала и попыталась даже прикрыть свой стакан, но Аксель механически, словно поворачивал ручку двери, взял ее за запястье и отодвинул ее ладонь. В стакан полилась вторая порция. Алиса смотрела на него снизу вверх, захваченная его темно-голубым гипнотическим взглядом, как уже случалось в предыдущие их встречи.

– Можно тебя спросить кое о чем? – затаив дыхание произнесла она.

– А если я не отвечу?

– Не думаю. Где ты взял номер моего рабочего телефона? Джарвис не мог тебе его сказать, у него у самого его не было. Названия конторы он тоже не знал, только то, что она находится рядом со зданием, в котором проходит вентиляционная шахта подземки. Ты же знаешь, он с ума сходит по всяким поездам и метрополитенам. И с Томом ты тогда еще не был знаком. Ты ведь даже не знал, что Джарвис сдает комнаты.

Джонас не опустился обратно на стул, а остался стоять, опершись руками о стол. Когда она назвала имя Тома, то заметила, что его пальцы сильнее вдавились в деревянную столешницу и костяшки побелели. Он молчал.

– Извини, Аксель, но я хочу знать, – настаивала молодая женщина.

– Я проследил за тобой, – его голос казался теперь мягким, хрипловатым и задумчивым. – Проследил за тобой от «Школы».

Значит, в метро тогда действительно был он.

– Ты следил за мной?

– А почему бы и нет? – мужчина чуть улыбнулся. – Чем ты, собственно, недовольна?

Голова кружилась. Алиса отставила стакан:

– Не хочу больше пить.

– Ты сердишься на меня? – спросил он беззаботным тоном, в котором звучало только любопытство.

– Нет-нет, я не сержусь! Просто я тебя не понимаю. Не знаю, чего ты хочешь, не представляю даже, что ты сделаешь в следующий момент.

– Я хочу тебя, – ответил Джонас.

Он пододвинул свой стул, сел, протянул руки к своей подруге и начал поглаживать ее предплечья, слегка сжимая их сквозь толстую зимнюю одежду. Было глупо по-прежнему оставаться в этом наряде, но в комнате, несмотря на включенный вентилятор, до сих пор было холодно. Скрипачка немного отвернулась от Акселя, склонив голову. Тогда он сделал то же, что и в первый раз, когда поцеловал ее: взял рукой ее лицо, проведя пальцами по коже, ощупывая каждую косточку, словно был слепым. Его собственное лицо приближалось к ней, все ближе и ближе, пока губы не прикоснулись к ее губам, пока еще не целуя, а только дотрагиваясь.

Алиса не могла больше терпеть эту тяжелую одежду, она развязала шарф и расстегнула пальто. Язык Джонаса прикоснулся к ее губам и раздвинул их. Он оказался шершавым, как у кота. Аксель удерживал ее за шею, легко и мягко, его пальцы ласкали тонкую нежную кожу у нее за ухом. Женщина почувствовала нарастающую слабость, и ее кости стали похожи на ненатянутые струны. Поцелуй был медленным, изучающим, почти без нажима, как бы бестелесным, а их губы были словно сделанными из шелка. Алиса вдруг обнаружила, что сползла вниз на этом дурацком жестком деревянном стуле.