Крапивник

— Вы всё-таки маг? Почему не применили плетение для диагностики? Вы не светлого направления?

— Нет, малышка, светлого. Но… так скажем, с ограниченным функционалом.

— Как это?

— Травма. Могу применять одно заклинание. Ну и так, по мелочи кое-что.

— Разве это возможно? Источник либо работает, либо нет.

— Всё немного сложнее, — мужчина опять принялся тереть нос, формулируя мысль. — Слышала про способ снятия печати?

— Не много.

— А много и не надо, главное, что, есть способ применить его так, что печать сойдёт частично.

— То есть… где-то источник будет сокращаться, а где-то остаётся парализован?

— Да. Только определённые колебания источника возможны.

С руки «мага с ограниченным функционалом» сорвалось два белых рисунка из сплетённых рун. Первый, разрушился, став облачком тумана, а второй, добравшись до цветочного горшка, превратился в крапиву.

— А значит, только часть плетений имеют силу, — заключила я. — Но почему не снять печать полностью?

— Разломы, — коротко пояснил Крапивник. — Если убрать то, что их сдерживает, источник порвётся окончательно. А с учётом моего возраста, состояния здоровья, размера источника и того, что такая травма уже была в прошлом, вероятность смерти возрастает в геометрической прогрессии. А я жить хочу.

— Вот как, — я перевела взгляд на свои руки, ковыряя ногти.

— Да, — вздохнул маг. — Вот так.

Адэр зашёл в кабинет.

— Не скучали? — он положил на стол деньги за лекарство.

— Познакомились, — Крапивник уступил стул и спрятал монетки в карман.

— Позвольте спросить, — я осторожно тронула аптекаря за рукав.

— Да?

— Давно Вы живёте с разломом?

— Семнадцать лет, — ответил маг и вдруг усмехнулся. — Половину жизни.

Призадумавшись, он повесил сумку на плечо.

— Хотя нет. Половина жизни будет через два месяца с небольшим хвостиком. Ну, да это уже цифры, — махнул рукой Крапивник. — Пойду я. Ещё увидимся.

— До свидания, — ответила я, провожая аптекаря взглядом.

— Ах да, Эндрю, — уже в дверях он остановился. — Я про отмену занятий не шутил. Лучше отдохни денёк, а то ведь действительно кони двинешь.

— Мне ещё жить и жить. Иди. Мне этот настой вот так нужен, — старик провёл опухшим пальцем по горлу.

— Ну, удачи, — покачал головой лекарь и исчез из поля зрения.

Занятие пришлось возобновить, но теперь из головы не выходил разговор с «магом с ограниченным функционалом».

…

9. Луна.

…

Урок завершился только к обеду. Адэру, даже несмотря на лекарство, не становилось легче, но дёргать аптекаря второй раз за день он не хотел, как, очевидно, и следовать его рекомендациям. Хотя, быть может, теперь, разобравшись со мной, он и пойдёт отдыхать, но что-то слабо верится.

После обеда я поднялась в комнату. За окном лил дождь, под кроватью копошился кто-то из котов.

Засунув письмо, которое хотела отнести на почту, в тумбу, я уселась на кровать. Накрывшись одеялом, задумалась.

Мне совершенно не хотелось сосредотачиваться на мыслях, поэтому они выходили путаными. Каким-то образом в них сплелись родители, обучение, этот аптекарь, сравнение моего родного города с нынешним местом жительства, и, почему-то, прабабушкины костыли.

Из-под кровати донеслись странные звуки, будто кошка пыталась расцарапать что-то. Шкатулка!

Я быстро отобрала у кошки деревянную коробочку. Вытащила бестолковое животное из-под кровати и выставила в коридор. Конечно, она маленькая, хочет играть и не понимает, что такое дорогие вещи, но всему есть предел. Моим нервам — точно.

Бережно поставив шкатулку на стол, я оценила урон. На крышке и стенках, особенно вокруг замочка и петель, портя цветочный узор, появились царапины. Кошке даже удалось оторвать одну из пяти жемчужин.

Отыскав в тумбочке пилочку для ногтей и баночку «вечной смолы», я села за стол. Прежде чем привести в порядок шкатулку, я выложила из неё содержимое — амулеты-носители.

Я попыталась отложить артефакты в сторону, но потерявшее курс сознание зачем-то, наоборот, придвинуло их ближе.

Нажав на кристалл в одном из металлических дисков, диаметром с монетку и толщиной в три, я высвободила лиловую энергию и, пока не появилось изображение, опустила амулет на пол.

Сиреневое облачко ментальной энергии сформировало стол, стулья, фигуры людей и еду на столе.

Полупрозрачные скульптуры в натуральную величину обрели цвет, и изображение дрогнуло, ознаменую достижение окончательной версии.

Здесь мне было чуть меньше восьми лет. Мы с родителями сидели в таверне. Помню, каждые две недели ходили в Королевский Лес, а потом обедать в одно и то же место.

В тот раз я выпросила пирожное с огромной кремовой шапкой и, пытаясь укусить, измазала всё лицо. Мама оттирала меня, что-то говоря, а папа, вместо помощи, решил запечатлеть момент. У него была странная привычка, всегда носить с собой пустой амулет-носитель для таких случаев.

Ментальная энергия вышла из кристалла и окружила элементы композиции, чтобы запомнить их. Когда мама заметила на себе сиреневые точки записи, она попыталась высказать что-то папе, и амулет запомнил её с дурацкой перекошенной гримасой.

Я выглядела не лучше её, но, справедливости ради, ребёнок в маске из крема физически не может выглядеть хорошо, поэтому из нас троих только у папы было нормальное выражение лица.

Загасив амулет, я взяла второй. Здесь мы были с мамой в цветочном магазине. Она склонилась над какой-то рассадой, а пятилетняя я тащила к ней не оплаченную вазу с розами. Отец, не попал в поле зрения амулета, но от души посмеялся, когда мама заметила «букет, который я ей подарила», и легко согласился купить его.

Третий амулет помнил, как он читал мне сказку, а заснул сам. Это воспоминание сохранила уже мама и долго подкалывала папу по этому поводу.

Следом попалось изображение со свадьбы родителей.

Потом какой-то зимний вечер. Мы сидели втроём за столом, с вишнёвым пирогом. Мне было всего года три, и я не знала предысторию этого портрета. Очевидно, её и не было, потому что единственное, что мама вспомнила о нём — это то, что я выела из пирога всю начинку.

Ещё два амулета я не включала. Они мне не нравились. В одном мы всей семьёй просто позировали для портрета, а во втором папа стоял с каким-то приятелем, с которым они вместе после академии служили в горячей точке. Единственная ценность этих портретов для меня была в том, что они всегда лежали у папы на работе, на столе, в правом углу.