Красавица некстати

«Что же ты? – с тоской спросил Игнат. – Зачем же ты… так? Раз все равно ничего невозможно? Уходи лучше».

Он часто вот так вот спрашивал ее о чем-нибудь, но она никогда не отвечала. Она только делала каждый раз то, о чем он просил. Сейчас он попросил, чтобы она ушла, – и она сразу исчезла. И сердце его сразу сжалось такой тоскою, по сравнению с которой померкли прежние горести.

Он затушил окурок в пустой консервной банке и вернулся в комнату.

Свет был выключен. Ксения была уже в постели. Игнат разделся в темноте, лег рядом с ней. Она подвинулась, давая ему место. Она никогда не угадывала, сколько места ему потребуется на их общей кровати – наверное, потому, что кровать была для него узка. Или по другой какой-нибудь причине.

Игнат нашел в темноте ее руку, погладил. Рука дрогнула под его ладонью. Ему показалось вдруг, что Ксения ждет близости.

«Да нет, вряд ли, – подумал он. – Никогда она этого не ждала, с чего бы сейчас?..»

За пять лет брака он привык к тому, что эта, ночная часть семейной жизни едва ли не тягостна Ксении. А ему… Близость с женой лишь обостряла ту жалость, которую он чувствовал к ней, и делала для него еще более очевидным, что он не чувствует к ней ничего, кроме жалости.

И зачем была эта тягость и эта жалость? Игнат старался не только не отвечать на этот вопрос, но даже не задавать его себе. А что до этой вот, телесной стороны жизни… Он был уверен, что она ничего для него не значит.

Но другой вопрос, тот, что недавно задала неизвестно кому Ксения, он задавал снова и снова. Только не себе он его задавал…

«Где ты? – спрашивал он. – Может, правда тебя увижу?»

Ксения коснулась рукой его груди. Потом рука ее скользнула ниже, погладила его по животу. Игнат вздрогнул.

– Что ты? – машинально спросил он.

И сам расслышал в своем голосе удивление.

– Ничего. – Ксения поспешно убрала руку. – Спи. Ты устал. И скоро уезжаешь.

В ее словах не было логики. Но спросить, почему она их вдруг произнесла, было уже невозможно. Она быстро отодвинулась к стене и отвернулась. Игнат замер, прислушиваясь к ее тихому дыханию.

Все было не так в его жизни. И все не могло быть иначе. Это он знал так же твердо, как Эстер когда-то знала, что должна уехать. Обстоятельства, которые вели их обоих к тому, к чему привели теперь, были неодолимы.

«Увижу тебя, – уже не вопросительно, а ясно и твердо подумал Игнат. – Чего бы ни стоило – увижу».

Глава 13

Его желание увидеть Эстер становилось тем определеннее – не сильнее, а вот именно определеннее, отчетливее, – чем дольше он находился в Германии. После норвежской стажировки Игната в самом деле направили учиться дальше, сначала на три месяца во Францию, а потом в Берлин. И год, прожитый в немецкой столице, убедил его в том, что это желание – не прихоть и не блажь, а насущная необходимость.

Игнат не обращал внимания на мелкие подробности жизни. Когда во время его редких приездов в Москву сотрудницы в управлении, куда он был направлен на работу, спрашивали, какие шляпки носят теперь в Париже, он затруднялся с ответом. То есть он вообще понятия об этом не имел, хотя, как те же сотрудницы замечали, выглядел настоящим европейским мужчиной и соответственно был одет. Возможно, способность без труда выбирать хорошую одежду и носить ее как влитую была у него врожденной. Хотя в кого бы? Ну, неважно. В общем, мелочи жизни не привлекали его внимания. Но глубокая, глубинная ее сущность становилась для него очевидна гораздо скорее, чем для многих других людей. И по всей этой сущности выходило, что Гитлер не ограничится установлением правильного, с его точки зрения, порядка на одной лишь немецкой территории.

И что тогда будет делать Эстер – одна, в Праге, которую, Игнат был уверен, первой займут фашисты? Что она будет делать под властью людей, которые взялись за окончательное решение еврейского вопроса и даже не считают нужным это скрывать?

Возможно, эти мысли были странны. В конце концов, он ведь даже не знал, что она делает в Праге теперь, и действительно ли она одна, да и в Праге ли вообще? Могло статься, что она давно уже где-нибудь в Нью-Йорке, и давно замужем за каким-нибудь богатым человеком, который сделал ее жизнь спокойной и безопасной.

И Нью-Йорк, и замужество были бы для нее несомненным благом. Но если мысль о том, что Эстер может быть в Америке, успокаивала сердце, то мысль о ее возможном замужестве…

«Эгоист! – со злостью думал Игнат. – Сам-то жизнь свою как считал нужным, так и повел. А она должна всю жизнь ждать, не объявишься ли ты на горизонте!»

Конечно, он не думал, что Эстер должна этого ждать – ни всю жизнь, ни даже те годы, что они не виделись и ничего друг о друге не знали. Но необходимость ее найти приобретала в его сознании все более четкие формы. В нем словно включилось то, что профессор Карцев в Высшем техническом называл способностью к логическому размаху, то есть к соединению жесткой логики с широким масштабом мышления.

Карцев считал это главной способностью своего любимого студента.

– Видно, в предка вы удались, Ломоносов, – говорил он. – Тот тоже не мелко мыслил, но мыслию по древу между тем не растекался.

И когда Игнат узнал, что очередная командировка ему предстоит в Прагу, логический размах его мысли был уже таков, что исключал даже сердечное смятение.

Он знал, что должен найти Эстер. И, не думая о том, как это будет наяву, что они оба почувствуют при этом, Игнат сосредоточился лишь на том, что именно должен он сделать, чтобы это обязательно произошло.

Пивных ресторанов в Праге было много: чехи любили пиво, умели варить его и пить. Игнат обходил эти заведения по ночам – понимал, что днем в ресторанах вряд ли выступают артисты. Да и работы у него днем было много, и он все время был на виду у остальных членов группы советских инженеров.

В том, что Эстер, скорее всего, поет или танцует в ресторане, Игнат уверился еще в Берлине. Там русские эмигранты работали даже в мелких забегаловках. Один такой певец, оперный бас, с которым Игнат разговорился как-то в кабачке на Унтер-ден-линден, с горечью сказал:

– Думал ли я, что моя карьера в Большом театре закончится пивной эстрадой в пошлейшем из европейских городов!

Прага не была пошлейшим городом – она понравилась Игнату гораздо больше, чем Берлин, тем сочетанием стройности и тепла, которое составляло суть ее архитектуры. Да и Эстер начинала свою артистическую карьеру все-таки не в Большом театре, а в Мюзик-холле. И в первую же ночь после своего приезда в Прагу он начал искать ее именно по ресторанам.

Двое сослуживцев, вместе с которыми он был сюда командирован, подшучивали над его тягой к изучению злачной жизни чешской столицы, но смотрели на него при этом с подозрением, не предвещающим ничего хорошего.

Впрочем, Игнату наплевать было на их подозрения и на то, какие последствия они могут для него иметь на родине. Его тревожило только, что до отъезда оставался один день, а найти Эстер ему так и не удалось.

В пивной ресторан «У старого Кароля» на Златой уличке он зашел за час до рассвета, обойдя перед этим не менее пяти подобных заведений. В каждом из них была представлена концертная программа, в каждом пели красивые девушки, три из них были русские, и у всех трех имелись сценические псевдонимы – какие-то Розы-Мимозы. Поэтому ему пришлось ждать выхода каждой из них на эстраду, чтобы убедиться, что это не Эстер.