Краш-тест для майора

— Не надо! Хватит порошков… У меня на эти порошки аллергия!

— Тогда — успокойся. Что тебя трясёт всю?

— Да паспорт этот чертов… Мало ли что теперь?..

Врёт… даже я не видя ее глаз и лица слышу, что врет. А он и подавно видит. Но делает вид, что верит в ее искренность?

Забавная игра… Маньячная. А моя Настя марионетка… кукла… Он за ниточки дергает, она исполняет.

Зачем тебе эта игра в чувства Муратов? Это такая любовь у тебя к ней?

— Настенька моя… — с нотой похоти, — иди сюда.

— Глеб, да ты что… опаздываем!

Ну, давай, братишка, — смотрю я на часы. — Пора.

— Подождут. Столько сколько будет надо. Все, блять, у меня будут ждать! Никто и слова не посмеет сказать. Тут выше меня никого нет. А значит… и выше тебя!

— Глеб, телефон твой…

Выдыхаю…

Меня тошнит от факта, что он трогает её. Что она не смеет дернуться.

Открыв вторую фрамугу, Настя тихо причитает: «за что мне?». Глубоко и судорожно дышит.

— Настя! Прости, моя хорошая, — возвращается Муратов. — Отменяем сегодня ЗАГС.

— Почему?

— Зольников, мразь, поздравил! Не мог до понедельника потянуть. Знал же, что у меня событие!..

— Что — Зольников? — растерянно.

— Отправил таки, гаденыш, документы в Главк. Сука.

— И что теперь?… — испуганно.

— Ничего! — вдруг меняется его тон на весёлый. — Ничего, моя девочка! Всё будет хорошо… Нас это не коснётся. Пойдем, выпроводим гостей.

Их голоса отдаляются.

Какой ты самоуверенный упырь, Муратов!

Вытаскиваю из кармана булавку с микрофоном. Это стоило сделать еще вчера. Но и сегодня не поздно.

Подтягиваюсь на подоконник. Запрыгиваю.

Прикрепляю булавку незаметно к тёмной толстой портьере.

Вот так… Но все тебя меня мониторить. Во дворе слышу голос Муратова, он извиняется перед гостями ссылаясь на службу и должность.

Вежливо намекает, что пора на выход и церемония переносится.

Посомневавшись пару секунд, спрыгиваю на пол. Поправляю штору. И пока во дворе суета, я тихо прохожу в дом и поднимаюсь по лестнице наверх…

Глава 19. Качели

Свет в комнате выключен. Плотные синие шторы задернуты. Сквозняк из приоткрытого окна пускает по ним волны. Огромная кровать с темно-синим покрывалом, напротив зеркальный шкаф-купе во всю стену. Тяжёлые серебристые обои…

Все в этой спальне обычно, кроме одного «но». Здесь на этой кровати берут мою женщину… И это делаю не я.

На полке видео-фото-рамка. Там медленно сменяются слайды на каждом из них Настя и Муратов.

Это что вообще? Двадцать пятый кадр на подкорку?

Нажимаю на «выключить». По лестнице стук Настиных каблучков.

Сердце тревожно вздрагивает. Я встаю, делая шаг за приоткрытую дверь. Если она не одна, сейчас будет сложная ситуация. Война станет открытой и мне нужно будет экстренно эвакуировать сопротивляющееся мирное население. Та еще задачка! Таких упрямых жертв я еще в своей жизни не встречал.

Но заходит Настя одна, открывает шкаф, сдергивает с вешалки галстук и разворачивается, чтобы выйти с ним.

Встречаемся взглядами. Вскрикнув, хватается за сердце. Округляет испуганно глаза.

— Настя! Я очень тороплюсь! — кричит ей Муратов снизу.

Подношу палец к губам, показывая ей «тихо». Стреляю взглядом на выход.

Каблучки чуть несинхронно стучат, как будто Настя сбивается с шага.

Скидываю пиджак. Сажусь на кровать и падаю на спину, закрывая глаза. Целая ночь у нас…

Ну, если ты за ночь из неё исповедь не вытрахаешь, Зольников, грош тебе цена, как любовнику. И как следаку — тоже.

Оттягиваю галстук, расстегиваю пару пуговиц на груди. Потом — на рукавах. Подворачиваю повыше.

Через несколько минут слышу снова каблуки… Потом чувствую её взгляд.

— Уехал?

— Уехал…

Близко. В метре от меня. Распахиваю глаза.

— Иди ко мне.

— Серёжа… — сглатывает она тяжело.

Рывком присаживаюсь. Мой взгляд скользит по пышной газовой юбке.

— У тебя огромный выбор женщин. Ты можешь взять любую. Зачем ты?..

— У меня, действительно большой выбор, Настя. И именно поэтому меня не устраивает любая. У меня был выбор, я выбрал. Теперь нет выбора у тебя.

— А если я не хочу? — срывается ее голос.

— Мм… Муратова хочешь? — зло и скептически ухмыляюсь.

— Это не касается тебя!

— Ты забыла добавить «Любимый», чтобы услышать сама, какую дичь ты говоришь.

— Не любимый, — погорячилась я, отводит глаза. — Глеба я люблю…

— Да-а-а? — выбешивает. И моментально во мне просыпается дознаватель, которого я очень не люблю натравливать на женщин. Особенно на свою. Но, блять, просыпается. И я буду сейчас ломать…

— Я видел это видео, Настя, — блефую я, внимательно следя за ее реакцией.

Замирает, лицо бледнеет, дыхание сбивается.

— Какое еще видео?… — растирая горло рукой.

— Ты знаешь какое.

— Нет… — губы дрожат. — Не знаю.

— То самое, которое Муратов изъял из дела, — наугад осторожно прощупываю я.

— Какого дела?

— Твоего… Вернее того, которое должно было быть твоим, — поправляюсь я. — Оно у меня есть, Настя. Глеб Евгеньевич больше не монополист. Что будешь делать?

Ложась спиной на стену медленно сползает вниз. Юбка пышным облаком расползается по серому ковру.

Попал…

Встаю, делаю шаг к ней. Смотрю снизу вверх.

Поднимает пустой взгляд.

— Что вам надо от меня… всем?

— Я — не «все».

— Ну да… — застывает её взгляд в районе моего ремня.

Надо доламывать. А рука не поднимается. Внутренности сжимаются в комок, до тошноты. И я молчу…

Равнодушно скользит по моему телу выше, добираясь взглядом до глаз.

— Настя… я хочу, чтобы ты мне объяснила то, что я там увидел.

— А я… не хочу ничего никому объяснять. Уходите, майор.