Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

Критиковать предвоенную подготовку стали уже по окончании войны, когда стало ясно, что велась она не так, как того требует современная война. Соответственно, те теоретические установки, что проповедовались высшими начальниками (личный опыт русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.!), неизбежно накладывались и на молодых офицеров: «Перед Первой мировой войной мы все еще испытывали романтическое отношение к ярким сражениям прошлого. Хотя огромное количество времени было отведено изучению пеших боев, упор делался на сражениях в седле. Вот почему мы так легкомысленно относились к занятиям по тактике и всему тому, что имело отношение к современной войне. В конечном счете нас постигло жестокое разочарование, но зимой 1913/14 года считали, что основным оружием кавалериста является лошадь» [25] .

25

Литтауэр В.Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. М., 2006. С. 108.

А что значит лошадь как основное оружие кавалериста? Это понималось примерно так же, как перед Второй мировой войной существовало увлечение танками «поддержки пехоты». То есть не танковые силы сами по себе, как могучая сила современной операции, а огневая поддержка пехоты (немцы решили эту проблему созданием такого рода подвижной артиллерии, как штурмовые орудия). То есть лошадь являлась тем фактором, что позволял кавалеристу добиться победы. Это и понятно: ведь каждому коннику было ясно, что в бою сабля против винтовки пехотинца все-таки уступает. Поэтому считалось, что конница, если ей придется действовать против пехоты, должна как можно быстрее домчаться до последней и принудить к бою холодным оружием. Странно только, что данная точка зрения могла господствовать в то время, когда все европейские армии активно насыщались таким страшным оборонительно-наступательным оружием, как пулемет. Тем не менее изжить консерватизм не удалось. Участник войны вспоминает: «Конница перед мировой войной упорствовала в своем излюбленном способе конной атакой искать решающего успеха даже над нерасстроенной пехотой, почему практическое обучение конницы далеко отставало от совершенно правильных выводов военно-научной теории. Стремление уменьшить время губительного действия огня, пока шашки переносятся к противнику, быстрота движения — вот тот прием, который был избран конницей для состязания с пехотой наших дней» [26] .

26

Певнев А Л.Конница по опыту мировой и гражданской войн. М., 1924. С. 4 — 5.

Уже после войны ее участники и исследователи в отношении подготовки и действий кавалерии столкнулись в спорах о вопросе использования опыта Гражданской войны в США в 1861 — 1865 гг. В этой войне активно использовались большие конные массы, которые благодаря географии сыграли большую роль в ведении военных действий. Опыт этой войны был взят европейскими странами на вооружение, в том числе и в России. Другое дело — каким именно образом он был взят. Так, А.А. Керсновский справедливо пишет: «Увлечение ковбоями американской междоусобицы — Шерманом и Шериданом — повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого, — стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую». Но дело даже не в этом. Дело в том, что под влиянием Гражданской войны в США русские кавалерийские руководители взяли лишь то, что для Европы являлось совершенно неверным — использование конницы как ездящей пехоты (не надо забывать, что сами американцы считали важнейшим оружием конного боя не саблю, а револьвер). То есть опыт Гражданской войны в США, по правильному замечанию старого конника М. Баторского, учил «двум весьма существенным вещам: первое — массирование конницы и второе — действиям на тыл противника как самостоятельным актам» [27] .

27

Керсновский А.А.История русской армии. М, 1994. Т. 4. С. 219; Баторский М.Служба конницы. М., 1925. С. 20.

В России этого не поняли, а увлеклись лишь внешней стороной — ездящей пехотой, о чем и говорит А.А. Керсновский. Между тем опыт американской войны должен был дать Европе и правильный вывод — использование конницы как огневой силы в большой массе. Ведь в Первую мировую войну конница всех европейских армий вступила, используя учение «шока». Иными словами, конных «мясорубок» времен Фридриха II и Наполеона. Это был тот предрассудок, который так и не удалось изжить. А ведь Гражданская война в США давала тип современной кавалерии, возглавляемой Стюартом (южане) и Шериданом (северяне). Это должна была быть конница инициативных кавалеристов, которые отлично действуют как в конном, так и в пешем строю; маневрируют так же умело, как и стреляют.

И как будто бы на смех, в отличие от прочих европейских держав, именно Россия имела таких кавалеристов, не зависимых ни от сомкнутого строя, ни от личного примера офицеров, гибнущих в бою в первую очередь. Речь, конечно, идет о казаках — «природной коннице» нашей страны. А вот немцы поняли американский опыт лучше русских, хотя не имели столь многочисленной" кавалерии, предпочитая делать ставку на тяжелые гаубичные батареи и казаков. Как считает исследователь, оценивая Свенцянский прорыв сентября 1915 года, «германские генералы ориентировали свои вооруженные силы на маневренные наступательные боевые действия, поэтому кавалерийские соединения предназначались для выполнения оперативных или стратегических задач — глубоких рейдов в тылу противника, введения в прорыв неприятельских позиций и организации полномасштабного преследования. Такую стратегию применения кавалерии пруссаки заимствовали из опыта Гражданской войны в США» [28] .

28

Ненахов Ю.Ю.Кавалерия на полях сражений XX века: 1900 — 1920 гг. Мн., 2004. С. 197.

Представляется, что делать столь далеко идущие выводы о предвоенной подготовке германской конницы на основании всего лишь единственного Свенцянского прорыва было бы несколько опрометчиво. Однако против фактов идти нельзя — немцы лучше русских применяли конные массы в оперативном масштабе, и в этом Ю.Ю. Ненахов совершенно прав. Русские до войны учили конницу взаимодействовать с пехотой непосредственно на поле боя. И то — взаимодействовать в качестве конного «шока» на позиции условного противника. Иными словами, русские командиры действовали по тому правилу, что главная задача кавалерии — конная атака на поле сражения. Немцы же уже в ходе военных действий перестроились, правильно осознав, что при современной технике роль конницы — удары по флангам и тылу неприятельских армий в оперативном масштабе. Участник войны с горечью отметил: «Превосходная подготовка германских кавалерийских начальников и умелое использование конницы высшим командованием сделали то, что слабая германская конница принесла гораздо больше пользы своей армии, чем сильная русская» [29] .

29

См.: Военное дело. Сборник статей по военному искусству. М., 1920. Вып. 2. С. 132.

В 1906 году первый начальник реорганизованного Генерального штаба и верный сотрудник великого князя Николая Николаевича ген. Ф.Ф. Палицын учредил четыре кавалерийских корпуса, которые были временно уничтожены после русско-японской войны 1904 — 1905 гг. Эти корпуса были упразднены военным министром ген. В.А. Сухомлиновым (генерал Сухомлинов также являлся кавалеристом!) в 1910 году. Итог — отсутствие штабов для стратегической конницы, перевод всех кавалерийских дивизий в армейскую кавалерию, тяжелейшая нехватка (и по качеству, и по количеству) войсковой конницы. Это — невзирая на то, что накануне войны русская конница имела 129 полков, а пехота продолжала оставаться в бою «слепой» вследствие отсутствия разведки.

То есть до войны кавалеристы практически не учились действовать вместе с пехотой, раз в качестве войсковой кавалерии должны были выступать казаки 2-й и 3-й очереди. Иными словами, проводимая перед войной реорганизация сухопутных сил не затронула кавалерию. И не последняя причина здесь — личная вражда между генерал-инспектором кавалерии великим князем Николаем Николаевичем и военным министром ген. В.А. Сухомлиновым, которому протежировал император Николай И. А ведь все кавалерийские теоретики говорили, что упразднение кавалерийских корпусов — неверное деяние. Так, профессор А.Ф. Матковский писал, что для европейской войны обязательно нужны кавалерийские корпуса, причем они должны быть созданы уже в мирное время [30] .

30

Матковский А.Ф.Самостоятельные действия крупных сил конницы на крыльях и в тылу неприятельских армий. Спб., 1911. С. 75.

Вероятно, еще и поэтому конница воспитывалась сама по себе, не получая навыков действий в современном общевойсковом бою. Ведь даже и в артиллерийском отношении конница взаимодействовала не столько с артиллерийскими бригадами армейских корпусов, сколько со своими собственными конными батареями. Число же последних было весьма невелико: перед войной их насчитывалось двадцать три единицы в пятнадцати" кавалерийских дивизиях. Во время войны было сформировано еще четыре конные батареи, что ясно показывает на приоритет обычной артиллерии. Все тот же В. Рогвольд пишет: немецкая кавалерия уклонялась от конного боя за собственной пехотой. «Между тем подготовка в мирное время русской кавалерии велась исключительно(выделено нами. — Авт.)в направлении подготовки ее к бою с конницей противника. Отсюда каждый большой маневр начинался непременно с действий конных сил обоих противников, по окончании которых никто больше кавалерией не интересовался. Конница приучалась действовать сама по себе, вне зависимости от интересов всей армии, да и пехота приучалась к тому же, мало интересуясь тем, что и как делает кавалерия; последняя сплошь и рядом появлялась у своей пехоты только к заключительному аккорду маневра — общему бою — и производила более или менее эффектную атаку, больше Для зрителей маневра. Примерно по этой схеме представляли себе настоящую военную операцию как командование, так и кавалерийские начальники».

Мирное обучение выражалось:

«а) в исключительном внимании к конному бою и к маневрированию в конном строю на небольших пространствах;

б) в привычке действовать, маневрировать и принимать решения, только видя неприятеля;

в) в недооценке комбинированного боя, неумении его вести;

г) в неумении управлять боем на больших пространствах, когда зрительная связь между частями терялась…

з) в непривычке действовать широко расчлененным боевым порядком, без точных сведений о расположении неприятеля, и, как следствие, непривычка рисковать, ставить определенные задачи подчиненным начальникам, настойчиво преследовать поставленные цели, продолжительное время бесконечной разведки, отсутствие инициативы у частных начальников, когда они попадали в необычную обстановку» [31] .

31

Рогвольд В.Конница 1-й армии в Восточной Пруссии (август — сентябрь 1914 г.). М, 1926. С. 159.

Такое положение вещей в подготовке кавалерии делало невозможным использование больших конных масс в той системе управления, что сложилась перед войной. Косвенно об этом свидетельствует расформирование кавалерийских корпусов после русско-японской войны (а затем вторично — в 1910 году), где русская сторона также не сумела использовать превосходство в коннице над японцами. Ведь русские военачальники так и не смогли приспособить тактику кавалерийского боя к требованиям современной войны. В итоге кавалерийские корпуса стали спонтанно создаваться уже после начала Первой мировой войны, а в 1916 году конные корпуса уже приняли устоявшуюся структуру — от двух до четырех кавалерийских дивизий. До этого широко использовались сводные отряды, в которых начальники кавалерийских бригад и дивизий старались сохранить как можно больше самостоятельности, хотя и были обязаны подчиняться штабам кавалерийских корпусов, создаваемых на время той или иной операции командованиями фронтов или Ставкой. Отсюда во многом проистекала нерешительность применения конницы в Варшавско-Ивангородской и Виленско-Свенцянской операциях 1914 — 1915 гг., в которых широкомасштабные действия кавалерии были призваны сыграть важную роль.