Кожное лекарство

Кейб лишь улыбнулся в ответ на её так называемую грубость. Его пальцы привычно прошлись по следам от порезов и ожогам.

— Да, я получил их во время войны. И ношу их с честью. Боевые раны. Помнишь, когда я их получил, Джек?

Диркер отложил газету.

— Помню. А теперь расскажи мне, Кейб, понравились ли тебе наши бордели. Слышал, ты сегодня там полдня провёл. Пришёлся по вкусу местный квартал красных фонарей?

Всё, что вертелось у Кейба на языке, испарилось в долю секунды.

«Диркер. Всё тот же хитрый сукин сын…»

— Я… Хм…

Дженис слабо улыбнулась.

— Наш мистер Кейб, безусловно, видный мужчина.

— Это точно, — протянул Диркер, наслаждаясь происходящим.

Кейб сглотнул.

— Это был чисто деловой разговор, мадам. Человек, которого я пытаюсь отыскать, охотится на проституток, так что мне остается только подружиться с ними. Знать лично их и места, где они работают.

— Чего только мужчинам не приходится делать, чтобы заработать на жизнь! — покачала Дженис головой. — Да уж… И вы весь день провели среди них? Наверно, вы очень устали после такого… утомительного предприятия.

— Мадам…

Теперь Диркер улыбался.

— Ты очень решительный человек, Кейб. Если кто и сможет поймать этого убийцу, так это ты.

Кейб видел, что Диркер шутил, и тоже не смог сдержать улыбки. Если бы этот мужчина вёл себя так постоянно и не был таким чертовски чопорным и официальным… он бы ему даже понравился. Кейб решил, что его дразнят, и сделал то, что казалось ему естественным: укусил в ответ.

— Да, мадам, это было утомительно, но я продолжал заниматься делом даже тогда, когда большинство мужчин уже изнемогли бы от усталости.

Дженис покраснела… покраснела, но не отвернулась. В её глазах что-то вспыхнуло, и она постаралась, чтобы Кейб это заметил.

Диркер вскинул брови.

— Вот как? Дал то, что им было нужно?

— О да.

— Пожалуй, на этой ноте я вас покину, джентльмены, — произнесла Дженис и вышла из комнаты.

Кейб решил, что он либо обидел ее — либо возбудил. По его опыту, южные женщины могли быть такими: их могло взволновать то, что они находили неприемлемым и оскорбительным. Всё дело в инстинктах, вот так.

В довоенном обществе говорили, что леди должна подавлять свои базовые инстинкты. Что такие вещи, как вожделение и желание, не должны иметь места в высшем свете… но женщина — как и любой зверь: чем больше вы морите его голодом, тем голоднее он становится.

И в этой девушке был голод. Едва скрываемая потребность отбросить своё воспитание, опуститься и испачкаться.

— И так теперь будет при каждой нашей встрече, Кейб? — поинтересовался Диркер.

Кейб отвернулся от него. Ему так много хотелось сказать, но зачем? С какой целью? Он уже нарушил два правила своего воспитания — что мужчина не приносит свои деловые или личные дела к обеденному столу и что он не обсуждает проблемы с другим мужчиной в присутствии дамы.

Может быть, сейчас самое время… если он хочет драки, то самое время перестать ходить вокруг да около.

Только теперь он её больше не хочет.

— Нет, — сказал он, удивляясь самому себе, — я бы предпочел, чтобы мы оставили всё это в стороне. Я думаю, так было бы правильно. По крайней мере, на время.

— Согласен. И ещё… Хочу, чтобы ты понял, Кейб: я не горжусь тем, что произошло при Пи-Ридж. Не прошло и дня, чтобы я не мечтал, чтобы всё произошло по-другому.

— Ты готов признать, что единственное, в чём мы виновны — это отбирание необходимых для выживания вещей у трупов?

Диркер кивнул.

— Да, я это знаю. Наверно, я и тогда это знал, но у меня снесло крышу. То, что я совершил, неправильно.

Чёрт. Кейба словно под дых ударили. Диркер признаёт, что был неправ. Внезапно Кейб расслабился, словно из него выпустили весь воздух. Он даже слегка смутился, что вообще завёл этот разговор.

— Ладно, ладно. Справедливо. Наверное, все мы были молоды и вспыльчивы.

— Чем ты занимался после войны, Кейб?

Кейб рассказал ему о том, как много лет участвовал в боях, а по ночам пас скот; как был железнодорожным детективом и охранником на приисках. Как всё это привело его к охоте за головами.

— А ты сам?

Диркер вздохнул.

— Я остался в армии. Был послан на Запад воевать с индейцами. — Он прищурился. — Я думал, что то, что я видел во время Гражданской войны, было ужасно. Но это не было и вполовину так жутко, как то, с чем я столкнулся на Западе. Зверства, бессмысленные убийства невинных людей.

Кейб не стал настаивать. Он много знал о том, что там произошло — об унижениях и жестокостях, обрушившихся на племена индейцев. И по большей части, необоснованно. Затем между белыми и индейцами был заключён мирный договор. Но не успели высохнуть чернила на документах, как белые снова напали.

— И ты ушёл из армии?

Диркер улыбнулся.

— Нет, я был освобожден от командования. Банда индейцев-арапахо напала на поселение, и мне приказали выследить их и уничтожить. Ну, мы не смогли найти преступников, поэтому мой командир решил, что подойдет любой арапахо. На Крипл Крик располагалась их деревня человек в пятьдесят. Они не имели никакого отношения к налету, и этот факт был хорошо всем известен… тем не менее мне было приказано идти туда со своими людьми. И когда мы вышли, мне было сказано, что там не должно остаться никого живого.

— И ты отказался?

— Да, отказался. И я горжусь этим фактом. Я был солдатом, а не наемным убийцей. — Диркер вздохнул и облизал губы. — Меня отстранили от командования, отдали под трибунал и демобилизовали. С почестями, к большому разочарованию некоторых.

— А после этого?

— Я был законником. Сменял один город за другим. В конце концов, мы с Дженис купили этот отель. Конечно, были проблемы между шахтерами и мормонами, индейцами и поселенцами… А затем ко мне обратились и предложили работу окружного шерифа.

Кейб внимательно слушал. История Диркера ничем не отличалась от истории многих ветеранов войн, прошедших военную подготовку — они неизменно становились либо блюстителями закона, либо преступниками, а иногда — и теми, и другими.

Кейб свернул сигарету и закурил.

— Я слышал о резне в одном крохотном поселении под названием Рассвет. Расскажешь мне об этом?

Диркер задумчиво посмотрел на Кейба и кивнул.

— Да, это ужасно.

— Что ты намерен с этим делать?

— Я намерен поймать того, кто это сделал. Разве это не само собой разумеется?